Выстрел на Лахтинской - Владимир Михайлов

Боликова была хорошо известна милиции как матерая спекулянтка и скупщица краденого. Через полтора часа к Сазонову доставили крупную женщину, одетую в широкое платье с давно поблекшими узорами. В своей среде Боликова имела прозвище Кобыла и репутацию скандальной и наглой бабы. Спекулянтки утверждали, что она в любую минуту может и оскорбить, и обругать, и даже руки в ход пустить.

Первый раз Боликова попала на скамью подсудимых три года назад за продажу украденного на базе сукна и получила условный срок. Затем устроилась в промтоварный магазин, спекулировала дефицитными товарами и присвоила 450 рублей из выручки. Ее осудили. Два раза была замужем, но мужья уходили из-за ее сварливого характера, дети тоже знать ее не хотели.

— Как к вам попало это кольцо?

— Мать подарила...

Следователь пригласил Марину.

— Вот, слышите: потерпевшая утверждает, что кольцо принадлежит ей. Хватит лгать, Нина Петровна! Откуда оно у вас?

— Ладно уж, скажу. Купила у незнакомого человека на базаре.

— На базаре? И когда вы его купили?

— Месяца два тому будет.

— Опять неправду говорите. Еще две недели назад кольцо было у потерпевшей. А ведь здесь, Нина Петровна, не просто продажа краденого: убийство произошло. Лучше уж говорите, от кого получили кольцо.

И Боликова призналась, что в субботу, 4 августа, к ней пришел некий Ванька-Крест и предложил купить серьги и это кольцо. Она уплатила ему 300 рублей, а так как ей самой срочно понадобились деньги, отнесла кольцо к своему давнему знакомому Самоварову.

Под кличкой Ванька-Крест в уголовном мире был известен Яков Никандрович Стецюк. Сазонов запросил его досье. В 1925 году Стецюка арестовали за кражу. Открыв отмычкой дверь, он проник в квартиру, а когда неожиданно вернулся хозяин, ударил его кастетом и пытался бежать. Не так давно Стецюк вышел из тюрьмы.

Арестовать его поручили Маргонину как человеку опытному в таких делах. Оказалось, что, вернувшись из заключения, Стецюк поселился у матери в маленьком флигеле густонаселенного дома.

Маргонин постучал. Дверь открыла пожилая женщина.

— Вам кого? — неприветливо спросила она.

— Яков Никандрович дома?

— Нет его. А кто вы будете?

— Из уголовного розыска.

Оттеснив хозяйку от двери, Маргонин прошел в полутемную комнату. Обстановка ее была более чем скромной: две железные кровати, застланные серыми солдатскими одеялами, высокий комод с небольшим облезлым зеркалом, покосившийся столик, два старых стула.

— Где же Яков Никандрович?

— Уехал.

— Давно уехал? Куда?

— Недели три назад. Куда — не сказал.

— Как же так? Еще неделю назад он был в Ташкенте. Я вас предупреждаю, что мы можем привлечь вас к ответственности за ложные показания.

Обыск ничего не дал. От старушек, сидевших на скамейке у палисадника, Маргонин узнал, что Стецюка давно не видно. Где он, никому не известно.

 

Между тем Сазонов допрашивал еще одного соседа Панкратьевых, толстого старика, похожего на нэпмана, удалившегося от дел. К таким типам у Сазонова не было веры, но старик вовсю старался быть искренним.

— Значит, когда вы четвертого августа, примерно в одиннадцать часов, пошли гулять с собакой, то обратили внимание, что дверь в квартиру профессора приоткрыта?

— Да, я еще удивился — почему?

— Расскажите подробней о вашей прогулке. Вы дошли до самого пустыря?

— Я всегда так прогуливаю собаку. У пустыря я отпустил собаку, подождал, пока она набегается, и пошел обратно домой.

— Попытайтесь вспомнить, что вы увидели по пути. Какие люди вам встретились?

— Ну, встретил женщину с ребенком на руках. Ребенок плакал, и мать пыталась его успокоить. На перекрестке под деревом стоял молодой человек и курил. Похоже, он ждал кого-то. И действительно, к нему подошел высокий мужчина в светлой безрукавке и темных брюках. Они начали спорить. Слышно было — ругались!

— А почему они спорили, вы не поняли?

— Я вообще слышу плохо, тем более, что они вскоре ушли. Однако мне показалось, что молодой человек говорил раздраженно. Когда я возвращался, дверь в доме профессора была уже закрыта.

Сазонов разложил перед стариком несколько фотографий.

— Вы никого не узнаете на этих снимках?

Старик надел очки, чуть привстал со стула и с любопытством наклонился над фотокарточками.

— Вот, по-моему, один из них. Тот, что постарше, — указал он на фотографию Стецюка.

— Описать наружность молодого человека сможете? — спросил следователь.

Старик немного подумал.

— Он коренастый, не очень высокий, одежду я не запомнил, но хорошо помню, что лицо у него скуластое и на верхней губе — небольшие усики.

— Одну минуточку, — перебил свидетеля Сазонов и вышел из комнаты. Когда он вернулся, у него в руках было еще несколько фотографий.

— Может быть, на этих фотоснимках вы узнаете его?

Внимательно посмотрев на фотокарточки, старик произнес:

— Вообще-то вот этот похож, но утверждать, что я видел именно его, не могу. Тот был с усами, а этот бритый...

 

...Поздно вечером Зинкин докладывал начальнику милиции о ходе расследования.

— Что же представляется вам наиболее важным? — спросил начальник, откинувшись на спинку кресла. Широкоплечий, атлетического телосложения, с сединой в волосах, он относился к тому типу людей, которые любят дотошно разбираться в каждом деле. Никогда не рубил сплеча, но если принимал какое-нибудь решение, то никогда не отступал от него.

— Считаю, что кражу совершил вор-рецидивист Стецюк, дружок Анатолия — приемного сына профессора.

— Об этом Анатолии справки навели? Что известно?

— Неудачник в жизни. Превратился в перекати-поле. Куда ветер подует, туда и его понесет. Сейчас — в сторону грабежа.

— И это все?

— Нет, не все. По свидетельству первой жены профессора, — продолжал Зинкин, — Анатолий не так давно приехал из Оренбурга. Сазонову удалось установить, что в середине июля Анатолий, оказывается, приходил на кафедру к Панкратьеву. И, похоже, угрожал ему. Мало того, в ящике письменного стола в кабинете профессора найден обрывок письма. Сохранившееся начало фразы тоже можно квалифицировать как угрозу.

— Откуда письмо?

— На конверте — штамп оренбургского почтового отделения, а почерк похож на почерк Анатолия.

— Что значит похож? Заключение экспертизы есть?

— К сожалению, текста мало. Окончательное заключение сделать не удалось. Мы телеграфно запросили из Московского управления милиции справку на Анатолия Панкратьева, на днях должны получить ответ.

— Вы допускаете, что Анатолий принимал участие в убийстве своего приемного отца?

— Скорее всего, он только «навел» Стецюка на квартиру профессора, — ответил Зинкин, — но даже и Стецюк шел только на кражу и, возможно, застрелил Панкратьева случайно, после того, как Николай Петрович вытащил из-под подушки оружие и попытался выстрелить. На счастье Стецюка, револьвер профессора дал осечку.

— Я вижу — у вас уже есть законченная версия, — начальник милиции испытующе взглянул на Зинкина. — Но в ней есть одно явное несовпадение. Пенсионер видел злоумышленников четвертого августа, а убийство произошло пятого. Может быть, это была только «разведка»? — в раздумье произнес начальник.

— Думаю, что нет. Старик, наверно, перепутал даты, скорее всего, он видел Стецюка и Анатолия не четвертого, а пятого августа. На работу он не ходит и, как говорится, часов не наблюдает, — размышлял вслух Зинкин.

— Но и спекулянтка Боликова утверждает, что купила у Стецюка кольцо и серьги не пятого, а четвертого августа.

— М‑да... здесь какое-то несоответствие, — согласился Зинкин.

— Еще свидетели есть?

— Мы вышли на человека, который пятого августа рано утром мог быть свидетелем происшествия. Это точильщик. По утверждению соседей, он в день гибели Панкратьева стоял со своим станком как раз напротив его дома. Но точильщик, к сожалению, уехал, вернется только недели через две. Где он сейчас, установить не удалось.

— Мало, очень мало известно о Панкратьевых, о мотивах преступления. Может быть, вам помощь нужна, товарищ Зинкин?

— Справимся сами, Иван Семенович.

— Мне уже несколько раз звонили из Наркомата здравоохранения и спрашивали, как идет расследование. Объявите всесоюзный розыск на Стецюка. Соберите также все сведения об Анатолии Панкратьеве. Но проводите расследование и по другим направлениям, — подвел итоги начальник.

 

...Несколько дней спустя Зинкин вызвал к себе Маргонина. Начальник угро был в кабинете один, просматривал несколько пухлых дел.

— Познакомься с этим документом. — Зинкин протянул телеграмму, и Маргонин прочел: «Панкратьев Анатолий Николаевич, 1900 года рождения, известный по кличке Интеллигент, дважды судимый за мошенничество, отбывал наказание в харьковской тюрьме, но за примерное поведение досрочно освобожден».

— Давно не дышал ты курортным воздухом? — спросил улыбаясь Зинкин.