Оставить на память (СИ) - Ласс Лина

— Похоже, придётся его нести, — обреченно произнёс он.

— Вы шутите? До вашего дома километра два, а он весит как маленький гризли!

Генри развёл руками.

— У вас есть идеи?

Ника обернулась в сторону деревьев, за которыми находилась её хижина.

— Может быть. Мой дом за этим лесочком. Сможете донести его туда? Тут метров двести.

В ответ мужчина присел, взвалил несчастное животное на плечо и, с трудом поднявшись, повернулся к ней.

— Ведите.

Когда они достигли хижины, Генри аккуратно спустил пса на землю. Тот так же поскуливал и поджимал лапу. Войт раскраснелся, а на лбу выступил пот. Его лицо было озабочено, и у Ники сжалось сердце при виде его переживаний. Она вошла внутрь дома и вышла через несколько секунд, неся аптечку.

— Здесь есть вата, бинт и что-то вроде… — она замолчала, не зная как сказать по-английски, — Перекись водорода, — произнесла она по-русски. Генри подметил это, но девушка будто не придала этому значение. Она суетилась вокруг пса, обрабатывая и перебинтовывая ему лапу. Тот дёрнулся от первого прикосновения, видимо, лекарство пощипывало. Чтобы успокоить собаку, Ника погладила её по голове. Шерсть была мягкая и густая, её приятно было перебирать пальцами. И псу это явно доставляло удовольствие — он приподнимал голову всякий раз, когда она опускала на него руку. Ника сама не заметила, что начала говорить с животным на родном языке, приговаривая, какой тот "хороший и храбрый мальчик". У неё никогда не было своего питомца, но животных она любила, и они всякий раз отвечали ей взаимностью. Она улыбалась и трепала его по холке, чесала подбородок и была вознаграждена собачьим поцелуем.

Генри всё это время стоял рядом и наблюдал за ней. Улыбка совершенно преобразила девушку. Она больше не была похожа на сердитую и напуганную женщину, которую сбил с ног его пёс и которая была готова защищаться камнем, как самая настоящая воительница. На щеках появился лёгкий румянец, пухлые губы обнажили ровные белые зубы. Но главное глаза — ещё недавно потухшие и невыразительные, сейчас они сияли зеленью, а у век проступили искренние "гусиные лапки".

Он никак не мог определить её возраст. В первую их встречу он мог дать ей все сорок лет. Но сейчас Генри увидел, что она довольно юна, едва ли ей больше тридцати. Её изящные руки с тонкими запястьями нежно гладили собаку, и эти движения его завораживали. Тонкие длинные пальцы тонули в густой шерсти, и Генри внезапно осознал, что представляет как эти руки так же тонут в его волосах, отчего волна жара пробежала по его телу.

— Мистер Войт?

Он вздрогнул. Сам не заметил, как погрузился в свои фантазии.

— Вы будто уснули, — девушка выпрямилась, встав к нему лицом. Опять эта гордая осанка, чуть приподнятый подбородок. Кем бы она ни была, в ней чувствовалась "порода". И сейчас она смотрела прямо ему в глаза, но улыбка до сих пор скрывалась в уголках её губ.

— Простите, задумался, — он потёр глаза, избавляясь от наваждения. — К чему такая официальность? Зовите меня Генри.

Он протянул ей руку, ожидая рукопожатия, но она не спешила, только взглянув на его ладонь.

— А вы так и не назвали своё имя, — Генри продолжал стоять с протянутой рукой, начиная чувствовать неловкость.

Девушка, одной рукой держа коробку с аптечкой, другой пожала ему руку. Рукопожатие было уверенным и довольно крепким для такой хрупкой женщины.

— Ника.

— Ника, — повторил он. Произношение Генри было мягким, обволакивающим, и она невольно улыбнулась. — Приятно познакомиться.

Глава 4

Ника позвала Генри к небольшому сарайчику. Света внутри не было и она настежь распахнула дверь, открывая перед его взором внутреннюю обстановку помещения. На стенах аккуратно висели инструменты для плотницких работ, лопаты и грабли. Всё на вид довольно старое, но крепкое. На полках стеллажей стояли коробки, банки с красками и моющими средствами. Но то, ради чего она привела его сюда, хранилось в тёмном углу. Покрытая пылью и паутиной там стояла двухколёсная садовая тачка. Разглядев её, Генри согнулся пополам от смеха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это лучше, чем нести вашего больного пса несколько километров на руках, — Ника сама улыбалась, понимая как нелепо будет смотреться пёс в импровизированном экипаже. Она хотела было сама вывезти её, но Генри мягко оттеснил девушку и сам полез в сарай. Оттуда он вышел перепачканный, паутина свисала с его одежды. Приподняв пса, он водрузил его на тачку, и тот, словно только этого и ждал, повалился набок.

— Так-так, приятель. Хорошо устроился, — Генри похлопал Теда по голове. Убедившись, что псу комфортно и он не выпадет на первой попавшемся ухабе, Войт взялся за ручки и развернул тачку в сторону своего дома. Он обернулся к Нике, стоявшей в дверях.

— Что ж, огромное вам спасибо. Так и правда намного лучше. Обещаю вернуть ваше транспортное средство как можно быстрее.

Она кивнула вместо ответа, с теплотой смотря на него. Генри замялся. Ему отчего-то не хотелось покидать её сейчас. Странно, но он не думал, приехав сюда, что захочет компании. Наоборот, он стремился убраться из шумного Лондона, от начавшего раздражать окружения и назойливых папарацци. Его телефон не прекращал звонить и причиной тому был отнюдь не последний его голливудский проект.

— Я хочу взять тайм-аут, — неделю назад Генри явился к своему агенту Полу Гитису в дом во время празднования дня рождения его дочери. Пол отвёл Войта в свой кабинет, где они могли спокойно поговорить. Гитис знал, что вскоре его лучшая звезда явиться к нему с такой просьбой. Давление со стороны общественности было слишком велико даже для такого крепкого мужчины как Генри. Тот перестал бриться и, кажется, не менял рубашку. У Генри не было привычки бросаться на дно бутылки или в наркотический трип в случае неприятностей как у многих голливудских звёзд. Он просто пропадал. Растворялся в неизвестном направлении, порой не предупреждая никого. Телефон он оставлял дома и не пытался связаться с кем-либо. Иногда он уходил на несколько часов, но мог исчезнуть и на неделю, срывая планы и договорённости, а Полу приходилось извиваться как ужу на сковороде перед продюсерами и журналистами, чтобы прикрыть его. Но не считая этих периодических самоволок, Войт оставался для Пола самым лучшим клиентом. Он не был требователен, не устраивал сцен, не был высокомерен. Частенько они оба выпивали в баре пару бутылок пива, рассказывая друг другу байки. Пол вспоминал капризы и выходки своих звёздных клиентов, а Генри рассказывал о своём армейском прошлом и детстве в глуши Англии. Гитис ценил это в Войте — непосредственность и открытость, и был благодарен, подбирая ему лучшие проекты. Он давно крутился в этом бизнесе и имел связи, которые многим не снились. Был вхож в дома именитых и прославленных кинодельцов и ему ничего не стоило во время дружеского ужина шепнуть кому надо на ушко за своего "золотого мальчика". Конечно, Пол имел и свой корыстный интерес, но для Генри он делал это почти из удовольствия. Ему было лестно, что он способен сделать из никому неизвестного мальчишки мировую звезду, которую хотят все — женщины видеть в своих сексуальных фантазиях, а мужчины быть им.

И потому, когда Генри явился к нему на порог с просьбой о перерыве, Пол понял, что в этот раз это не просто каприз — парень устал, действительно устал. И ему необходим месяц-другой, чтобы восстановиться. Он сказал, что всё уладит. Надо будет, правда, оплатить неустойку кое-где, но Генри мог себе это позволить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вне зоны доступа как всегда? — на прощание спросил Пол.

— Я дам тебе знать, если соберусь вернуться.

— "Когда". Ты хотел сказать "когда", — оговорка или нет, но Полу не понравилась эта фраза.

— Конечно, — Генри покачал головой. — Когда соберусь вернуться.

Войт вышел от Пола и сел в припаркованный внедорожник, где его уже ждал его пёс Тед и дорожная сумка на заднем сиденье. Каковой бы ни была реакция его агента, Генри, ещё не зайдя к нему в дом, решил для себя, что уедет. Теперь уже надолго, во что бы ему это не обошлось. К счастью, Пол отнёсся к этому с пониманием и отпустил его, приняв на себя всю ответственность. Генри понимал, что кидает того на амбразуру, но у него уже не осталось сил что-либо кому-нибудь объяснять. Ему хотелось покоя в каком-нибудь забытом богом месте, где никому нет до него дела. Одиночество и тишина — вот что ему сейчас было нужно. И забвение. Хотя бы ненадолго.