Эстафета поколений - Александр Шалимов

- Наблюдения вы, вероятно, сможете продолжать и в том случае, если сочтут необходимым изолировать его, - сказал президент.

- Это будет совсем не то. Я имею в виду его адаптацию в нормальной обстановке, адаптацию в обществе, а не на обитаемом острове или в одиночной камере.

- А вы можете поручиться, коллега, что он не натворит еще чего-нибудь? - Профессор Усам скрестил руки на груди и не мигая уставился в лицо профессора Норберта.

- Эксперимент всегда несет в себе элемент риска, - не сдавался тот.

- Но ведь он может и убить. Запросто... Теперь, когда точно установлено, кто это, мы должны быть особенно осмотрительны.

- Кстати, кем он оказался в действительности? - спросил президент. - Подтвердилось, что он рассказывал о себе во время того злополучного интервью? Мне что-то говорили, но я уже запамятовал...

- Все, что он говорил, подтвердилось. - Профессор Норберт достал из небольшого портфеля лист бумаги и положил на стол. - Вот заключение Института новейшей истории. Его настоящее имя - Томас Джонсон. Он уроженец западного континента, молодость его прошла в очень трудной обстановке, потом служил в армии, потом... Ну, потом связался с преступным миром, стал, как это у них называлось, гангстером, одним из руководителей какой-то крупной организации. В конце концов попался и, так как не назвал соучастников и шефов, был приговорен к смерти. Смерть в газовой камере, с его согласия, заменили криоконсервированием на пятьсот лет. Его заморозили, поместили в одно из хранилищ, а все документы почему-то остались в тогдашнем министерстве юстиции и потом попали в архив. Там они каким-то чудом сохранились, и вот теперь историки их по нашей просьбе откопали.

- Так вы, значит, оживили его раньше срока, - покачал головой президент.

- Да, и не жалею, - запальчиво возразил профессор Норберт, - потому что он, по-видимому, единственный, кого заморозили совершенно здоровым.

- А как это все-таки получилось?

- Сейчас трудно сказать... По-видимому, на его саркофаге не было никаких надписей, только номер. Когда все это было свезено в хранилище Академии холода и началась реставрация саркофагов, на его саркофаге по ошибке поместили табличку с надписью с другого саркофага. И он стал числиться у нас Бокстером. А саркофаг настоящего Бокстера, вероятно, привезли в таком состоянии, что хранить его было бессмысленно, и его уничтожили. Документы же на Томаса Джонсона в Академию вообще не попали, и о его существовании у нас никто не знал.

- Послушайте, коллега, а много у вас там может оказаться еще подобных сюрпризов?

- Не знаю, не знаю, ведь не я их замораживал... И с подавляющим большинством я, на их месте, не стал бы возиться... Зачем они все это делали?.. Переправлять в будущее преступников и трупы богатых бездельников - трудно усмотреть в этом акт гуманности. Но они поставили нас перед этой проблемой, и мы вынуждены пытаться ее разрешить. И хотя мы сейчас не подбрасываем своих покойников медикам будущего, проблема криоконсервирования, конечно в каком-то усовершенствованном виде, представляет для нас очень большой интерес. Может быть, к ней придется возвратиться, когда мы станем посылать космонавтов в длительные путешествия к иным галактикам. Она может стать актуальной и в других областях человеческой деятельности в ближайшем или более далеком будущем. Поэтому заниматься ею мы обязаны. А что касается возможных "сюрпризов" при размораживании - в какой-то мере каждый из оживляемых может им оказаться... Но боюсь, таких, как Томас Джонсон, больше не будет.

- Посмотрите на него, он боится, - президент покачал головой, - боится, что больше ничего такого не получится. А мы теперь ломаем головы, что нам делать с тем, что уже получилось... Итак, слушаю ваши окончательные предложения, коллеги.

- Рассматривать случившееся как эксперимент, - буркнул профессор Норберт.

- Передать все на решение Высшего совета народов, - твердо сказал профессор Усам. - В прошлом это преступник, он и у нас совершил преступление, едва профессор Норберт разморозил его. Надо передать его органам справедливости. Пусть они и решают, что он заслужил.

- Это ужасно, - произнес профессор Норберт, - и это говорит ученый двадцать первого века.

- Да, потому что не хочу, чтобы бациллы преступности снова распространялись в нашем обществе. Человек все еще слаб... А такое весьма заразно. Мы почти покончили с преступностью не затем, чтобы все начинать сначала.

- В таком случае я настаиваю, чтобы решениз было обсуждено на Большом совете Академии, - сказал профессор Норберт. Пусть выскажут свое мнение ученые всей планеты.

- Всемирная Академия не компетентна, когда речь идет о преступлении, - возразил Усам.

- Повторяю, речь должна идти прежде всего об эксперименте, небывалом эксперименте огромного значения.

- Но вы забываете об Элине. Она даже не сотрудник Академии холода. Она - жертва преступника.

- Для науки люди шли и не на такие жертвы.

- Нет, с вами, профессор Норберт, невозможно спорить. Вы просто фанатик!

- А вы формалист, сухарь; вы лишены элементарных качеств настоящего ученого.

- Коллеги, коллеги, - заволновался президент. - Успокойтесь. Сохраняйте необходимую всем нам объективность суждений.

Наступило напряженное молчание.

- Может быть, действительно поговорить с Элиной, - заметил наконец президент, словно рассуждая сам с собой.

- Зачем? - взорвался профессор Норберт.

Профессор Усам пожал плечами и отвернулся. Этот жест мог означать и одобрение и порицание.

В кабинете снова воцарилась тишина. Такая тишина, что стал слышен еле различимый напев кондиционера, напоминающий, что за окнами лето.

- Хорошо, - со вздохом сказал президент. - Я предлагаю поступить следующим образом...

Он не успел объяснить, как следует поступить, потому что вспыхнул световой сигнал на настольном экране и голос невидимого секретаря произнес:

- Прошу извинить, но к вам обращаются из службы Публичной информации. Говорят, что-то важное и срочное. За последние полчаса обращались уже несколько раз. Вы разрешите?

- Да, - сказал президент.

Тотчас осветился большой переговорный экран, занимавший одну из стен кабинета. Откуда-то из самой его глубины выбежала женская фигура в очень коротком ярком платье. Она стремительно приблизилась, и профессор Норберт узнал Элину. Ее лицо в пышном ореоле золотистых волос выглядело спокойным, но грудь высоко поднималась, а глаза блестели ярче, чем обычно. Казалось, она соскочит сейчас на мягкий ковер, которым устлан был пол кабинета, но она резко остановилась в раме экрана, не отрывая взгляда от сидящего за столом президента.

- Простите меня за вторжение, - начала она. Тут голос ее прервался и она глубоко вздохнула. - Я... мне сказали, что сейчас решается судьба Тома Джонсона. Так вот я хочу вам сказать: мы только что говорили с ним и решили, - она на мгновение опустила глаза, - решили, что будем вместе... Вообще вместе... Вы поняли?.. Я беру на себя всю заботу о нем, пока он не привыкнет к новому для него миру... Вы меня поняли?..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});