Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Да, в нем есть смысл. В шахте каждое движение казалось нудной рутиной, а наверху начинает выступать значимость Рура. Покидая Бохум и проезжая через центры тяжелой промышленности, приобретаешь чувство окружающей атмосферы. Специфическое, сосредоточенное на самом себе общество, которое взросло в тени дымящих труб, – это своя собственная среда. На вас производят впечатление чопорные силуэты терракотовых домов; темный, окрашенный дымом налет даже новым зданиям придает ауру возраста; бесконечные вереницы украшенных куполами и покрытых сажей товарных вагонов, хоть и маркируются сейчас по трафарету EUROP, не изменились по сравнению с началом 1940-х годов, когда их использовали в печально известных целях.

Вы слышите рабочих, выражающихся на таком грубом языке северной части Германии, от которого, как говорят баварцы, «кровь идет из ушей». Большинство из них говорят низким голосом. Среди управленцев обеды без участия женщин по-прежнему очень обычны. Для иностранца это довольно сильно отдает вильгельмовским духом, а здесь, как и в кайзеровской Германии и викторианской Англии, тайный секс процветает. Хотя в Эссене насчитывается всего три сотни зарегистрированных проституток, но, по оценкам полиции, есть две тысячи неконтролируемых «диких девочек», занятых неполный день, молодых, свободных, а то и замужних женщин, которые появились, чтобы удовлетворить ощутимый спрос.

Не все голоса одинаковы. Гордый, носящий монокли класс, выделяющийся щеками с ямочками, особыми шляпами и черными «мерседесами» с шоферами, как всегда, необщителен, но если вы отойдете от промышленной верхушки и переместитесь на уровень рабочих, вы окажетесь в более космополитическом мире. В этом нет ничего нового. В XIX веке польские и восточногерманские рабочие строили фабрики. Сегодня в основании рурской экономической пирамиды 70 тысяч переселенцев. Поскольку иммиграция жен и детей не поощряется, приезжие увеличивают численность мужского населения Рура. По субботним вечерам им бывает нечего делать, и поэтому они напиваются. Можно видеть, как они нетвердой походкой бродят небольшими одинокими группами по торговым центрам, с завистью рассматривая сияющие витрины.

В течение недели, когда немки плотными массами наводняют магазины, посторонним не время заниматься разглядыванием витрин. Рурские рабочие работают по-настоящему. В самом деле, самое яркое впечатление от региона – это его активность. Все его промышленные комплексы бурлят, каждая артерия, ведущая в район и из него, заполнена грузовиками, поездами, баржами и самолетами, доставляющими сырье для заводов и уезжающими с готовой продукцией. Рур шумный, неимоверно деятельный, и лучше всего видеть его с небес.

* * *

Полет над Руром подобен маневрированию в транспортном потоке в густом тумане. В самый солнечный день видимость – меньше мили. Пелена дыма начинается к северу от Кельна и поднимается на высоту 10 тысяч футов; видно, как он исходит снизу из леса дымовых труб: черный дым, красный, желтый, белый, оранжевый смешиваются в огромные засаленные облака, в то время как внизу усердные повара добавляют приправы и специи к своему главному блюду из жидкого металла.

Ландшафт, хотя он и задымлен, никак не назовешь бесцветным. В глаза постоянно бросается спектр красок, и, глядя на паровоз, который пыхтит внизу (поскольку угля в изобилии, двигатели не были переведены на дизельное топливо), понимаешь, почему это так удивляет. Дело в том, что вы видели это и раньше, но в черно-белой гамме. Двадцать пять лет назад каждый истребитель союзников был оснащен кинокамерой, синхронизированной с установленными на крыльях пушками. Эти кадры воспроизводились в тысяче фильмов и документальных лент, и такое привычное клише было, конечно, черно-белым, а вот в действительности… Под вами проносятся ржаво-коричневые, в форме бутылок печи Круппа в Рейнхаузене на левом берегу Рейна; красные стрелки большого железнодорожного парка в Хамме, окраины которого все еще изрыты кратерами от бомб: мелово-лимонного цвета бетонные заводы; яркая голубизна извивающихся каналов, по которым вокруг Дуйсбурга плывут похожие на жуков баржи; желчная мгла, спиралью поднимающаяся из восьмиугольных охладительных башен, которые расположились за каждой фабрикой, – ничто не выглядит по-настоящему серым. В Кеттвиге замок Августа Тиссена имеет лазурный оттенок, а в Эссене, на северном берегу Рейна, раскинулась обширная территория крупповской виллы «Хюгель» пятнистого желтовато-коричневого цвета.

Самым удивительным цветом, однако, оказывается зеленый. Он поражает потому, что его слишком много. Попав на поверхности в средоточие мощи Рура, вы ожидали увидеть гигантский комплекс цехов и ангаров на пересекающихся захудалых улочках, окруженный унылыми трущобами. Убожества хватает в избытке. Города Ванне-Айкель, Кастроп-Рауксель, Гельзенкирхен грязны, покрыты пятнами – почти в духе Диккенса. Гельзенкирхенское барокко является немецким синонимом отвратительного вкуса. Но есть и сельская местность. Фактически только одна десятая Рура по-настоящему перенаселена, а половина находится под плугом. К северу от Дортмунда есть цветущие поместья, принадлежащие землевладельческой аристократии Вестфалии. Эта земля богата не только минералами. До того как Рур стал центром промышленности, он был сельскохозяйственной жемчужиной, и речные берега обрамлены радужными поясами покачивающихся на ветру растений.

Да, настолько благословенна здесь земля, что с ней уж никак не соотносится полная насилия история Рура. Не во многих уголках мира природа настолько щедра. Он не просто богат и плодороден: его месторасположение таково, что именно тут проходят естественные торговые пути Европы. Шесть веков назад он сделался торговым якорем всего континента, и, пролетая на высоте тясячи футов над крупными городами, можно различить неровную модель средневековых аллей внизу.

Именно к этим городам вновь и вновь возвращается воображение, потому что там находится неровное, беспорядочное, но все равно удивительно подлинное величие Рура. В нем нет ничего пасторального. Фабрики неясно вырисовываются в преломленном свете подобно соборам, и, если самолет сделает вираж и спустится на несколько сотен футов, ваше внимание переключится на запутанный лабиринт под его крыльями, и вы быстро забудете об идиллическом ландшафте под хвостом самолета. Огромное впечатление производит застывшая тевтонская мощь. Хотя рурский рог изобилия сейчас выпускает мирную продукцию, все, кто помнит другое поколение, испытывают смутное беспокойство. Сама модель ключевых центров таит в себе угрозу. На карте можно видеть гигантскую фигуру мифологического злодея Фенрира-волка. По преданию, чудовище было связано волшебной веревкой, но к «Последней битве» Фенрир вырвался и проглотил Одина, верховного бога. Говорят, что силуэт волка присутствует на карте устремленным на восток. Хамм – это глаз, Реклингхаузен – ухо, Дортмунд – рот, Бохум – горло. Вупперталь и Золинген составляют переднюю ногу, Мюльхайм и Дюссельдорф – заднюю. Рейнхаузен – это хвост. Гельзенкирхен, Боттроп и Дуйсбург составляют контуры горбатой спины. А сердце – это Эссен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});