Зима в Тель-Авиве - Дмитрий Дейч

- А я сегодня платье купила, - говорит Яэль, - вернее, целых три платья.

- Поздравляю, - кривится Сэми. - Ты уволена.

Яэль нежно улыбается в ответ и опускает глаза. Интересно, «Макинтош» застрахован? Хрена лысого он застрахован… у них тут вообще ничего не застраховано - за исключением жизни и здоровья работничков.

«ЖЖ»: жуткие жмоты…

Сэми внимательно рассматривает её - будто видит впервые. Наконец, складывает лицо в привычный офисный кукиш и принимается оправдываться:

- Мне очень жаль, дорогая. Я до последнего момента надеялся, что всё уладится… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

Яэль вздыхает, взгляд её бессмысленно скользит по стене. Все эти дипломы: университет, курсы повышения квалификации, какие-то международные маркетинговые семинары… Её бывший начальник - дипломированный придурок. А вот - фотография: Сэми и Ариэль Шарон в обнимку. Качественный снимок. Сразу видно, профи работал… А главное - рама хорошая. По всем статьям подходящая… С него и начнём…

- Пользуйся моментом, - подмигивает Сэми, - по закону я обязан предупредить тебя за месяц до увольнения. Так что у тебя - оплаченный отпуск, законный, заслуженный…

Яэль задумчиво кивает, встаёт с места и медленно, словно бы - нехотя, идёт к стене.

- И сегодня же позвони страховому агенту, - продолжает Сэми, - в случае увольнения полагается солидная компенсация. Так что - тебе, солнышко, все карты в руки… Без обид?

- Без обид… - смеётся Яэль и аккуратно снимает портрет со стены.

- Это Ариэль Шарон, - зачем-то сообщает Сэми.

- Я знаю, - отвечает Яэль, осторожно, на вытянутых руках уносит тяжёлый портрет к столу. Рама цельнометаллическая, сама просится в руку. Яэль легонько постукивает уголком рамы по стеклу дорогого монитора. Примериваясь…

В конце концов, это - ничуть не сложнее, чем игра в гольф… чем игра в гольф…

Полуденное

Зимнее солнце - ватно-марлевое. Хирург Небесный пинцетом приподнимает случайного прохожего и двигает его по квадратам-кварталам. Вот он на улице Базель, а вот - на Флорентине, где турки играют в шеш-беш и раскуривают кальян.

Штрих-пунктирное: тут-там /// там-тут. Люди скользят в пространстве, оставляя в кильватере тусклый зеркальный след.

Нечаянное

Она частенько ловит себя на том, что повторяет вслух обрывки внутреннего диалога (что ты там бормочешь? - кривится мама), глаголы и прилагательные, отдельные слова и целые фразы. Слова - лазутчики сновидений: каждое из них имеет вкус, цвет и запах; озвученные, выпущенные в мир, они лопаются, подобно мыльным пузырям, старятся и увядают на глазах, гибнут, придавленные грузом бытовых обстоятельств.

Дремучий лес слов. Её игра, её стыдное наслаждение.

За завтраком она сказала - вдруг, невзначай: «возьмите себя в руки, мистер Кук», а когда мама спросила, кто такой, чёрт возьми, этот Кук, Рахель пожала плечами и улыбнулась своей «лунной» улыбкой, которую мама не переваривает (совсем спятила, милая? Не делай так больше!).

Вот и теперь, Рахель смотрит на седовласого покупателя-адвоката, больше похожего на доброго телесвященника, чем на защитника слабых и угнетённых миллиардеров, которого за три минуты и тридцать три секунды знакомства успела окрестить про себя Пиджаком, и - неожиданно для себя самой - произносит: «это просто испытание верностью».

- Кем?… Что?… - переспрашивает Пиджак, роняя на пол фигурный лифчик от Мучо Крауса.

Рахель смотрит на него - строго и участливо, как на двоечника, ляпнувшего - невовремя и невпопад.

- Прошу прощения… - Пиджак вне себя от смущения.

Рахель снисходительно улыбается в ответ: пустое, проехали.

Нервы

Ран скорым шагом пересекает бульвар Бен-Гурион, останавливается у киоска, где разливают в пластиковые стаканы свежий фруктовый сок, но тут оживает мобильный: на проводе - Коби (Толстяк) Минцер.

- Здравствуй, скотина, - говорит Коби. Начало многообещающее. Ласково, с мягкими кошачьими интонациями. У Рана на мгновение останавливается сердце.

- Вообще-то я сплю, - нагло врёт он в трубку. Коби хихикает:

- Не морочь мне голову, я слышу, что ты - на улице. Может, тебе колыбельную спеть? Ты почему до сих пор не в койке? Собрался притопить на дежурстве?

- Я… - начинает Ран, но Толстяк резко обрывает его:

- Скажи мне, ты в самом деле, простигоссссподи, думаешь, что это смешно?

- Что… - успевает сказать Ран.

Коби делает короткий вдох и принимается орать в трубку, да так, что Рану приходится отодвинуть мобильник подальше от уха:

- Я тебя, героинщик хренов, из психушки вытащил! Ты почему меня так подставляешь, а?!!

- Да что случилось?!! - воет Ран. Он любит свою работу. Он любит музей. Любит тихие ночные часы - с книжкой и плейером, одинокие прогулки по залам и коридорам с фонариком. А ещё он любит японскую гравюру и всё ещё надеется дождаться следующей выставки.

- Погоди-ка… - тихонько говорит Коби. - Ты точно ничего не знаешь?

- Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ! - орёт в трубку Ран.

- Хм… ну ладно. Я тебе позже перезвоню. Бывай. Извини, что… хм… гм… сам понимаешь…

- Погоди! Ты можешь хоть в раз в жизни…

Но Коби уже отключился, повесил трубку. Ран дрожащими пальцами набирает номер Коленьки:

- Тебе Коби звонил?

- Пока нет. Но - позвонит, будь уверен!

Коленька мерзко хихикает, и Ран чувствует волну иссушающей ненависти, такой горячей, что, кажется, асфальт пузырится и закипает под ногами.

Он садится на лавочку и внимательно слушает, стараясь не поддаваться эмоциям.

Этим утром один из посетителей обратил внимание администратора на запертую туалетную кабинку в южном крыле здания. Музейные кабинки запираются только изнутри. Вначале думали, что кто-то вошёл и уснул или, возможно, потерял сознание, или кое-что похуже: музейные тётеньки полчаса стучали и звали, но так и не дождались ответа, и тогда, наконец, администратор вызвал плотника. А заодно - полицейских. Во избежание. Дверь взломали, и что же они там обнаружили?

- Ччччто? - изо всех сил пытаясь сдержаться, выдавливает Ран.

Картонную табличку 15х10 см. с узеньким чёрным кантом, аккуратно приклеенную к унитазной крышке. На табличке - одно-единственное слово, кегль «Таймз нью роман», 12 пунктов - и какое?

- Какое? - корчится Ран.

- Какаю.

- Что?

- «Какаю». Такое слово. Крышка закрыта. К ней приклеена табличка. И на табличке написано, вернее - напечатано: «какаю».

- Ты что, дурак?

- Я не дурак, - с лёгким возмущением отвечает Коленька, - я - художник. Это вы, сволочи, меня в сторожа записали. А я - не сторож, понятно тебе? Я - художник-концептуалист.

- Ты покойник. Ты - убийца. Ты, мать твою, нацист. Ты хоть понимаешь, что я пережил пару минут назад?

- Ну извини, старик! Я же не нарочно. Откуда мне было знать, что Толстяк тебе врежет?

Ран прерывает связь и с остервенением пинает некстати подвернувшегося голубя.

- Молодой человек! - возмущается старушенция с соседней лавочки. - Оставьте птицу в покое!

- А меня? - кричит Ран. - Меня кто-нибудь оставит в покое?!!

Старушка поднимается с места и на негнущихся шатких ногах ковыляет в сторону мэрии, сама похожая на птицу, жалкую, нахохлившуюся, растерявшую в уличных битвах всё своё оперение.

Мгновенные снимки

Поймал (краем глаза!) летящее смазанное лицо - на плоскости витрины. Эй, там! - реакция прохожего, увидевшего себя в гигантском зеркале и застигнутого врасплох.

Запечатлённого.

Вдох

- Пункт первый: улыбка, - говорит Йоав, - ты должен улыбаться так, будто встретил доброго старого знакомого. Это если тебе придётся иметь дело с мужчинами. С женщинами всё не так просто…

- С женщинами как-нибудь сам разберусь, - угрюмо отвечает стажёр.

Сопляк.

- С женщинами, - тихонько повторяет Йоав, - ты сядешь в лужу, не успев сказать «гав». И знаешь почему?

- Почему?

- Потому что ногти у тебя грязные. Иди вымой руки.

- Но…

- Сейчас же.

Стажёр фыркает и выскакивает за дверь. Ещё один Че Гевара на мою голову. В отделе кадров с ума посходили… Невозможно работать…

Йоав листает почту. Виагра для самых маленьких. Увеличение пениса на 35 сантиметров. Мир обезумел.

Пять минут. Стажёра нет как нет. Чем он там занимается, госсссподитыбожемой? Кокаин нюхает?

Наконец, молодой человек появляется в дверях: пластмассовая улыбка, мокрые волосы. Бедный парень…

Йоав внимательно смотрит на него, будто видит впервые. Улыбка трескается и медленно осыпается - как после десятибалльного землетрясения.

- Пункт второй, - говорит Йоав, - доброжелательность и терпение. Твой клиент - идиот. Тиран-самодур. И у него есть на это право - как моральное, так и юридическое.

- Любой клиент? - переспрашивает стажёр.

- Каждый первый. Быть самодуром - дорогая привилегия. Учитывая стоимость нашего программного обеспечения, клиент просто вынужден вести себя как злобный капризный пупс. И ты станешь тетёшкать его, кормить из бутылочки и говно за ним подтирать. Это понятно?