Долгое эхо короткой жизни - Елена Захарова

каждому стихотворению сделан миниатюрный рисунок.

В редакции у него складывались особенно теплые отношения с женщинами. Молодых он баловал комплиментами, стихотворными прибаутками. Мог подарить цветы, ни с того ни с сего принести конфеты, мороженое, сопровождать дам в выходах на природу. Для женщин постарше он был участливым собеседником. С ним делились заботами, обсуждали домашние дела.

В день похорон Жени сотрудница «БГ» Наталья Тимченко сказала, что нет в редакции человека, у которого бы не осталось что-то, сделанное Женей: поздравительная открытка, подписанное оригинальным рукописным шрифтом удостоверение, фотография. Он фотографировал коллег, печатал снимки и бескорыстно раздаривал. Причем некоторые портреты оформлял с обратной стороны в виде почтовых карточек.

Неизлечимо больного редактора заводской газеты, в которой Женя уже давно не работал, поддержал письмецом, но никому не похвастался. Сделал только запись в дневнике: «Валерий Иванович очень плох. Написал ему записку. Написал, что стыдно зимнему рыболову болеть зимой. Общественность требует: выздоравливайте!»

По переписке он играл в шахматы с Г. Позже оказалось, что Г. инвалид, и Женя стал наведываться к парню, лишенному возможности выйти из дома. Когда он умер, родители известили Женю, поблагодарив за доброту и внимание к сыну.

Может показаться, что в характере Жени не было места слабым звеньям. Отнюдь. Как всякий человек, он был импульсивен, его иногда переполняли токсичные эмоции. Было удивительным лишь то, что он их никогда не выплескивал. Предпочитал сдержаться, промолчать. Ответить нейтральной фразой. Не навязывать никому своё мнение.

Владимир КАРМАН, коллега по «БГ»:

– Этот рослый, мягкий и даже сдержанный в движениях, добродушный человек с первых же секунд располагал к себе собеседника. Его манера держаться, которая могла показаться проявлением стеснительности – он никогда не выходил на первый план, обычно отстраняясь от основного действия или разговора – на самом деле была удобной нишей, в которой он чувствовал себя наиболее комфортно.

Я думаю потому, что суета его утомляла, а вот размеренный, неторопливый темп был для него естественным и удобным. Женю не привлекало лидерство или доминирование. Во всяком случае, он не делал ничего для того, чтобы утвердить себя в общественном мнении. Ни тщеславие, ни комплексы, приводящие к постоянной сверке данных самооценки и сторонней оценки, его не терзали.

Впрочем, может быть потому, что ум и талант позволяли ему без напряжения занимать одно из самых высоких положений в негласном рейтинге журналистского мастерства редакции.

Ему не было смысла бороться за то, что приходило к нему само. Писал он умело, остроумно, точно и, что интересно, в той же манере, которой держался в жизни – словно наблюдая за происходящим в своих статьях со стороны. Ремарки его – письменные и устные – были остроумны и уместны.

Что касается отношений в коллективе, то он был не просто уважаем товарищами, но, что бывает нечасто, любим ими. Ни у кого не возникало к нему типичного для творческих содружеств чувства ревности или зависти. Я не помню, чтобы на наших задиристых обзорах, во время которых доставалось всем, «невзирая на…», хотя бы раз в адрес его материалов прозвучала критика.

Сам же он, обладая прекрасным чувством языка и склонностью к логическому осмыслению происходящего, был к написанному товарищами нестрог. Во время обзоров, чтобы не подвести или не обидеть их, как я припоминаю, уклонялся от выявления неточностей и ляпов, выделяя, порой больше заслуженного, положительные стороны материалов.

Желание не обидеть, не задеть, не помешать было естественным проявлением его натуры. А ещё он был лириком и мечтателем. Однако об этих его склонностях я знаю только понаслышке.

***

В 2000-е годы, когда сердце подавало сигналы SOS почти беспрерывно, Женя захотел уйти на более спокойную работу. Попробовал вернуться на завод – продержался месяц: скучно. Перешёл в муниципальную газету, где нагрузка была не столь великой, как в «БГ». Но он и здесь не смог раскроить день в свою пользу, отсиживать положенные часы.

Взялся делать исторический клуб. Трансформировал свои бэгэшные «Семь дней…» в короткие, но столь же оригинальные обзоры областных новостей. Трудно оказалось принять лишь необходимость освещать деятельность депутатов. Официоз всегда его напрягал, отталкивал. Но он, наверное, смирился бы и справился, если бы не новые обстоятельства.

Строптивая «БГ» не очень устраивала власть. Зарабатываемых на рекламе средств на выпуск газеты, налоги, зарплату сотрудникам не хватало, и редакторат вынудили принять иные условия: создать издательский дом «Наш город». В него вливалось и муниципальное СМИ. Таким, если угодно, магическим образом Евгений Захаров вернулся в перерожденную «Брянскую газету». А менее чем через год снова ушел. И это оказалась самая невозвратная дорога – из жизни.

***

Что может связывать рыбалку, историю, шахматы, фотографию? Человек. И этот человек – Евгений Захаров.

Есть женщины, побуждающие мужчин следовать за собой. И очарованные гордые рыцари пускаются в счастливые странствия. Женя не стал исключением. Однажды и он отправился за женщиной. Сокровища её полюбились сразу. А когда стало ясно, что по лабиринтам её владений можно бродить без конца, он отдал ей и сердце, и время. Это была История.

Захаров не просто увлекался прошлым. «Я хотел бы работать летописцем», – сделал он однажды лаконичную запись. Было столько перечитано блестящих трудов: «История иудейских войн», С. Соловьев, Н. Костомаров, В. Ключевский, К. Валишевский… «Читал Карлейля «Французскую революцию». Что за прелесть!».

Однако какой бы прелестью ни казалась чужая революция, своя история притягивала больше. В перестроечные годы, когда стали издавать прежде недоступные хроники, Евгений пристрастился к мемуарам деятелей последних лет императорской власти. На полках появились воспоминания С. Витте, В. Коковцова, П. Милюкова, В. Шульгина, С. Сазонова. Всё читалось с карандашом в руках. На полях делались пометки.

А проводником по истории Брянщины стали краеведы Яков Соколов и Владимир Деханов. С Дехановым Женя оказался в одной редакции. Не знаю, было ли известно Владимиру Григорьевичу, что Захаров собирал вырезки его публикаций, но они не просто складывались в архив, а «работали». Евгений отталкивался от какого-либо малоизвестного факта, находил дополнительные сведения, откапывал статистические данные – и «толстела» папка с историческими документами.

Евгений считал, что рассказы о прошлом следует облекать в занимательную форму.

Из дневников:

«Почему не написать историю Брянска по аналогии с «Москва и москвичи» Гиляровского? Образность в соответствии с фактами заставляет усвоить факт ярче, чем при простой регистрации событий. Например: «Богатейший купец Копоров жил на Покровской горе. Окошки его дома были заставлены горшочками с геранью. Небольшое место было оставлено для клетки с канарейкой. Всяк проходящий недобро глядел на цветы, канарейку и темноту