Бездна - Надежда Нелидова

Наступает кульминация. Маша делает театральную паузу… Наши уши на макуше, как у сеттеров, делают стойку.

Тайник устроен в розовом домике для прислуги, под кроватью, под разным хламом. Там сучок в плинтусе – на самом деле это кнопка. Подавить её трижды. Копнуть на полштыка, лопата звякнет о кирпичи… Кирпичи осторожно вынуть…

Всё-таки скудная фантазия у этих гламурных певиц, насмотревшихся бабских детективов. Не удивлюсь, если лопата с костяным звуком ударится об истлевший скелет несчастного мастера, колдовавшего над Машиным тайником – ведь так всегда бывает в детективах.

Уф-ф! Напряжение последних суток не проходит бесследно для нас со Светкой. У меня от слабости дрожат и гнутся коленки. Несколько раз, пока Маша читала текст, я от бессилия опускала плакатик.

Светка вообще, краше в гроб кладут, вся квёлая, как сонная муха. Вот муха подползла ко мне и прошипела в ухо: «Да что с тобой?! Того и гляди в обморок грохнешься».

Значит, я выгляжу не лучше. И это в самый ответственный момент, когда от нас требуется максимум воли и собранности. Сейчас мы должны звенеть как натянутая тетива, сжиматься в железный комок мускулов и нервов.

Но мир продолжает тошнотворно мутнеть и расплываться, двоиться и троиться перед глазами, как в кривом зеркале. Всё подёрнуто пеленой: небо, облака, дерево, обрыв, Маша на краю обрыва.

Вот она подходит к нам. Нагибается, осматривая с профессиональным интересом, как врач.

– Ну что, мышата – кажется, так вас звала Ариадна? Глупенькие, кто же оставляет в таком деле свидетелей? Вы подписали себе приговор в ту минуту, когда предложили свой план. Он жутко примитивный и тупой, как вы сами. Но я заметила: именно примитивные тупые планы претворяются в жизнь как по маслу.

Мы со Светкой сидим, привалившись другу к другу, смотрим на Машу, тяжело дышим и молчим. У меня чувство, что мы тоже смотрим малобюджетный детектив.

Маша брезгливо вытряхивает наши меховые рюкзачки и подбирает с земли выкатившиеся серёжки-капельки. Обдувает и не торопясь вдевает их в уши.

Вытаскивает из плаща кофемолку (я-то думала, чего у неё карман оттопыривается) – и значительно показывает нам. С размаху швыряет её с обрыва. Стеклянная кофемолка с хвостиком электропровода, сверкнув на солнце, исчезает из вида. Спустя довольно продолжительное время мы слышим снизу едва уловимый всплеск.

– А вы думаете, для чего я вас, мелкую шушеру, тащила к себе в дом? – хихикает Маша. – Препарат (она называет коротенькую химическую формулу) действует только в свежеприготовленном виде. Разрушается на воздухе, буквально через десять минут теряет ядовитые свойства. Это минус. Плюс: действует наверняка, никакие промывания не помогут. Сахарная пудра, корица… Так легко незаметно было смолоть с ними таблетку в оболочке.

– А как же?… – шепчет Светка.

– Как же не отравилась я? – подхватывает Маша. – Ненаблюдательные бестолочи: вы даже не заметили, что мои пончики были не напудрены! Признаться, когда белобрысая сказала, что эти пончики страшно есть – я суеверно вздрогнула. Но теперь всё кончено. Вы просто уснёте, мышата. Бай-бай!

У меня слипаются глаза, во рту сухо и странный привкус, будто напихали мятой газеты. Если бы я хотела что-то сказать, кроме липкого шелеста и шуршания ничего бы из себя не выдавила.

Я перестаю чувствовать кончики пальцев на ногах и руках. Потом щиколотки и кисти рук. Холод и онемение медленно, крадучись пробираются от периферии к центру, от конечностей к сердцу… Хочется свернуться калачиком – но нет сил.

– Когда я спрыгну – спасибо за замечательный козырёк, мышата – вы уже будете крепко баиньки. Придётся развернуть камеру чуть вбок… Чтобы она не подсмотрела, как я выбираюсь из обрыва – это совсем лишнее… – подробно и охотно объясняет Маша.

Я читала и смотрела много ужастиков и триллеров. Там убийцы, прежде чем совершить злодеяния, произносят длинные утомительные монологи и откровенничают с жертвами. До сих пор я думала, что это неудачная, высосанная из пальца придумка писателя или сценариста.

Но, видно, действительно, преступники – люди творческие, артистичные и испытывают острую потребность излить душу. Покрасоваться, какие они гениальные крендели. Как-то оправдаться, объяснить свои действия, разрядить обстановку. Заполнить пугающую тишину ворохом слов. Им требуется зритель. Возможно, они становятся чрезмерно болтливыми и общительными на нервной почве.

– Итак, вылезу бесшумно, – продолжает Маша. – Потом придётся избавиться от вас, бедные глупые мышата. Надеюсь, вы не соврали: река бурная и унесёт вас куда-нибудь в мировой океан, кормить рыбок… Будем надеяться, что к этому моменту вы отключитесь, иначе несколько минут дискомфорта вам обеспечено…

Маша прихорашивается перед карманным зеркальцем, приводит в порядок растрёпанные волосы. Кокетливо поправляет макияж, прежде чем встать на краю обрыва и снова включить камеру.

Светка разевает рот как та рыбка, которой нас собираются скормить. Шлёпает губами, силится что-то вякнуть. Может, по наивности надеется разжалобить Машу, чтобы она выдала нам противоядие?

Маша ещё говорит на камеру что-то душещипательное, прощальное. Раз, два, три. Трагический взмах руками – и она исчезает из нашей видимости и из видимости объектива.

Слышен испуганный короткий Машин вопль, шум, треск ломающихся корней – и через несколько долгих секунд сильный глухой всплеск снизу, сопровождаемый всплесками поменьше: градом осыпающихся камней и камушков.

Всё кончено. Но какая апатия! Хочется спать, спать – и ничего больше!

…Нет, не всё кончено. Кто-то мягко и тяжело прыгает с тополя, как большая кошка. Перед моими глазами мелькнул длинный подол, маячат ноги в знакомых туфлях. Откуда они взялись?! А впрочем, мне всё, всё, всё равно.

Ноги топчутся, прихрамывая, оставляя в земле дырки от каблуков. Один каблук укорочен. Ноги переступают через меня и через Светку, как через брёвнышки.

Мы недооценили коварную Ариадну! Она не тот человек, чтобы загадочно и беспричинно оставить нас в покое на несколько дней. Уж не знаю, каким невероятным образом: на то она и Ариадна – она подслушивала и преследовала нас с первого дня до последней минуты, и в курсе всего нашего плана! Она и сейчас пряталась, как тот рояль в кустах, вернее, на тополе, и вызнала всё про тайник.

Ариадна мельком кидает на нас взгляд и отворачивается. Мы её не интересуем. Она подходит к краю обрыва – и вдруг отшатывается. И мы видим, что из бездны торчит рука. Рука намертво вцепилась в тополиный корень. Земляной козырёк рухнул без Маши!

На этот раз, вопреки законам жанра, Маша не столь общительна, что вполне объяснимо. И Ариадна по понятным причинам не расположена к говорильне. Всё происходит в жутком молчании.

Маша умоляюще таращится на подругу, дышит с хрипом и цепляется за край обрыва, который на глазах превращается в сыпун. Земля накреняется и с шорохом ползёт, а Маша судорожно перехватывает и перехватывает руками длинный тополиный корень.

Такие трюки в 50 лет – и без каскадёрши! Нет, всё-таки не зря наши бабушки звёзды пропадают с утра до вечера в фитнес-клубах и тренажёрных залах, занимаются боди-билдингом и участвуют в проектах без страховки.

Мы со Светкой приподнимаем тяжёлые головы и с вялым интересом наблюдаем за происходящим. Я знаю, какое чувство не оставит женщину даже на смертном одре: когда ей откажут слух, обоняние, осязание и зрение. Его Величество Любопытство!

Кое-как подтягиваясь на руках (ниже пояса тело отказало), я ползу к краю обрыва – со стороны это выглядит как вихляние раздавленного таракана.

Сыпун разрушил «штатив» из камней и веток и волочит камеру к Маше. Она тянет руку к ремешку, как будто он может уберечь её от падения. Ариадна топает ногами, пытаясь поймать металлическую коробочку – как извивающуюся гадину, как увиливающую крысу.

Со стороны кажется, будто она пляшет на краю обрыва – жуткая картинка. Ей удалось: камера с драгоценной Машиной речью придавлена и метким пинком отправлена в полёт. Как и с кофемолкой, всплеск доносится спустя долгое, как вечность (или нам кажется вечностью) время.

Теперь Ариадна пятится от бездны, чтобы не съехать туда вместе с сыпуном. И напоследок, взвизгнув, задирает подол и со всей силы вонзает подточенный каблук в Машину руку. Ну, это уже совсем лишнее.

На секунду перепачканное в земле лицо Маши оказывается вровень с моим лицом. Глаза в глаза, зрачки в зрачки. Глаза белые и круглые, как пуговицы. Пуговицы с зияющими чёрными дырками посередине. В них боль и ужас. Секунда – лицо исчезает.

Ариадна отряхивает длинную юбку и садится на камень, вытянув притомившиеся больные ноги – передохнуть.

Я перекатываюсь на живот и утыкаюсь носом в землю. Прямо перед глазами суетится паучок, хлопотливо плетёт гнездо. Он-то не умрёт. Я думаю о Светке. О её неистребимой профессиональной операторской привычке снимать тайно и явно, снимать дублировано, снимать всегда, снимать везде, до дней последних донца.