Печенеги, торки и половцы - Петр Голубовский

Как давни были сношения хазар с Персией, видно, например, из того, что при Хозрое был в силу политических обстоятельств воспрещен доступ к его двору иностранцами из Хазарии и Аллании[106]. Столетием ранее эры арабов владения хазар простирались до реки Аракса[107]. С развитием силы арабов начались их частые столкновения с Хазарией. Борьба эта шла с переменным счастьем. Результатом ее прежде всего должно было явиться расширение этнографических и географических сведений арабов о Хазарии и областях между Черным и Каспийским морями. Оба народа в своих походах глубоко проникали в страны один другого: с одной стороны хазары доходят до Моссула, проникают и в глубь Персии, с другой – арабы берут хазарские города Семендер, Баланджар[108]. Чем далее шло взаимное знакомство двух наций, тем более расширялись и сношения между ними. Отношения были и дружественные, коммерческие. Любопытство или выгоды побуждали арабских путешественников ездить в северные страны. Особенно эти отношения усилились в X в.[109]

Этого небольшого очерка вполне достаточно, чтобы убедиться, что во времена Массуди страны между Волгой и Доном, между Черным и Каспийским морями были прекрасно известны арабам. Мог ли бы наш путешественник написать ложь в своем сочинении, притом без всякого интереса для себя, когда его могли уличить в ней его современники, знавшие о Хазарии не менее его. Что значило для него славянское поселение на Дону сравнительно с его ученой известностью на Востоке. Не забудем, что период IX–X вв. на всем Востоке, в Византии, в Багдаде был лучшим временем географии[110].

В заключение мы могли бы привести соображения о славянстве населения Тмуторакани господ Ламанского, Барсова, Иловайского, Багалея, но это только увеличило бы объем главы, тем более что выводы, сделанные ими, известны. Важнее всего, что каждый из них шел различными путями[111]. Заканчиваю свои доказательства о существовании славянских поселений по Дону словами господина Срезневского, сказанными им по другому поводу: «Как-то нам все еще странно представлять, что это было, а тем не менее надобно, наконец, освоиться с подобным взглядом»[112].

Нам нет надобности долго останавливаться на вопросе о славянских поселениях в области рек Днепра, Буга, Днестра. «Дулеби же живяху по Бугу, кде ныне волыняне, а улутичи, тиверцы седяху по Бугу и по Днепру, и приседяху к Дунаеви; и бе множство их, седяху бо по Бугу и по Днепру оли до моря»[113]. Таково известие Ипатьевской летописи, но другие списки помещают эти племена по реке Днестру[114]; однако все они единогласно говорят, что уличи и тиверцы занимали и приморскую область. Старание точно определить местность, которую занимали эти славянские племена, вызвало несколько статей, посвященных этому вопросу или касающихся его отчасти. Мнения получились весьма разнообразные, но каждое из них, по нашему крайнему разумению, представляется гипотетичным[115]. Для нас нет особенной важности, обитало ли племя уличей в углу, образуемом Днепром, или они жили между западным берегом Азовского моря и Днепром, или в углу между Днестром и Дунаем. Важно только то обстоятельство, что местность в бассейне рек Днепра, Буга и Днестра до самого моря была занята оседлыми славянскими племенами. Все, занимавшиеся вопросом об этих племенах, согласны с этим. Также никто не отрицает, что уличи и тиверцы представляют потомков тех антов и славян, которых поселения мы видели в данной местности в VII в.[116]

Таким образом, это оседлое население продолжало существовать на своей территории до самого появления кочевников – печенегов в IX в. Наша летопись утверждает, что уличи и тиверцы удерживались тут даже в XI в. «Суть гради их и до сего дне», – говорит она. Это известие весьма важно, и нам придется говорить о нем несколько далее, в одной из следующих глав. Как византийцы рисуют нам антов многочисленным, сильным народом, так и наша летопись говорит об уличах и тиверцах, что «бе множьство их». Нельзя сомневаться, что уличи и тиверцы во время зарождения государства у полян стояли по культуре выше других славянских русских племен. Большему культурному развитию их способствовало географическое положение занимаемой ими местности. Благодаря ей они рано должны были сделаться участниками в черноморской торговле: они не были только «приречными» жителями, а и приморскими, и влияние местности было для этих племен нисколько не менее, как и на всякий другой народ. «Неповоротливые» готы сделались благодаря соседству с морем поворотливыми и громили своими морскими набегами области Византийской империи. Адриатические славяне также являются искусными моряками. Мы не имеем никакого права отрицать силу этого влияния на уличей и тиверцев. Припомним, что лодки для морских походов, по словам Константина Багрянородного, строили славяне, подчиненные Киеву[117]. Следовательно, если умели строить, то и плавали.

Обры притесняют дулебов, заставляя их женщин возить повозки. Миниатюра из Радзивилловской летописи

Нельзя не согласиться с мнением господина Ламбина, что киевским князьям необходимо было покорить уличей и тиверцев, как сильный мореходный народ, могший препятствовать их путешествиям в Константинополь. Мы увидим далее, что Киеву трудно было с ними справиться. Теперь мы ограничиваемся этими немногими словами. Мы обозрели состояние так называемого степного пространства до появления печенегов, т. е. до IX в. Мы видим край, богатый всякого рода растительностью, обильный зверями и птицами, край, плодоносная почва которого способствовала развитию земледелия. По рекам, орошающим эту богатую естественными произведениями страну, живет оседлое население, сначала раскинутое на всем пространстве края, потом группирующееся по долинам рек, защищенным лесами. Тут оно остается до IX в. и, благодаря географическому положению занимаемой местности, благодаря соседству торговых, промышленных народов, развивает свою культуру. Историк не имеет права вдаваться в гадания о том, что было бы, но здесь можно сказать, что движение кочевых масс остановило культурное развитие южнорусских племен, вытеснив их из приморских стран, и тем самым видоизменило много судьбу и всей Руси вообще. Первыми появились печенеги, за ними торки, потом половцы. Что это были за племена, об этом в следующих главах.

Их племенное родство и происхождение

Посвящается памяти Н. М. Карамзина

В массе народов, двигавшихся в Средние века из Азии в Европу, последними явились интересующие нас печенеги, торки и половцы. Шествие, впрочем, окончательно завершилось татарами, нахлынувшими в XIII столетии. При своем появлении в южнорусских степях наши племена стали играть видную политическую роль. Заняв пространство от реки Урала до Дуная, они приходят в столкновение со многими государствами, и то своими набегами, то как посредники в торговле с восточными странами, то как военная сила, всегда готовая в услугам того, кто больше даст, они заставляют обратить на себя внимание, и их имена являются в летописях русских, поляков, венгров, греков, арабов; их известность распространяется и в Западной Европе. И вот писатели разных национальностей выдвигают нам целую массу имен. Приглядываясь к ним, замечаешь, что это по большей части искажения одного и того же имени, явившиеся или в силу неправильной устной передачи, или происшедшие по законам языка того или другого писателя. Иногда бытописатели (особенно византийские) окрещивают наших кочевников классическим именем скифов или громким прозвищем гуннов, не желая осквернять свой язык новым варварским названием. Иногда же мы находим у одного и того же писателя несколько различных имен для одного племени, притом таких, которые не указывают на искажения, а являются действительно существовавшими рядом одно с другим и происходят в силу разных обстоятельств.

Мы не имеем никакой возможности входить в рассмотрение, откуда ведет свое начало слово «печенеги», но нам кажется довольно вероятным, что другие народы узнали это имя от русских славян. «Печенеги» и «Πατζιναχίται» греческих писателей стоять весьма близко по созвучию. Если мы примем во внимание известие нашей летописи под 944 г., что корсуняне послали весть в Константинополь о движении Игоря против греков, что болгары сделали то же, «глаголюще: идуть Русь, и наяли суть собе печенеги»[118]; если вспомним подробные сведения о печенегах Константина Багрянородного, ясно указывающие, что многое он почерпнул из рассказов людей, бывавших на Руси или в Крыму, то наше предположение получает некоторое основание.

Впрочем, возможно, что и русские славяне узнали имя печенегов от венгров, которые передали его и византийцам, если верно объяснение господина Европеуса, что название «печенег» – угорское от bitšeη (ng) – jax, что значит «сосновые люди», т. е. живущие в сосновых лесах[119]. В таком случае знакомство русских славян с этим именем существовало еще до непосредственного столкновения их с печенегами. Близко к русскому названию стоит находимое у Титмара Мерзебургского «pezineigi» и у Брунона еще правильнее «pezenegi». Первый мог взять у второго с незначительным изменением, а Брунон был в России и слышал это имя от русских, когда шел на проповедь к печенегам. Вполне искаженное название – «pedenei и petinei», встречающееся у того же Титмара, – нам кажется, произошло вследствие устной передачи этого имени немецкими воинами, участвовавшими в походе Болеслава на Русь[120]. Не считаю нужным распространяться о том, что все названия, употребляемые польскими писателями для обозначения имени «печенеги», произошли путем искажения слышанного от русских. Piecinigi, pieczyngi, pincenakiti и т. д. – варианты польских хроник. Последний из них, находимый в хронике Галла, может быть объяснен знакомством автора с византийскими писателями[121].