В ночь с пятого на десятое - Михаил Успенский

- Я тут уже побывал на просмотре, - сказал я.

- Кантри, - сказала она. - Откуда ты такой, Гена?

- Из тех же ворот, что и весь народ! - игриво ответил я.

Она включила видеомагнитофон, на экране появилась постель крупным планом, и я обрадовался: сейчас камера пойдет по стенам, по потолку, беспристрастно разоблачит цимексов, покажет наиболее действенные и прогрессивные способы борьбы с ними...

Но на постели пристроилась юная блондинка почти ни в чем. Блондинка скучала, зевала, листала журналы. Потом в спальню зашла блондинкина мама или кто она там. Говорили на иностранном языке, но я худо-бедно понял, что мамаша костерит блондинку за какие-то дела и не велит никуда ходить. Блондинка закатила истерику, рвала на себе мини-одежду. Мамаша завершила воспитательную работу и закрыла дочку в спальне на амбарный замок.

Блондинка, не будь дура, достала из-под подушки красивую коробочку и налопалась ярко-зеленых таблеток.

После этого она отключилась, и тут, то ли во сне, то ли по правде, в окно спальни залезли два хороших негра и принялись, как уж могли, развлекать блондинку. Я-то все еще надеялся, что сейчас всю троицу начнут кусать и пойдет самое главное. Эти же способы для борьбы с паразитами не больно-то подходили. Блондинка была довольнешенька, а я наоборот. Несовместимость вышла.

- Ну и что? - спросил я, когда экран погас.

Цицана Иосифовна поднялась в кресле во весь рост, и тут я рассмотрел, что костюм хоть и деловой, но полупрозрачный и с кружевами.

- Человек, не способный к восприятию прекрасного, - простонала она, недостоин, чтобы социум взял его под свою защиту! Вы разрушитель красоты, варвар! Ты, поди, с четных этажей приперся. - Неожиданно она перешла на вокзальный тон. - Там все такие придурочные, чистенькие! Чтоб тебя до смерти загрызли! Забирай свою бумажку, мерин долбаный, и мотай отсюдова, пока я тебя с милицией не вывела! Я тебе наврала все - твой Скорпион вообще ничего не может!

Старинная книга полетела мне в спину и вытолкнула в коридор.

Где Русью пахнет

Кабинет под табличкой "Отдел поэтических воззрений славян на природу" вовсе и не походил на кабинет, он . больше на русскую избу походил: по стенам висели ширинки с петухами, лукошки, пестери, лапти, серпы, лубки и картины художника Глазунова. Сидел за столом и скоблил его доски ножом мужичок в синем двубортном пиджаке, перепоясанном ярким галстуком. На столе плевался кипятком самовар с медалями.

Я протянул заявление. Мужичок воткнул нож в столешницу и надел очки. Крепенькое лицо его от очков сразу стало значительным, клочковатая борода приобрела академический характер. Он внимательно изучил заявление, поглядел его на свет, как бы ища водяные знаки, покачал головой, снял очки и поглядел невооруженным взглядом.

- Братка,- внезапно сказал он.- Братка! Да ты русский ай нет?

- Русский, русский! - воскликнул я радостно.- Вот и паспорт!

- Паспорт,- с презрением сказал мужичок, но документ в руках повертел для виду.- Если по паспорту судить, братка, то и сам-то я... - Он осекся и прикусил язык. Захихикал, обратив ко мне конопатое лицо, защурился, выкинул вперед неожиданно длинные руки и стал шарить пальцами по моему лицу. Шарил, шарил - не нашел, но не заплакал да пошел, а чувствительно щелкнул по носу. Я дал ему по рукам своими руками. Он заохал, стал дуть на ушибленные места, потом сказал:

- Вижу, вижу, что русской ты, братка, из распрорусских русской! Простодырый ты! Другой бы за этот щелбан давно бы судиться затеял, а ты по рукам, по рукам! Молодец!

Я приосанился:

- От Страмцова я!

- Ага! - закричал мужичок.- Жив, курилка, что ему подеется! Мы с ним, с Бориской тем, выкорчевывали опиум для народа, мощи Серафима Саровского на пару раскулачивали! Бориска, бывалоче, захлестнет тросом крест, подцепит к "фордзону"...

- Да вы прочитайте как следует, - сказал я.- При чем тут мощи?

- Я сердцем читаю и в сердцах,- сказал мужичок.- Ум что? Ум подлец. А в бумажке твоей я знаю что. Возроптал ты! Возроптал! Гордыня-то непомерная! Смотри-кася! Ополчился на малых жуколиц! Аника-воин! Стать и поступь богатырская, кровь с молоком...

- Так я насчет крови тут и написал, - пояснил я.- Если каждый ее из меня пить будет, одно молоко останется, а много ли навоюешь с молоком-то?

- Эх,- сказал мужичок.- Аким-простота! Так вот они нашего брата русака и обводят вокруг пальца. Может, кровь-то тебе пущают для твоего же здравия? Она дурная, лишняя! Ране-то, помню, ото всех болезней кровь отворяли, руду метали... И ведь тянет наш Игренько, сиречь Саврасушко, соху, не спотыкается!

- Может, оно и так, - сказал я.- Только желательно бы под наблюдением врача, с пиявками, а не с этими тварями...

- А сам-то ты кто? - заорал мужичок. - Перед матушкой-природой ты та же тварь. Ты гордисся, ячисся, тварями их навеличиваешь, а они с нами рука об руку уж тысячу лет идут. Они ведь, изволишь знать, из Византии, из Царьграда явились купно со первые святители, со образы, со святые дары... Ты же их предерзостно под ноги мечешь!

- Я, конечно, не отрицаю историческую роль христианства,- сказал я.Но как увязать это с моими бытовыми условиями?

- А ты и не связывай,- посоветовал мужичок и отхлебнул кипятка прямо из самовара.- Ты помысли-ка, что жуколицы те, может, память нашу и хранят. Ты его к ногтю - ан, глядишь, капля крови Александра Невского либо Сергия Радонежского пролилась. Гены эти ваши кто зрел? А они - вот они. Махонькие, а гляди ты - и татарское иго избыли, и самозванцев, и шведов, и двунадесять языцей... Ты вот мятешься, а послушай-ка лучше древле-отеческую мудрость былину про Рюрика и Марика...

Опять мне пришлось выслушать тот же самый анекдот, только с какими-то невнятными историческими подробностями.

- Да при чем тут это?

- Что ты за нехристь такой? Как при чем? Они при нас, а мы, стало быть, при них. Кровью повязаны, братка, кровью! Ты не к мыслям прислушивайся высокоумным - они чужие, наносные, мысли те, с четных этажей, поди, привнесенные... Ты кровь свою послушай: что она вещает?

- Вещает, - сказал я, - последними словами вещает, даже сказать неудобно. И все про то же вещает: истреби да выведи!

- Ты Священное писание чел?

- Приходилось.

- Нашел ли там про врагов своих хотя единое слово? А безвестный певец, что полк Игорев пел, разве помянул их? Втуне искать будешь. А в "Слове о законе и благодати" обрящем ли искомое? А Некрасова подымем? Что он, печальник наш, писал, чего мужики просили? "Чтоб вошь, блоха паскудная, в рубахах не плодилася"... То-то. Один ты в гордыне своей сатанинской их заметил. Так и пребудь один, яко изгой либо овца паршивая...

- Сам ты паршивый! - обиделся я.- Ваше дело - выводить это безобразие, а вы его покрываете! Черт знает что! Мужики их испокон веку лучиной жгли! Травы знали!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});