История барсучихи - Паулина Киднер

Как-то у нас купили шестерых утят породы «хаки-кэмпбелл». Мы сказали покупателю, что около шести месяцев от роду они должны начать нестись. К несчастью, это был тот самый случай, когда утки решили подождать до весны. После того как им исполнилось семь месяцев, к нам заявился разгневанный хозяин и устроил скандал: никудышные утки, ни черта не несутся! Мы объяснили, в чем дело, и он скрепя сердце согласился с этим. Но пока мы объяснялись, он присмотрел нескольких курочек, которых хотел бы скрестить с имевшимися у него петухами редкой породы. Купив их у нас по дешевке — как бы в компенсацию за задержку с получением утиных яиц, — он удалился с сияющей физиономией. Месяц спустя он вернулся еще более разъяренный, чем в прошлый раз: мало того, что только одна утка снесла яйца, так еще наши негодные курицы научили его петушков перелетать через ограду, и все дружной компанией хозяйничают у него в огороде! Ему даже пришлось надстроить ограду, чтобы спасти свой огород от разорения. Ну хорошо, а нельзя ли купить у нас селезня? Может быть, с родным кавалером дела уток пойдут лучше? К счастью, у нас имелось несколько штук, и мы опять сделали существенную скидку с обычной цены, как бы извиняясь за нехорошие манеры кур.

Неделю спустя он объявился вновь и со скорбным видом застыл в дверном проеме, держа подмышкой селезня. Похоже, он болен, нельзя ли помочь? Поставив птицу на стол, чтобы осмотреть, я обнаружила, что пенис (которому полагается быть спрятанным внутри) раздулся и торчит подле анального отверстия. Он был явно поражен какой-то инфекцией.

— Вы можете сказать, что с птицей? — пробормотал он.

— Да, — ответила я, — Это самец, так ведь? Так вот, эта штука должна быть внутри. — Я объяснила, что из-за инфекции нельзя загнать пенис внутрь методом массажа и придется показать птицу ветеринару. Я порекомендовала нашего «домашнего айболита» (кстати, приходящегося нам дальним родственником), и клиент немедленно поехал к нему. Совершенно убитый горем, он рассказал, что ветеринар произвел дезинфекцию и вправил селезню пенис, как полагается, но предупредил, что, если селезень в течение двадцати четырех часов не начнет вести себя как положено кавалеру, пусть немедленно везет его назад. К несчастью, несостоявшийся донжуан отдал концы — «эх, я сам виноват, надо было вовремя отвезти его к доктору!». Я постаралась утешить клиента, сказав, что у нас есть еще несколько селезней — пусть приедет и выберет. Он тут же явился, выбрал селезня, который приходился братом покойному, — и, слава Богу, больше мы его не видели.

Через месяц мы вызвали к себе все того же ветеринара для помощи при трудном отеле. Когда корова благополучно разрешилась, мы, как всегда в таких случаях, пошли на кухню пить кофе. Я ставила чайник, Дерек доставал чашки, а доктор мыл руки.

— Да, кстати, — сказал он, — Помните, вы посылали ко мне человека с селезнем, у которого «всегда стоит»?

Мы с Дереком улыбнулись: а то как же!

— Так вот, — сказал он, — неделю спустя он снова приехал ко мне с той же самой бедой!

Я улыбнулась и объяснила, что это был другой селезень, которого он сам выбрал и который приходился братом тому, прежнему.

— Видимо, ошибка генетики, — сказал врач. — А знаете, когда он во второй раз пришел ко мне в хирургическое отделение, ом бегло оглянулся вокруг, не слышит ли кто, и спросил меня на ухо: «Скажите, а не может быть так, что я приобрел селезня-гомосексуалиста?!»

Зима восемьдесят первого и весна восемьдесят второго года, похоже, задались целью подвергнуть нас всем возможным испытаниям. За исключительно промозглым ноябрем последовали декабрьские ветра и штормы, вызвавшие невиданно высокие приливы. Стена, защищавшая берег от напора волн, была размыта — в результате обширные территории оказались под четырьмя — шестью футами воды. Некоторые старые дома, построенные на глиняном, а не на каменном фундаменте, были столь серьезно повреждены, что не подлежали восстановлению. Слава Богу, до нашей усадьбы вода не дошла, но в какой-нибудь миле от нас к павильонам автобусных остановок швартовались лодки, чтобы развезти по домам людей. У нас три дня не было электричества, но при наличии печки «Рейберн» и газовых обогревателей можно было как-то существовать. (Я, правда, испугалась за тропических рыбок в аквариуме, но достаточно было накрыть их одеялом — и порядок!) А что? В этом есть своя прелесть — какое-то время пожить при свечах и проводить вечера за настольными играми — ввиду бездействия телевизора. Вскоре жизнь вошла в нормальное русло, но вода, отхлынув, оставила массу проблем, для решения которых требовалось немало времени. Многие семьи не смогли вернуться в свои дома вплоть до следующего года, а некоторые потеряли вообще все нажитое годами и вынуждены были встречать Рождество во временных жилищах. Кроме того, результатом наводнения явилось страшное засоление полей, сделавшее их на несколько лет непригодными для посева.

Большинство ферм в наших краях имеют молочное направление — почвы здесь слишком влажны, чтобы выращивать зерновые, а вот трава растет превосходно. На зиму — обычно в конце октября — молочные коровы загоняются в стойла, а по весне — как правило, в середине апреля — фермеры вновь выпускают их пастись. Вся жизнь подчинена ритмам, диктуемым природой. Летом запасаем сено и силос — зимой-то трава не растет, а высокие надои сохранять надо! К апрелю запасы зимнего корма истощаются — иногда за несколько недель до того, как коров можно снова выпускать на пастбища. Но весна восемьдесят второго показала свое коварство. Дожди, начавшиеся в марте, лили весь апрель и не прекращались даже в мае. У фермеров кончились корма, а те, кто прошлым летом оказался запасливее других и имел излишки, вздули цены до невозможности. Трудность заключалась вот в чем: трава хоть и выросла, но дожди превратили почву в жидкую грязь, и те смельчаки, которые рискнули выгнать коров пастись, не смогли потом добраться до них даже на тракторах. Казалось, сама природа обернулась против фермеров. Не стало хороших кормов — упали надои, упали надои — уменьшилась выручка от молока, которое для многих являлось главным источником существования. Этот год явился черным годом для фермеров, но тогда никто и представить себе не мог масштабы катастрофы, обрушившейся на них два года спустя. Даже когда земля стала подсыхать, потребовалось еще время, чтобы трава покрыла ее густым, как в любой другой год, зеленым ковром. Из-за бескормицы многие фермеры вынуждены были продать часть скота. Мы выжили только благодаря тому, что дополнительно арендовали пастбища — покупка готовых кормов требовала колоссальных средств, которыми мы не располагали. У нас было довольно большое стадо, куда вот-вот должны были влиться несколько коров после отела — мы предвкушали немалый рост надоев, а следовательно, и выручки от продажи молока, и мы спали и видели, как погасим наконец все возраставшее превышение кредита в банке.