Старик Хоттабыч - Лазарь Лагин

Тогда он решил сойти вниз. Авось там кого-нибудь пошлёт ему судьба. На лестничной площадке его чуть не сшиб с ног старик в канотье и расшитых сафьяновых туфлях, который тащил за руку — кого бы выдумали? — самого Вольку Костылькова! Волька почему-то прикрывал лицо обеими руками.

— Волька! — обрадовался Богорад. — Костыльков!..

Но, в отличии от Жени, Волька, очевидно, ничуть не обрадовался этой встрече. Больше того: он сделал вид, будто не узнал своего лучшего приятеля, и метнулся в самую гущу толпы, слушавшей оркестр.

— Ну и не надо! — обиделся Женя и пошёл в буфет выпить стаканчик ситро.

Поэтому он не видел, как вокруг странного старичка и Вольки начал толпиться народ. Когда же он сам попытался протолкаться туда, куда, по неизвестной для него причине, устремилось столько любопытных, его приятеля окружала плотная и всё растущая толпа. Громыхая откидными сиденьями, люди покидали кресла перед эстрадой, Вскоре оркестр играл уже перед пустыми креслами.

— Что случилось? — тщетно спрашивал Женя, отчаянно орудуя руками. — Если несчастный случай, так я могу отсюда по телефону позвонить… У меня здесь дядя — старший администратор… В чём дело?..

Но никто толком не знал, в чём дело. И так как почти никому ничего не было видно и все интересовались, что же там такое происходит, внутри тесного человеческого кольца, и все друг друга расспрашивали и обижались, не получая вразумительного ответа, то толпа вскоре так разгалделась, что даже стала заглушать звук оркестра, хотя все музыканты старались по этому случаю играть как можно громче.

Тогда на шум прибежал Женин дядя, взгромоздился на стул и крикнул:

— Пожалуйста, разойдитесь, граждане!.. Что вы, бородатого ребёнка не видели, что ли?

Лишь только эти слова донеслись до буфета, все бросили пить чай и прохладительные напитки и кинулись смотреть на бородатого ребёнка.

— Волька! — заорал на всё фойе Женя, отчаявшись пробиться внутрь заветного кольца. — Я ничего не вижу!.. А ты видишь?.. Он здорово бородатый?..

— Ой, батюшки! — чуть не взвыл от тоски злополучный Волька. — Только и не хватало, чтобы он…

— Несчастный мальчик! — сочувственно завздыхали окружающие его любопытные. — Такое уродство!.. Неужели медицина бессильна помочь?..

Сначала Хоттабыч неправильно расценивал внимание, которое уделяли его юному другу. Ему поначалу показалось, что люди сгрудились, чтобы выразить своё уважение Вольке. Потом это его начало сердить.

— Разойдитесь, почтеннейшие! — рявкнул он, перекрывая и гул толпы и звуки оркестра. — Разойдитесь, или я сотворю с вами нечто страшное!..

Какая-то школьница с перепугу ударилась в слёзы. Но взрослых Хоттабыч только рассмешил.

Ну, в самом деле, чего страшного можно было ожидать от этого забавного старичка в нелепых розовых туфлях? Стоит только ткнуть его покрепче пальцем, и он рассыплется.

Нет, никто не принял всерьёз угрозу Хоттабыча. А старик привык, чтобы его слова приводили людей в трепет. Сейчас он уже был оскорблён и за Вольку и за себя и всё больше и больше наливался яростью. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы в эту самую минуту не прозвенел звонок. Распахнулись двери зрительного зала, и все пошли занимать свои места. Женя хотел было воспользоваться этим и хоть одним глазком глянуть на небывалое чудо. Но та же самая толпа, которая раньше мешала ему пробиться, сейчас стиснула его со всех сторон и, помимо его воли, потащила с собой зрительный зал.

Едва он успел добежать до первого ряда и усесться, как свет погас.

— Фу! — облегчённо вздохнул Женя. — Чуть не опоздал. А бородатого мальчика я ещё перехвачу, когда кончится сеанс…

Тем не менее он всё же взволнованно ёрзал на стуле, пытаясь разглядеть где-то позади себя это поразительное чудо природы.

— Мальчик, брось елозить!.. Мешаешь! — рассердился его сосед справа. — Сиди спокойно!

Но, к великому его удивлению, беспокойного мальчика уже рядом с ним не оказалось.

— «Пересел! — с завистью подумал недавний Женин сосед. — Конечно, мало радости сидеть в первом ряду. Одна порча глаз… Мальчишке что? Пересел на чужое место. В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыдно…»

Последними, когда в зрительном зале было уже темно, покинули фойе Волька с Хоттабычем.

По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что решил уйти из кино, не посмотрев картины. Но тут взмолился Хоттабыч.

— Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя украсил в твоих же интересах, то я тебя освобожу от неё, лишь только мы усядемся на наши места. Это мне ничего не стоит. Пойдём же туда, куда пошли все остальные, ибо мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно оно должно быть, если даже умудрённые опытом мужи посещают его в столь изнурительный летний зной!

И действительно, только они уселись на свободные места в шестом ряду, как Хоттабыч щёлкнул пальцами левой руки.

Но вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной бородой не произошло.

— Что же ты мешкаешь? — спросил Волька. — А ещё хвастал!

— Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шестого класса «Б». Я, к счастью, вовремя передумал. Если у тебя не станет бороды, тебя выгонят из любезного твоему сердцу кино.

Как вскоре выяснилось, старик слукавил.

Но Волька этого ещё не знал. Он сказал:

— Ничего, отсюда уже не выгонят.

Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов.

Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глухим.

Тогда Волька повысил голос:

— Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб!

— Слушаю, о юный мой повелитель, — покорно ответствовал старик.

— Нельзя ли потише? — сказал кто-то из соседей.

Волька продолжал шёпотом, нагнувшись к самому уху печально поникшего Хоттабыча:

— Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой глупой бороды.

— Нисколько она не глупая! — прошептал в ответ старик. — Это в высшей степени почтенная и благообразная борода.

— Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду!

— Слушаю и повинуюсь, — снова промолвил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищёлкивая пальцами.

Растительность на Волькином лице оставалась без изменения.

— Ну? — сказал Волька нетерпеливо.

— Ещё один миг, о благословеннейший Волька ибн Алёша… — отозвался старик, продолжая нервно шептать и щёлкать.

Но борода и не думала исчезать с Волькиного лица.

— Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ряду! — прошептал вдруг Волька, забыв на время о своей беде. В девятом ряду сидели два человека, ничем, по мнению Хоттабыча, не примечательные.

— Это совершенно чудесные актёры! — с жаром объяснил Волька и назвал две фамилии, известные любому нашему читателю. Хоттабычу они, конечно, ничего не говорили.

— Ты хочешь сказать, что они лицедеи? — снисходительно улыбнулся старик. — Они пляшут на канате?

— Они играют в кино! Это известнейшие киноактёры, вот кто они!

— Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? — с осуждением осведомился Хоттабыч. — Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.

— Что ты! — рассмеялся Волька. — Киноактёры никогда не играют в кинотеатрах. Киноактёры играют в киностудиях.

— Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактёров, а каких-нибудь других лицедеев?

— Нет, именно киноактёров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу.

— Ты болтаешь, прости меня, что-то несуразное, — с осуждением сказал Хоттабыч. — Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах преднамеренного желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух.

Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала сеанса, ему никак не растолковать старику, в чём сущность работы киноактёров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил об обрушившейся на него напасти.

— Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее!

Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой, третий, затем в сердцах выдернул из неё сразу целый клок и стал с ожесточением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии его юного друга не только не исчезла — она даже не шелохнулась. Тогда Хоттабыч принялся щёлкать пальцами в самых различных сочетаниях: то отдельными пальцами, то всей пятернёй правой руки, то левой, то сразу пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то наоборот. Но всё было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском раздирать свои одежды.