Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

   Она достала из сумки сотовый, пристроила его на столике рядом с трубкой домашнего телефона, порывшись, выудила сигареты и зажигалку.

   Курильщица она была из разряда тех, кто никогда не имел тяги к этому развлечению, так иногда разрешала себе выкурить сигаретку от непомерной усталости, когда один кофе не помогал бороться со сном, или в моменты особо острых переживаний — словом, изредка.

   Или вот сейчас, в разгулявшемся настроении ее новой жизни!

   Что там у нее следующее по плану?

   Добраться до душа? Разобрать веши?

   Нет!

   Выбрать хороший ресторан, заказать ужин на дом, а дальше будет видно!

   «Совсем я обамериканилась! — радостно подумала Маша. — Интернет, доставка на дом всего, чего ни пожелаешь!»

   Она с удовольствием потянулась, сложив ладони в замок. Хорошо! Все хорошо!

   Спасибо тебе, Америка, — свободная страна свободных граждан!

   Надоумила!

   Но вовсе не Америка на самом деле ее надоумила, просто Мария Владимировна перевела дыхание, отдохнула и пригляделась к своей жизни.

   Через два месяца после того, как она, сдав, защитив, отстояв, издав и напечатав все, что только можно и требовалось, получила профессорское звание, Мария Владимировна укатила в Америку, в Калифорнийский университет, куда ее давно звали, прочитать курс лекций по древнерусской истории, что было почти ее темой — она занималась еще более древней историей Руси, вернее, того, что еще не было Русью, как таковой.

   Юрик сразу сказал: «Поезжай!» Ему для престижа очень подходило — жена профессор, преподает в американском университете. •

   А то! Это вам не бахчи окучивать, при случае можно ввернуть коллегам и начальству: «Трудно, конечно, одному, скучаю, а куда деваться, жена преподает в Америке, она же специалист международного уровня! Перезваниваемся каждый день, но все равно очень тяжело — она там, я здесь! Вот, стараюсь подольше на работе задерживаться, дома без нее неуютно!» или что-то в этом духе. Лучшей рекламы своей значимости и состоятельности чиновнику не найти.

   Университет снял для Маши премиленькую квартирку, из окон которой были видны океан, песчаный пляж и пальмы.

   Когда ее встретили, привезли из аэропорта, разместили, вручили расписание лекций и объяснили, что у нее два дня для отдыха, адаптации, акклиматизации и бытового устройства, после которых она должна прийти на кафедру познакомиться с коллективом, представиться начальству и решить все организационные вопросы, Мария Владимировна не поверила!

   Как это два дня отдыха? Совсем-совсем отдыха?

   Так не бывает?!

   И не стала она адаптироваться, акклиматизироваться и налаживать быт, а рухнула на огромную кровать и проспала пятнадцать часов подряд.

   Первый раз за десять лет!

   Проснулась и ни черта не смогла сообразить: где она, что с ней, в каком измерении, ночь или утро на дворе?

   А вернувшись к реальности, пошла на улицу — бродить, любоваться океаном и ни о чем не думать.

   Целый месяц Машка почти не выходила из дому — на работу, в магазин за продуктами, в прачечную, в кафешку за углом, если было лень готовить, — и спать, спать, спать!-

   Какой пляж! Какие пальмы и песок?!

   Обнаружилось, что ей не надо ничего защищать-отстаивать, печатать-сдавать, готовиться-изучать, а также: мыть, стирать, убирать, таскать пудовые сумки с продуктами и готовить еду, выслушивать снисходительные нравоучения мужа и улыбаться, пропуская мимо сознания от нечеловеческой усталости и неспособности осмыслить какую-либо еще информацию, кроме научной, и прочая, прочая...

   Мария Владимировна обожала свою работу, читала лекции так увлеченно, с таким искрометным энтузиазмом, сама получая удовольствие от того, о чем рассказывала, что американские студенты заслушивались, и в аудитории стояла звенящая тишина. Звенящая от Машиного голоса!

   Впрочем, русские студенты в Москве слушали ее так же, как и здешние.

   Она загоралась интересом, с головой уходя в статьи или научные работы, которые писала всегда, а здесь, в Америке, нечаянной радостью злруг обнаружилось, что можно не тбропиться, неспешно делать свою работу и почитывать статьи в научных журналах не бегом и не наскоком, запоминая материал на ходу, а размеренно, откладывая, если хотела, на свободное время, которого оказалось целый океан, такой же, как зилнеющийся из ее окон.

   И спала, спала, спала!

   Десять лет — вот ей-богу, десять! — она спала по два-три часа в сутки, если повезет — по четыре.

   Она жила, только когда работала, и какой-то защитный механизм внутри ее отключил эмоции, осознание всего, что было не работой, не наукой. Или она отупела от перегрузок?

   Первый месяц она приходила из университета, печатала немного, в удовольствие, читала в удовольствие и спала часов по десять—двенадцать. Прямо в восемь вечера ложилась и спала ло утра!

   А когда выспалась, наконец наверстав годы недосыпа, начала соображать.

   И пошла на пляж, и плавала в океане, и поближе познакомилась с коллегами, пригласив их в уютный барчик, и повинилась — уж извините, что не сразу. Но последние годы так много работала, что отсыпалась!

   Да, да! — кивали они понимающе, сверкая белозубыми американскими улыбками.

   Еще бы!

   В тридцать четыре года — профессор, мировое имя, изданные книги, не счесть статей, лекции, семинары, конференции, археологические экспедиции, заслуженный авторитет, и муж, и семья, и тонкая-звонкая, и выглядит как девушка.

   — Вы на диете? Такая стройная и так молодо выглядите!

   Да, кивала Маша, ничего не поясняя. А что им объяснишь?

   — Вы занимаетесь спортом? И когда только время находите? Как вам это удается?

   Да запросто! Не спать, не жрать, забывая, когда ела последний раз: сегодня или уже вчера? Вечно недовольный поучающий муж, летний «отдых» на полевых раскопках, с туалетом в степи и водой, которая скрипит песком на зубах. А для стимула интриги коллег, недовольных таким быстрым продвижением «выскочки», и сплетни, и завалы на защите, необоснованные, глупые, и провокации, и...

   Что им объяснишь? Ну как же — конечно на диете! С элементами любимой вашей развлеку-хи — спортом, бегом за вечной молодостью!

   О, они понимают! И прощают задержку дружеской вечеринки по мере американской широты души.

   Однажды Маша проснулась утром, осознала, что счастлива, и никак не могла понять, почему, откуда это переполняющее чувство грянуло?

   Крутила его, смаковала так и эдак, заснула с ним, проснулась на следующий день... и пристраивала звенящую радость к своему сознанию, и улыбалась несколько дней подряд, и во сне живя с этим чувством.