Кольчугинские сыщики (СИ) - Соляная Ирина Владимировна

— Люди теряют, а я нахожу. Если вы заметили, мне подчинены городские часы. На том зарабатываю.

— И многим продали? — спросила Степанида нехорошим голосом.

— Это коммерческая тайна, — захихикал Щасприду.

— Хорошо, хроноквестор, — согласился Матузков, — я согласен прикупить себе пару часов приятной жизни. Но где гарантия, что ты не обманешь, не продашь воздух или другую какую подделку? Как оно хоть выглядит?

— Ваши сомнения понятны, но предъявить товар без оплаты не могу. Вдруг отберете? Вас трое, а я один. Принесете золотишко, время вам передам в целости и сохранности. Недовольных покупателей у меня еще не было, будьте уверены!

— Есть только один вопрос, хроноквестор, — Борода впервые подал голос, — знакомы ли вы с неким юношей — Соломоном Кацем? Помнится, тут он обитал.

Хроноквестор подпрыгнул от неожиданности и скорчился, словно его живот скрутила колика.

— Нет больше Соломона, о глупом студенте стоит забыть. Щасприду поумнее будет, на слово никому не верит. Любовь, чудо… Глупости все это! Золото нынче в цене.

Пришлось ретироваться ни с чем. Дорога вниз по лестнице показалась гораздо короче.

По пути в отдел следственная троица нещадно ссорилась. Степанида считала, что нужно отобрать у Щасприду всё украденное у людей время, а самого алчного призрака сдать в Междумирную Инквизицию. Борода был с ней не согласен, потому что не мог припомнить, какие требования «Уложения законов для разнообразной нечисти» мог нарушить Щасприду.

— Поменял имя? Не возбраняется. Стал людям вредить? Это самое важнейшее нечистое дело. Призрак есть призрак, с него какой спрос?

— Он может навлечь всемирную катастрофу. Если время будут за деньги покупать? Представляешь? Вот такой лозунг: «Время — деньги». Это прямой путь в тартарары, в ад! Это же Америка! — возмущалась мышь, попискивая от негодования из кармана кителя Матузкова.

Матузков поддакивал то одному, то другому, чем в итоге вызвал гнев обоих.

— Выпьем чаю, там решим, — примирительно произнес он и сразу же по приходу в кабинет включил чайник.

— Надоть действовать сурово и решительно, — стала доказывать мышь свою правоту, — время — это не шиш с маслом, а обчественное достояние. И не должен никакой Щасприду его присваивать. Эдак каждый стрелки будет крутить на часах, а потом за золотишко продавать излишки?

— Меня беспокоит, что про этого Щасприду люди разузнают и дорожка к нему протопчется. Вы представляете, сколько он наворочает? — Матузков хитро щурился и прихлебывал чай.

* * *

На следующий вечер Борода с грустью смотрел в окошко. Ему прекрасно было видно, как стрелки на башенных часах гуляют туда-сюда. Щасприду работал, как заводной. На городской площади прогуливались мамаши с колясками, мальчишки катались на деревянных самокатах, служащие спешили домой. Под часами юноша с букетом тоскливо оглядывался по сторонам. Вскоре к нему подошла блондинка.

— Закадрил, — резюмировал домовой.

— Ты просто так в окошко смотришь, али закономерность выявляешь? — спросила Степанида.

— Стрелки взад-вперед так и бегают! Шалит Щасприду, копит времечко.

— Вот как он навострился чужим ротозейством зарабатывать! — возмутилась мышь.

— Взять, к примеру, приглашение на свидание, — подпер кулаком подбородок Матузков, оторвавшись от бумаг, — моя Анечка, к примеру, очень пунктуальная, но не все девушки такие. Небось, вертятся возле зеркала и приговаривают: «Пусть подождет, я сейчас приду».

— Щасприду! — пискнула мышь и захлопала в ладоши. Домовой от радости взлетел под потолок, а Матузков ответил:

— Ай да Степанида!

— Я, конечно, умнее других домашних мышей, но не могу себе даже представить, как можно отучить девушек опаздывать на свидания.

* * *

Фома Фомич руководил Кольчугинским ЗАГСом более пятидесяти лет. Он очень любил свою работу, а особенно ему нравились церемонии торжественных регистраций брака. Нарядная зала с бархатными портьерами, надувные шары и букеты, слёзы на глазах будущих тёщ и свекровей, звуки Мендельсона со старинной пластинки, фотовспышки, фатин, кружево и стоячие воротнички… За пятьдесят лет Фома Фомич повидал всякого: но чтобы в один день провести двести регистраций брака… Вот так конвейер!

Молодые, зрелые и даже пожилые пары решились связать свои судьбы в один прекрасный день. Но почему? И дата не круглая, и нет магических цифр, и не все невесты в белых платьях, а поди ж ты… Фома Фомич без устали читал праздничные поздравления и раскрывал заветную книгу, где брачующиеся ставили свои подписи.

— В соответствующей графе! — повторял Фома Фомич, и к концу дня его язык заплетался в узел.

Кто же мог подумать, что во всем виноват простой следователь Матузков? Вернее, не сам Матузков, а его мелкая лейтенантка. Степанида проделала сложную комбинацию, подключив к выполнению своего коварного плана целую команду домашней нечисти. «Зря, что ли, создали Добровольную Дружину Домовых? Пусть приносят пользу», — заключила она. Домовой Сметанка, руководивший ДДД одобрил идею Степаниды. Как хранитель домашнего очага он был всем сердцем за то, чтобы создавались новые семьи. Больше любви — больше домов, а значит и домовых. А всего-то надо было внушить робким мужчинам поторопиться с предложением руки и сердца. Не терять времени даром! Время скоро будут продавать на деньги, а хватит ли этих денег? Лозунг «Время — деньги» шептали ночами в уши своих хозяев домовые по всему Кольчугино. Наутро мужчины побежали признаваться в любви, а их прекрасные избранницы сопротивлялись любовному напору недолго.

В итоге больше некому было стоять под башенкой с часами, транжиря драгоценные минуты. Все холостые мужчины Кольчугино были счастливо женаты. И только Матузков портил статистику.

— Ты, Матвей Иваныч, коли не хочешь жениться, хоть свидание на площади не назначай! — советовал ему Борода, — не то наши труды насмарку.

Матвей Иваныч хитро улыбался. Незамужняя Степанида деликатно помалкивала. Борода продолжал не замечать, что снова мышь взяла верх над ним, возглавив сложную операцию.

А на самом верху в башне под шатровым куполом злился и кусал кулак призрак бывшего студента Соломона Каца, превратившийся в алчного Щасприду.

Не стать ему настоящим владельцем времени, великим хроноквестором! Так и будет он вечным никчемным студентиком!

Никто теперь не спешил на свидания под башенкой с часами. Никто не торопил время, никто не просил стрелки часов повернуть вспять. Щасприду смотрел на нежное свечение старинных монастырских песочных часов. На дне их большой колбы блестящей рыбкой плескалось золото потерянного кем-то времени. Со злости он хватил об пол колбу, и освободившиеся минуты развеялись сверкающей пыльцой, вылетели в узенькое окно и озарили площадь.

— Можно еще погулять, до ужина так много времени! — ворковали старушка и старичок на скамейке.

— Ого, да я на футбол успеваю! — крикнул мальчишка и вскочил на велосипед.

— Похоже, я смогу получше подготовиться к контрольной, — пробормотал очкарик.

— Соломон, где ты? Это я, Глашенька. Я сейчас приду! Как долго мы были врозь.

Пиратка

Кикимора Хаврошка имела множество недостатков и грехов, которые всегда себе прощала. Самым любимым из всех был грех воровства. Она воровала самозабвенно, без всякой на то причины. Ни голод, ни нужда, ни страсть коллекционера, ни подростковое любопытство не способствовали Хаврошке что-то стибрить, слямзить, стащить, умыкнуть и присвоить. Сама любовь к искусству делала воровство чем-то вроде смысла каждого Хаврошкина дня. Пуговица или бублик, записная книжка, тюк белого рубашечного полотна, кожа для подметок сапог… В милиции Кольчугино было чем поживиться, а с появлением мышки Степаниды, Хаврошке теперь было на кого свалить.

Свечи, карандаши, веники, ветошь для мытья полов — в пропаже нужных в хозяйстве вещей можно было смело обвинить новую серую подругу. Хаврошка не боялась разоблачения, характер Степаниды изучила и потому знала, что мелкая лейтенантка всё простит своей одноглазой и несчастной подруженьке. Поэтому Кикимора с каждой новой пакостью все смелела и смелела.