Я вернусь! Неудачные каникулы - Наталья Парыгина

Вольфрам первым спрыгнул с машины.

— Вот и наш лагерь.

Лагерь? Здесь?

После ночного рассказа Светланы я, кажется, ожидал, Что мы тоже очутимся на каком-то необитаемом куске земли. Если не в тундре, не в тайге, то по крайней мере на горных малодоступных вершинах. И, уж во всяком случае, не рядом с дорогой.

Но машина только чуть свернула с дороги и остановилась на склоне некрутой горы. Просторную поляну со стороны дороги полукольцом охватывал берёзовый лесок. Гора некруто спускалась к лугу, за лугом, прикрытый с берегов кустами, серебрился Урал.

— Удобная поляна, — сказал Вольфрам.

Очень возможно, что удобная. Но где тайга, где медведи, где романтика?

— И от села недалеко, — добавил Вольфрам.

Вот как. Даже от села недалеко. Так надо было и жить в селе!

— В кино будем бегать, — обрадовался Витька.

Нет, видно, в самом деле времена романтиков прошли. Ничего интересного ждать не приходится.

— Гарик, ты что замечтался? Помогай сгружать имущество.

Ах да, ты ведь не турист, Григорий Кузин. Ты — рабочий. Начинается твоя работа.

Имущества у нас довольно много. На базе у Шехислама Абубакировича мы забрали палатки, спальные мешки, ящики под образцы, геологические молотки, лопаты, кувалды, в посёлке накупили круп и макаронов, привезли с собой полсотни банок мясных консервов, ведро, кастрюли, чугунную плиту.

Иван подавал нам с Витькой всё это добро, а мы складывали его в сторону по указанию Вольфрама.

Сам Вольфрам бродил по поляне, с глубокомысленным видом глядя себе под ноги. Я думал, что он сквозь землю видел какие-нибудь полезные ископаемые. Оказалось — ничего подобного: выбирал подходящее место для палаток.

Одна Саша чувствовала себя словно на курорте. Она беззаботно стояла в сторонке и, держась за ствол берёзки, любовалась природой. Но Вольфрам вдруг сказал:

— Саша, возьми ведро, сходи за водой.

— Я? — Она удивлённо подняла красивые брови.

— Я сбегаю, — вызвался Витька.

— Нет, ты ступай за хворостом, а мы с Гариком вырубим колышки для палаток.

— Могу помочь, — предложил Иван.

— Не надо, — возразил Вольфрам. — Покури, отдохни…

Гремя ведром, Саша отправилась за водой. Я взял топор, и мы с Вольфрамом окунулись в зелёную тень берёзового леса.

После чая Иван уехал. Машина нырнула в просеку, берёзки покачали вслед Ивану потревоженными ветками, полуторка выбралась на дорогу, мелькнула в последний раз на пригорке и скрылась с глаз.

Сразу стало очень тихо. Только где-то в траве на солнечной поляне верещал кузнечик. Лечь бы сейчас под берёзы и сквозь листву глядеть на небо…

— Ну, давайте оборудовать лагерь, — говорит Вольфрам. — А завтра с утра — в маршрут.

Возни с оборудованием лагеря хватает до самого вечера. Ставим три палатки. Самая большая — для мужчин. В маленькой поселится Саша. Третья — склад и кухня, там будут храниться собранные образцы, посуда, продукты.

С берега Урала мы с Витькой притаскиваем два здоровенных камня. Это не близко. Надо спуститься с крутояра, пересечь большой луг, и только тогда будет Урал. Наш берег высокий, а на противоположном — отличный песчаный пляж. Река здесь неширока. Невдалеке она изгибается резкой излучиной и пропадает за горой, заросшей молодыми берёзками. Искупаться бы сейчас… Но мы с Витькой не решаемся на такую вольность.

Камни приходится кантовать в гору. С меня ручьями катится пот. Витька почему-то не так устал. Или просто бодрится… Укладываем на камни плиту, и получается летняя печь, на которой можно готовить обед хоть на три блюда.

Это ответственнейшее дело Вольфрам с поразительным легкомыслием доверяет Саше. Мы с Витькой обмениваемся грустными взглядами. Жрать хочется, как после трёхдневной голодухи. Что-то будет…

— Вот здесь мы устроим стол, — объявляет Вольфрам, затёсывая колышки для палаток. — Идите срубите для ножек четыре берёзки.

— А осина не пойдёт? — ехидничает Витька.

— Пойдёт и осина.

Я срубаю топором деревья, а Витька очищает их от ветвей. Устройство стола Вольфрам поручает мне, а сам натягивает с Виктором палатки. Я вбиваю в землю заострённые колья, мастерю столешницу — доски мы привезли с собой. Потом устраиваю подобным же образом скамейки. Одна получается нормальная, а другая оказывается так далеко от стола, что до него едва можно дотянуться.

— Плохо, — качает головой начальник.

— Да что ты, Вольфрам, — говорю я, — очень удобно, это я нарочно так сделал, чтобы не упираться грудью в стол.

— Ну, если нарочно…

Я подмигиваю Витьке: сойдёт. Главное — не переделывать. Не век нам сидеть за этим столом.

От печки вместе с дымком долетает великолепный аромат лаврового листа и мясных консервов.

— Будет шикарный обед, — говорит скороспелый на выводы Витька.

Кажется, всё. Хорошо бы искупаться перед обедом.

— Теперь надо окопать палатки, — объясняет Вольфрам.

— Что? — Витька испуганно оборачивается к Вольфраму.

— Как — окопать? — спрашиваю я без малейшего энтузиазма.

— Лопатами, — невозмутимо объясняет Вольфрам. — Если ночью пойдёт дождь — нас же зальёт. Гарик, неси лопату, я покажу…

Мы молча роем вокруг палаток канавки. Супом уже не пахнет — то ли оттого, что ветер теперь в другую сторону, то ли этот суп давно перепрел и потерял весь аромат.

— Саша, у тебя готово?

— Готово.

— А вы, ребята, не кончили? Саша, пойди искупайся.

Она идёт купаться. А мы роем канавки. Когда Саша возвращается, идём купаться мы. Трое.

Солнце уже садится, Урал — розовый от его закатных лучей. Вода холодная.

— Холодная! — кричит Витька.

— Может, подогреть?

Нет, не такая уж холодная. Вполне можно терпеть. Ух, здорово!

— Не съест она там без нас весь обед? — беспокоится Витька.

— Давайте на всякий случай поспешим, — предлагает Вольфрам.

Бодрые после купания и лёгкие от голода, мы бегом несёмся через луг, резво одолеваем горку. Стол застелен белой бумагой. На нём стоят тарелка с хлебом, алюминиевые мисочки, соль, перец.

— Прямо как в ресторане, — одобрительно говорит Витька.

Саша идёт к плите за кастрюлей, но Витька опережает её, сам тащит и ставит на стол объёмистую посудину с дымящимся варевом. Саша выливает в чашку Вольфрама черпачок мутной водицы с несколькими волокнами мяса. Сашины щёки краснеют. У Витьки на лице — самое горькое разочарование. Саша погружает поварёшку в кастрюлю до самого дна. На этот раз ей удалось поймать несколько крупинок риса. Можно было идти с ложкой на берег Урала и хлебать такое же блюдо прямо из реки.

— Диетический суп для столетних старцев! — возмущённо говорю я.

— Да нет, суп хороший, — заступается лицемер Витька.

— Немного жидковат, — признаёт Вольфрам.

— И много пересолен, — добавляю я.

А почему, собственно, я должен делать приятную мину? Весь день работали как дьяволы, а она несчастный суп не могла сварить!

На второе — манная каша на воде, настолько твёрдая, что мы режем её ножом. Каша остыла, и масло в ней не тает. Дома я бы на такую еду и смотреть не стал.

— Теперь наметим план на завтра, — говорит, допивая чай, Вольфрам.

На дне моря

Геологи ищут золото, серебро, алмазы. Каждый знает, что это такое. Если ты нашёл алмазы, так ты герой! О таких геологах пишут книги и снимают фильмы. Я сам видел фильм… Можно искать нефть, уголь, медь. «Мы открыли месторождение меди мощностью…» Есть что рассказать.

Но когда нас с Витькой в школе будут спрашивать, что мы искали, мы скажем:

«Фораминиферы».

И пусть ребята поломают голову, что это такое.

— Сейчас она спокойная. Угомонилась. Притихла. Разве что изредка проявит свой характер, плюнет огневой массой или для шалости разрушит какой-нибудь город.

Это Вольфрам — о нашей милой планете. Земля у него — как живая: «Угомонилась. Проявит характер…» Ну, не чудак? Саша откровенно улыбается. Мы с Витькой сидим серьёзные. Смотрим в костёр. И Вольфрам смотрит в костёр. А сам говорит:

— Горячее сердце у нашей планеты. Существует она много-много миллионов лет, и всегда бушевала в ней жаркая магма, изливаясь временами на поверхность, и неуёмной своей силой пробивала в теле Земли сквозные раны.

Мы сидим в тесном шатре, сотканном из ночной тьмы, точно первобытные люди из книги «Борьба за огонь». Сучья потрескивают в костре. Звёзды мерцают над головой. Временами листва шумит от порывов ветра в берёзовой роще.

— Ёжилась, остывая, Земля. Глубокие морщины долин и гор прорезают её чело.

Я уже начинаю сочувствовать нашей старушке планете. Мне даже хочется сделать для неё что-нибудь приятное. Что бы я мог?

— Вздрагивала Земля от глубинных толчков, теснились породы от внутреннего давления, рушились в бездну горы, и выше тех прежних гор поднималось дно моря, а слежавшиеся за миллионы лет пласты вдруг вставали дыбом. Так вздыбился и Уральский слоёный пирог, протянувшийся на сотни километров с севера на юг. По этим наслоениям нам и придётся лазать, по закраинкам этих каменных страниц мы будем читать многомиллионную историю нашей планеты.