Танец Арлекина - Том Арден

Ката не понимала, о чем говорит женщина. Девочка только смотрела на её жирное, заплывшее лицо. Ката стояла на надгробном камне, испещренном причудливым орнаментом. Женщина схватила её за руку и стащила на землю.

Ката стала вырываться, раскричалась:

— Отпусти меня, отпусти!

— Отпусти ее, Умбекка!

— Папочка!

Толстуха отпустила руку девочки. Ката сердито стукнула женщину и спряталась за спиной у отца. Выглянув, она получше рассмотрела женщину. Лицо её было испещрено сеткой кровеносных сосудов. Поросячьи глазки злобно сверкали.

— Ах, вот как? Сайлас Вольверон! — язвительно фыркнула толстуха. — Так я и знала. Девочка — не Катаэйн!

— Я Катаэйн! — сердито воскликнула Ката.

Но отец ласково погладил её по голове — похоже, просил помолчать.

— Ты не изменилась, Умбекка, — только и сказал старик и повернулся, чтобы идти. — Пойдем, детка. Пора на ярмарку.

— Вот-вот, отведи её к её сородичам, — злобно процедила сквозь зубы толстуха. — «Катаэйн» тоже мне нашлась! Ваганское отродье! И думать тут нечего!

— Нет, Умбекка. Она — дочь Эйн, разве ты не видишь?

Развернувшись, старик повернул Кату лицом к Умбекке. Толстуха придирчиво оглядела девочку с головы до ног. Худенькая, резвая, возраст — пять циклов, черные волосы, перепачканная мордашка. Руки и ноги девочки были покрыты ссадинами и царапинами, юбчонка из мешковины едва закрывала бедра. И все же толстуха поняла: старик говорил правду.

Девчонка действительно была дочерью Эйн.

— Это оскорбление, — возмущенно прошипела Умбекка, задыхаясь от возмущения. — Надругательство над памятью её матери, слышишь?

— Слышу, Умбекка, я еще не оглох.

Ката с любопытством переводила взгляд с отца на толстуху и обратно. О чем это она толкует, эта женщина в черном платье? Люди из деревни вообще-то редко заговаривали с её отцом, а чтобы с ним кто-то вот так говорил, Ката никогда не слышала. Впервые в жизни девочка ощутила, как её мир — мир, который был ей так хорошо знаком, уходит у нее из-под ног.

— Папа? — встревоженно проговорила Ката. Но отец только рассмеялся:

— О Умбекка, ты все та же! Пойдем, детка. И он снова повернулся, намереваясь уйти.

— Ты грешник, Сайлас Вольверон! — крикнула ему вслед Умбекка. — Бог Агонис покарает тебя!

Старик перестал смеяться. Обернувшись к Умбекке, он отбросил капюшон. Мгновение толстуха смотрела на лицо старика: на жуткие шрамы, покрывавшие его щеки, на пустые, ввалившиеся глазницы.

— Можно ли покарать меня сильнее, Умбекка? — только и сказал старик. — А теперь прощай.

Женщина по имени Умбекка, провожая старика и его дочь взглядом, сжала в руке золотой кулон и произнесла молитву богу Агонису.

— Папа… — начала, было, Ката, когда они с отцом подошли к воротам кладбища. Но отец уже снова накинул на голову капюшон и решительно шагал вперед, мерно поднимая и опуская посох. Девочка могла бы задать ему много вопросов.

Но за воротами кладбища начинался другой мир. Городская площадь бурлила и шумела, запруженная полосатыми шатрами и разноцветными лотками. Ката бросилась вперед, позабыв о кладбище.

Мир ярмарки захватил ее.

— Папочка, пойдем скорее!

ГЛАВА 3

СИНИЙ МУНДИР! КРАСНЫЙ МУНДИР!

Фургоны племени ваганов уже два цикла подряд не наведывались в деревню, если не больше. В мрачные дни войны и еще целый цикл после нее в долине не видели ни одного вагана. Поговаривали, будто бы они ушли высоко в горы, а другие болтали, будто бы они и вовсе отправились в иной мир — некоторые верили в то, что ваганы это умеют.

Ката тоже верила в такое. Она шла рядом с отцом по проходам между ярко раскрашенными фургонами, крепко сжимала его руку и думала о том, как славно бы ей, наверное, жилось в том, ином мире. Толпа колыхалась вокруг, словно волны необъятного моря. Пахло благовониями, звенел смех, сверкало золото. Как зачарованная, Ката проталкивалась к размалеванным яркими красками лоткам, тянула ручонки к разноцветным ниткам бус и рулонам красивейших тканей.

— Купи мне это! И вот это!

Вдруг Ката отшатнулась. Ее напугали мальчик и девочка, сжимавшие в руках деревянные мечи. Смеясь, они пробирались сквозь лес ног взрослых людей. Около горы кокосовых орехов мальчик подобрал яркий мяч и радостно воскликнул:

— Нашел! — и победно подпрыгнул на месте. Отовсюду доносились крики:

— Сюда, милая!

— Налетайте! Налетайте!

Смех, шутки, радостные возгласы. Для Каты все это было чудесным, сказочным царством. Ей казалось, что куклы на полках вот-вот пустятся в развеселую пляску.

— Поди-ка сюда, милашка!

Кату манила к себе женщина-ваганка. Она стояла в проеме между двумя фургонами, затянутом занавеской, одетая в яркое платье с множеством оборок. Пальцы её были унизаны кольцами.

— Хочешь узнать свое будущее, детка?

Ката изумленно выдохнула:

— Мое будущее?

Женщина-ваганка рассмеялась. Кожа у нее была смуглая, темная, как ягоды бузины, — как будто она намазала себе лицо бузинным соком. В руке женщина держала дымящуюся трубку. Мундштуком трубки она указала на занавес, расшитый золотыми звездами.

Ката обернулась, нашла глазами отца.

— Папа, кто они такие?

Она спрашивала о ваганах. Ката догадывалась, что это очень странный народ, что в них есть нечто гораздо более необычное, нежели украшения, темная кожа и яркая одежда.

— Папа! — окликнула отца девочка.

Но старик молчал. Крутом шумела толпа, а он ни с того ни с сего погрузился в глубокую задумчивость. Все эти звуки и запахи вошли в него и пробудили воспоминания о том дне, когда он последний раз побывал на ярмарке. Все предстало воочию перед его мысленным взором. Золотые монеты, сверкавшие в потных ладонях, белая пена, стекавшая с боков серебряных пивных кружек.

О сладкий обман!

Сейчас Вольверон, который и тогда уже был немолод, не чувствовал и малой толики того, что чувствовала его дочь. Все это он видел и раньше, и, кроме того, он видел правду: потрескавшуюся, облупившуюся краску, подгнивший ковер, рытвины оспин на лицах бродяг. Но в тот день, в тот последний день, когда они пришли сюда, маленькая обшарпанная ярмарка преобразилась.

Эйн, его возлюбленная, должна была встретиться с ним на кладбище.

— Сюда, милочка!

На миг — так ясно, словно к нему вернулось зрение, старик увидел девушку, бегущую между надгробьями, сжимая в руке туфельки. Ее белое платье развевалось на ветру, подол отлетал назад и казался похожим на шлейф. Сгущались сумерки. Между могилами залегли черные тени. Старик ждал, притаившись под тисом. Упав в его объятия, девушка задохнулась от испуга. К её губам прилипли крошки печенья. Кукла, выигранная в состязании, упала на землю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});