В её глазах - Сара Пинборо

– Спасибо.

Какое-то время они сидят молча.

– Я читал про тебя в газетах, – произносит он наконец. – Жаль, что так вышло с твоими родителями.

– Мне тоже, – отзывается она и спешит переменить тему. – А ты – тот самый парень с ночными кошмарами, который ходит во сне.

Он фыркает:

– Да, прости. Я знаю, что мешаю окружающим спать.

– У тебя это недавно? – интересуется Адель.

Может, он такой же, как она? Ей очень хотелось бы встретить кого-то такого же. Кого-то, кто понял бы ее.

– Нет, у меня это было всегда. Сколько себя помню. Только я здесь не из-за этого. – Он засучивает рукав. Бледную кожу испещряют еле заметные следы уколов. – Дурные привычки.

Он растягивается на траве, опершись на локти и вытянув ноги перед собой, и она следует его примеру. Солнышко ласково пригревает ее лицо, и впервые за все время это не вызывает у нее мыслей о языках пламени.

– Они считают, что наркотики и мои странные сны как-то связаны, – продолжает он. – И постоянно расспрашивают меня о том, что мне снится. Тупость несусветная. Я уже готов начать выдумывать всякую чепуху.

– Грязные эротические сны с участием Марка, – подает идею она. – Например, с той толстухой из столовой, которая никогда не улыбается.

Он смеется, и она тоже. Господи, до чего же приятно по-нормальному с кем-то поговорить. С кем-то, кто не переживает за нее. Не пытается ее раскусить.

– Говорят, ты отказываешься спать? – спрашивает он, щурясь. – Потому что ты спала, когда все произошло, и не проснулась вовремя.

Он произносит это небрежным тоном. Как будто они обсуждают всякую ерунду. Телешоу. Музыку. Никак не пожар, в котором погибли ее родители. Пожар, который наконец-то вдохнул хоть какую-то искру тепла в могильный холод их дома.

– Я думала, им нельзя сплетничать про нас.

Она устремляет взгляд на сверкающую в лучах солнца озерную гладь. Ее красота завораживает. Адель начинает клонить в сон.

– Они ничего не понимают, – говорит она.

Он снова издает отрывистый смешок, больше похожий на фырканье.

– А ты чего от них ожидала? Они же тупые как пробка, все до единого. Но что именно в твоем случае они не понимают?

Над самой поверхностью воды проносится какая-то птица; ее острый клюв вспарывает водную гладь. Интересно, кого она пытается поймать?

– Я сплю не так, как все нормальные люди, – произносит она в конце концов.

– Как это?

Она усаживается прямо и устремляет на него взгляд. Кажется, он ей нравится. Наверное, есть какой-то другой способ разобраться со всем этим дерьмом. Способ, который поможет и ему тоже. Она в этом не признается, но и она тоже в подобном месте не впервые. И опять из-за проблем со сном. В первый раз это было по поводу лунатизма и ночных кошмаров, когда ей было восемь, а теперь вот из-за того, что она вообще не желает спать.

Сон, вечно этот сон. Ложный сон, настоящий сон. Видимость сна.

А за всем этим кроется то, о чем она никогда не сможет никому рассказать. Попробуй она это сделать, ее упекут в психушку до конца жизни. В этом она уверена.

– Плети им всякую чушь, чтобы они от тебя отстали. А я помогу тебе избавиться от ночных кошмаров. От меня будет куда больше толку, чем от них.

– Ладно, – соглашается он, явно заинтригованный. – Но за это тебе придется нарисовать несколько картин с водой, которую ты рисовать не хочешь. Забавно будет посмотреть, как они полопаются от гордости за то, что спасли тебя.

– По рукам, – говорит она.

– По рукам.

Они скрепляют свою сделку рукопожатием, и в солнечном свете желтые сердцевинки ромашек у нее на запястье вспыхивают золотом. Адель вновь устраивается на траве, опершись на локоть и наслаждаясь щекотным прикосновением лепестков к коже. Какое-то время они просто молча лежат рядышком, радуясь погожему деньку и в отсутствие глаз строгих наблюдателей.

Она обзавелась другом. Ей не терпится поскорее рассказать об этом Дэвиду.

8

Адель

Я не сплю с самого рассвета, но так и лежу, не шелохнувшись. Мы оба лежим на боку, во сне он закинул на меня руку, и, несмотря на сердечную боль, это приятное ощущение. В ее тяжести есть что-то покровительственное. Это напоминает мне самые первые дни. Кожа у него на предплечье гладкая и безволосая там, где ее испещряют глянцевитые шрамы; он прячет их под одеждой, но мне нравится на них смотреть. Они напоминают мне о том, кто он такой под слоем всего наносного. Мужчина, отважно бросившийся в огонь ради спасения любимой девушки.

Сквозь щели в ставнях с шести утра пробиваются солнечные лучи, расчерчивая деревянные половицы неровными золотистыми полосами. Я знаю, что начинается еще один замечательный день. Во всяком случае, за пределами этих стен. Боясь пошелохнуться под тяжестью руки Дэвида, перебираю вчерашние воспоминания. Ужин у доктора Сайкса прошел с успехом. В общем и целом я нахожу психиатров скучными и предсказуемыми, но я пустила в ход свое очарование и покорила всех своим остроумием, в этом у меня нет никаких сомнений. Даже их жены подошли к Дэвиду сказать, как ему повезло с женой.

Я горжусь собой. Хотя это стоило мне немалых усилий – днем пришлось пробежать пять миль на беговой дорожке в спортклубе, а потом еще хорошенько выложиться на тренажерах, чтобы успокоиться. Зато когда Дэвид вернулся с работы, я пребывала в хорошем расположении духа, и тренировка еще больше этому способствовала. Вечер в компании прошел блестяще, без сучка и задоринки, и мы так успешно изображали безоблачно счастливую пару, что на миг даже вновь поверили в это сами. Ночью мы впервые за много месяцев занимались сексом, все было не совсем так, как я люблю, но я издавала все полагающиеся звуки и изо всех сил старалась быть страстной и уступчивой. Прижиматься к нему, чувствовать его внутри себя было так хорошо, несмотря даже на то, что он ни разу не посмотрел мне в глаза и, откровенно говоря, был сильно пьян.

Я ограничилась всего парой бокалов, а вот Дэвид отнюдь нет. В гостях он держал себя в руках и был навеселе ровно настолько, чтобы не нарушать приличий. До тех пор пока мы не вернулись домой, где он плеснул себе весьма щедрую порцию бренди и торопливо проглотил ее, видимо, в надежде, что я не замечу. Я заметила, но, разумеется, ничего не сказала, хотя имела на то полное право.

Вообще-то, раз уж мы решили начать все с чистого листа, ему следовало бы завязать со спиртным. Даже он понимает, что нельзя быть психиатром, специализирующимся на разного рода пагубных привычках и зависимостях, если у тебя самого проблемы с алкоголем. А впрочем, похоже, действительно заинтересован в том, чтобы начать все с чистого листа, лишь один из нас.

В нашем браке все и всегда контролирует Дэвид. Он заботится обо мне. Кто-то по внимательном наблюдении сказал бы, что он подавляет меня, и был бы прав, но временами я думаю, что из нас двоих умнее я, а не он. Его твердый член упирается мне в спину, и я аккуратно меняю положение, прижимаясь к нему сильнее и распаляя себя, пристраиваюсь к нему так, чтобы его плоть оказалась между моими ягодицами, зажимаю ее между ними и потихоньку направляю в то запретное место, где это доставляет мне наибольшее удовольствие. Может, во сне он будет более покладистым. Но увы, моим чаяниям не суждено сбыться, и он переворачивается с бока на спину, утягивая за собой одеяло. Негромко бормочет что-то неразборчивое, все еще находясь во власти сна, но уже возвращаясь обратно в мир яви. С трудом подавляю желание оседлать его, разбудить поцелуем и, дав волю своей страсти, потребовать, чтобы он любил меня снова.

Вместо этого я закрываю глаза и притворяюсь спящей, пока он не поднимается и не удаляется по коридору в ванную. Следующее, что я слышу – это гудение бойлера и шелест струй душа. Это слегка меня задевает. Я не могу не испытывать обиды, несмотря на всю свою решимость быть сильной. К нашей спальне примыкает отдельный санузел с душевой кабинкой, но он предпочел уйти подальше от меня, и я прекрасно знаю зачем. Что он там делает. Я раздразнила его, пока он спал, и теперь вместо того, чтобы заняться сексом со мной, он «занимается самоудовлетворением». Дурацкое выражение, но мне никогда не нравилось слово «мастурбировать». Слишком оно медицинское. «Дрочить» и то лучше, но подобный лексикон мне совершенно не к лицу, поэтому я давным-давно отучилась от грубых слов, и теперь оно режет мне ухо.

К тому времени когда он спускается на кухню, я успеваю сварить кофе, а в тостере уже подогреваются круассаны. Мы с ним подавляем друг друга каждый в своем смысле, и я знаю, ему понадобится некое средство снять остаточные симптомы похмелья. Я отворачиваюсь и развожу бурную деятельность у раковины, чтобы он мог взять из шкафчика ибупрофен, не подвергаясь моему молчаливому осуждению.

– Я вынесла на улицу столик, – сообщаю я беззаботным тоном, раскладывая сдобу на тарелке. – Глупо было бы упускать такое прекрасное утро.