Во имя любви - Эмма Орци

Вы доверяете гражданину депутату Полю Деруледу, но он изменил республике. Он занят планами освобождения Марии Антуанетты, вдовы изменника Людовика Капета. Спешите, представители народа! Улики измены — планы и бумаги — пока еще находятся в доме гражданина депутата Деруледа. Это донесение сделано лицом, которому известно все. 23 фрюктидора 1 года».

Написав донос, Жюльетта внимательно прочла его, сделав несколько поправок, которые и до сих пор видны на документе, и, накинув темную мантию, осторожно вышла из дома и направилась к реке.

На улицах уже началось движение. Позади Жюльетты, в Люксембургском саду и вдоль противоположного берега Сены, кузнецы уже принялись за работу, изготовляя оружие. Никто не задерживал виконтессы: по утрам женщины и дети стремились к палаткам Тюильри, где целый день щипалась корпия и изготовлялись бинты и вещи для солдат. На стенах почти всех домов красовались патриотические слова: «Свобода, равенство, братство». Более дипломатичные хозяева ограничивались плакатами, гласившими: «Республика единая и нераздельная». На стене Лувра, дворца великих королей, правителями республики было прибито объявление: «Закон о подозрительных», а под надписью стоял огромный ящик с щелью в верхней крышке.

Вынув свой пакет, Жюльетта твердой рукой опустила его в ящик.

Теперь уже ни ее собственные мольбы и слезы, никакое чудо не могли спасти Деруледа от суда и… гильотины.

Жюльетта направилась к своему временному дому, где уже не могла более оставаться. Надо уехать сегодня же! Она прекрасно понимала, что не имеет права есть хлеб человека, которого предала.

Зайдя в ближайшую лавку, она спросила молока и хлеба. Женщина, подававшая ей, смотрела на нее с изумлением: Жюльетта была так взволнована, что походила на помешанную, хотя все еще сознавала неблагородство своего поступка и не чувствовала раскаяния и угрызений совести. Все это еще ждало ее впереди.

Под предлогом головной боли Жюльетта не выходила из своей комнаты: вид милой, внимательной к ней Анны Ми терзал ей душу. Малейший шум в доме заставлял ее вздрагивать от мысли, что сейчас свершится то ужасное, чему она сама была причиной.

О Деруледе она старалась не думать, до сих пор ей не приходило на ум разобраться в своих чувствах к нему. Скорее всего она его ненавидела: ведь это он вторгся в ее жизнь, лишив ее любимого брата и отравив последние дни жизни отца, а тяжелее всего то, из-за него она сделалась слепым орудием судьбы. Ей больше не хотелось связывать свой поступок с волей Божьей: это была судьба, безжалостная языческая судьба, с которой она не в силах была бороться.

Молчание и одиночество становились невыносимы. Жюльетта позвала Петронеллу и приказала ей укладываться, объяснив удивленной старушке, что они сегодня же должны отправиться в Англию. Надо было добыть денег и два паспорта, и Жюльетта, накинув мантилью и капюшон, поспешила к сэру Блейкни, единственному человеку, который мог помочь ей в ее нелегком деле.

В доме все было тихо, только из кухни доносился грустный голосок Анны Ми, напевавшей:

От дружной ветки отлученный,Скажи, листок уединенный.Куда летишь?

Жюльетта приостановилась. Ей стало нестерпимо жаль эту бедную одинокую девушку. Что будет с ней без крова, без друзей? Совесть заговорила в ее душе. С сегодняшнего утра она лишилась душевного покоя, а впереди одиночество с вечным сознанием совершенного греха, искупить который не хватит целой жизни.

— Жюльетта! — послышалось за ее спиной.

Виконтесса быстро поднялась с колен, вытерла глаза и устыдилась своей слабости. Это Поль… он не должен знать, что она страдает.

— Вы уходите? — спросил Дерулед.

— Да, у меня есть маленькое дело.

— Не могу ли я попросить вас на минуту в свой кабинет, если ваше дело не очень спешно?

— Оно очень спешно, гражданин Дерулед, однако после своего возвращения я, может быть…

— Но я сейчас должен оставить этот дом, мадемуазель, и мне хотелось бы проститься с вами.

Дерулед посторонился, давая ей пройти. В его голосе не было ни малейшего упрека, и это смирило Жюльетту. Она вошла в комнату Деруледа, носившую отпечаток привычек энергичного, делового человека. На полу стоял чемодан, уже совершенно завязанный; на нем лежал кожаный портфель для писем и бумаг с маленьким стальным замком. Этот предмет приковал внимание Жюльетты. Очевидно, в нем-то и находились все документы, о которых Дерулед говорил накануне с Блейкни и которые подтверждали его донос.

— Вы очень добры, мадемуазель, что согласились на мою, может быть, самонадеянную просьбу, — мягко сказал Дерулед, — но сегодня я покидаю этот дом, и у меня явилось эгоистичное желание услышать, как вы своим милым голосом пожелаете мне счастливого пути.

Большие, лихорадочно горевшие глаза Жюльетты различили теперь в полумраке комнаты фигуру Деруледа, лицо и поза которого выражали безграничное уважение, почти благоговение. Какая жестокая ирония! Пожелать ему счастливого пути — на эшафот! Сделав над собой невероятное усилие, виконтесса слабым голосом проговорила:

— Вы уезжаете ненадолго, гражданин депутат?

— В наше время, мадемуазель, всякая разлука может оказаться вечной. Я уезжаю приблизительно на месяц для надзора за несчастными узниками в Консьержери.

— На месяц! — машинально повторила она.

— Да, на месяц, — улыбнулся Дерулед. — Правительство, видите ли, опасается, что ни один из заведующих тюрьмой не устоит против чар бедной Марии Антуанетты, если долго будет находиться вблизи нее, поэтому они меняются каждый месяц. Я пробуду там весь вандемьер. Надеюсь вернуться оттуда раньше осеннего равноденствия, но… кто знает?

— В таком случае, гражданин Дерулед, сегодня мне приходится пожелать вам счастливого пути надолго.

— Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, — серьезно сказал он. — Но… — Он остановился, пытливо вглядываясь в ее глаза. Он не узнавал веселой Жюльетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом. — Но я не смею надеяться, что одна и та же причина могла бы заставить вас называть нашу разлуку долгой, — тихо закончил он.

— Вы не поняли меня, гражданин Дерулед, — поспешно сказала Жюльетта. — Вы все были так добры ко мне… однако мы с Петронеллой не можем больше злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас есть в Англии друзья…

— Я знаю, — спокойно перебил он, — что с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, чтобы вы остались здесь хоть часом больше необходимого, но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я устраиваю это для своей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга, сэра Перси Блейкни. Паспорта для вас готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми, он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…