Сердца пятерых - Джеймс Арлин

Оррен откашлялся и, глубоко вздохнув, наконец, выпалил:

— Благодарю за эту трапезу. Аминь.

Мэтти, улыбнувшись, подняла голову и начала раскладывать еду. Такого ужина он в жизни не видел. Даже Джин Мэри вела себя как цивилизованное существо и быстро опустошила свою тарелку. Янси съела все, что ей положили, и даже попросила добавки. Закончив пиршество компотом из груш, все на какое-то время отвалились от стола после непривычно обильной еды. А в это время Мэтти давала разъяснения по поводу меню, вывешенного на внутренней стороне буфетной дверцы. Она добавила, что оставшиеся от покупок восемь долларов положила в кувшин на верхней полке, и посоветовала Оррену побыть немного с Кэнди и Янси, пока они не лягут спать, а она тем временем уберет со стола и приготовит ему из оставшихся от ужина продуктов завтрак, который он возьмет с собой утром на работу.

Осознав все преимущества такого плана, Оррен охотно последовал ее совету. Только позже он спохватился, что Мэтти тихонько ускользнула, оставив записку, что приедет завтра в девять утра, если он не позвонит ей с просьбой приехать раньше. Оррен уселся на диван, довольный тем, что может часок посмотреть телевизор со старшими детьми и послушать восторженный рассказ Чэза о том, как прошел их день.

Позже, улегшись на чистые выглаженные простыни, он сонно заключил, что Матильда Кинкейд — волшебница, скрывающаяся под видом девчонки-хиппи. На следующее утро, наслаждаясь завтраком, состоявшим из горячих пончиков, фруктов и — невиданная роскошь! — свежего кофе, он молча решил, что она, скорее всего ангел, хотя и очень юный.

Мэтти передвинула кровать к стене. Джин Мэри стояла в дверях и следила за ней, скрестив на груди руки, сощурив глаза и выпятив нижнюю губу. Мэтти вздохнула. После тщательной уборки «маминой спальни» она почувствовала непреодолимое желание сделать комнату более привлекательной. Безрадостное убранство спальни производило гнетущее впечатление, а Мэтти почему-то хотелось, чтобы Оррен почувствовал себя если и не счастливым, то, по крайней мере, довольным.

Она тщательно вымыла стены и обнаружила, что их покрывает бледно-желтая штукатурка. Дети решили, что Мэтти не в своем уме, когда она взяла коричневую акриловую краску из старого набора для рисования, разбавила ее и аккуратно замазала каждую трещину и каждый дефект в штукатурке. Она даже кое-где отбила маленькие кусочки, чтобы усилить эффект. Результат обрадовал Мэтти: она добилась иллюзии старой глинобитной стены.

Выцветшие грязные занавески с оборками были выстираны, высушены и убраны в шкаф. Та же участь постигла тяжелое старое вязаное покрывало на кровати. Вымыв окно, Мэтти повесила на него легкие прозрачные золотистые занавески, которые нашла в бельевом шкафу в коридоре. Старое стеганое одеяло ручной работы было тщательно выстирано. Из него получилось прекрасное покрывало на кровать.

С помощью Чэза Мэтти притащила поцарапанный сундук, освободив его предварительно от плотницких инструментов, и поставила в ногах кровати. Возле него она поместила пару старых, почти развалившихся ковбойских сапог и свернутую кольцом веревку, которой, по утверждению Чэза, пользовался его папа, когда они держали скот.

Чэз откопал где-то покрытые ржавчиной части упряжи, бочонок и ствол дробовика, такой древний, что он чуть не рассыпался в руках у Мэтти, когда она осторожно чистила его и вешала на стену. Откуда-то из шкафа была извлечена потрепанная, почти бесформенная войлочная ковбойская шляпа. Ее повесили в изголовье кровати. Попона заняла место коврика. Подлинную дисгармонию в этот новый интерьер вносила лампа — единственный источник света в комнате. Жемчужно-белая, с позолоченными деталями и гофрированным абажуром, она совершенно не вписывалась в стиль Старого Запада, который воцарился в спальне. После долгих раздумий и многочисленных советов со стороны детей, по большей части нелепых, но забавных, Мэтти решила полностью счистить позолоту с лампы, чтобы придать ей ржавый вид. Но что делать с абажуром? Он совершенно не гармонировал с остальными вещами. И заменить его, казалось, было совершенно нечем… Но тут Мэтти наткнулась на оловянное ведро с продырявленным дном.

Джин Мэри охотно рассказала, в какой ярости был Оррен, когда Чэз продырявил гвоздем дно этого ведра в неудачной попытке соорудить домик для ручной белки. Чэз хотел прикрепить ведро к дереву, растущему на заднем дворе, но сделать это ему не удалось. Ведро, которое он выбрал для этой цели, оказалось новехоньким, и Оррен собирался поить из него преждевременно родившегося и оставшегося без матери теленка, которого он держал в небольшом загоне на заднем дворе. Оррен тогда раскричался, Чэз расплакался, белка удрала, а теленок, в конце концов, умер, несмотря на все попытки спасти его. Услышанная история произвела на Мэтти такое тягостное впечатление, что она едва не отказалась от идеи использовать это ведро, но другого выхода не было. Она надеялась, что неприятные воспоминания сгладятся, если дети разрисуют ведро цветными мелками, а она с помощью молотка и гвоздя аккуратно пробьет дырочки по контуру этих рисунков. Джин Мэри отказалась принимать в этом участие, и Мэтти пришлось делать дырочки самой. Когда дужка ведра была снята, а отверстие в дне увеличено, вышел вполне подходящий абажур для лампы. Джин Мэри тем не менее заявила, что ее папе не понравится эта дурацкая штука. И вообще ему не понравится вся эта безобразная комната.

К тому времени, когда грузовичок Оррена свернул на дорогу к дому, Мэтти охватила паника. Джин Мэри ждала, стоя у обеденного стола. Ее глаза горели жаждой возмездия. Дверь открылась, и Оррен медленно вошел в дом.

— Она все разломала! — объявила отцу Джин Мэри, устремив обличающий палец на трепещущую Мэтти. — Она сняла мамины красивые занавески и все кругом передвинула и продырявила! И достала то, что ты нам даже не разрешаешь трогать!

Держась рукой за шею, Оррен стоял, уставившись на разбушевавшегося ребенка.

— О чем ты говоришь, Рыжик?

Мэтти шагнула вперед, напряженная, и, вздернув подбородок, призналась:

— Я все переделала в вашей спальне.

— Что? — Он открыл рот.

— Это было бесцеремонно с моей стороны, — согласилась Мэтти, наклонив голову. — Не знаю даже, что на меня нашло, кроме разве… комната выглядела такой скучной, и я подумала… — Она заморгала, решив, что лучше уж не говорить о том, о чем подумала. А подумала она о том, что всем будет лучше, если она уберет все следы пребывания бывшей жены Оррена из комнаты, в которой он спал каждую ночь. И уж особенно ей самой. — Если вам не понравится, — со вздохом сказала Мэтти, — я могу восстановить все, как было. Даже перекрашу стены.

Оррен пристально смотрел на нее, как ей показалось, целую вечность, потом потер лоб и устало сказал:

— Думаю, нам лучше пойти и взглянуть на это.

Джин Мэри помчалась вперед и самодовольно распахнула дверь. Чэз поспешил заявить, что он в восторге от этой комнаты, он думает, что она просто шикарная, и хотел бы, чтобы это была его комната. Оррен примирительно потрепал сына по голове и сказал:

— Скоро эта комната станет твоей, Чэз. Как только я закончу новую спальню. Обещаю.

Чэз натянуто улыбнулся отцу в ответ на такое обещание. Стало понятно, что мальчик не верил в то, что это когда-нибудь произойдет. Мэтти затаила дыхание, когда Оррен наконец вошел в свою спальню и остановился как вкопанный.

— Не могу поверить! — только и произнес он.

Почувствовав, что ей становится плохо, Мэтти приложила руку к животу и сказала:

— Я восстановлю все, как было. Клянусь! Я сделаю это сегодня же.

Оррен упер руки в бока.

— Ни в коем случае!

— Но…

— Это же здорово! Прекрасно! Не могу поверить, что вы все это сделали, не истратив ни цента! — Он неожиданно снова повернулся к ней. — Вы ведь не сделали этого? Не потратили деньги, я полагаю. Потому что, если вы что-то купили, я буду вынужден вернуть это. Я не могу позволить…

— Нет! — перебила она его. — Я ничего не покупала! Я просто… все переделала.