Пути и путы - Арсен Даллан

– Ты про себя говори. Нострадамус.

– Да, Нострадамус, я все предвижу. У меня с Викой так же было, а теперь – полная жопа. Не могу больше видеть ее, достало. Оры, крики. Ты, братан, только на пути к этому. Я вижу.

– Да пошел ты. Успокоишься, нет? У меня все нормально.

– Ага, конечно. Давай-давай, надейся, что твой смертельно больной в порядке.

– Кто? Какой больной, черт подери, что ты несешь?

– Истину, друг мой, ты мне потом спасибо скажешь, все твои попытки сохранить брак – инъекции для обреченного. Перестань колоть, хорош! Пусть подыхает. Он этого не стоит.

– Полный бред. Я тебе скажу на твоем языке, чтобы ты понял и отстал. Больной точно стоит того, чтобы жить. Во всяком случае, мой больной. Со своим делай, что хочешь. Ко мне не лезь.

– Мне тебя, братан, жалко. Ты по-любому хоть раз задумывался об этом. Я помочь хочу. Если думал о том, стоит продолжать или нет, значит, не стоит. Раз задумался, все, кранты. Значит, что-то ждешь от будущего, повелся на суперуровень. Ну, скажи, ты хоть раз думал, «стоит ли брак того, что мне приходится ходить говном измазанным». Ну, давай, не ври мне. Думал, стоит ли все это моего времени, усилий, идеалов? Глотал обиду хоть раз?

– Нет.

– Ну, не ври мне, че как маленький. Я ж знаю, было и не раз. По глазам вижу. По твоим, по Анькиным. Запомни, суперуровня не существует.

– Кирюх, что ты от меня хочешь? Ты реально достал, перестанешь, нет?

– Не перестану, Антоха, глаза раскрыть тебе хочу. Если бы у вас было в порядке, тебя бы не мучили сомнения. Ты бы эти инъекции с удовольствием колол, лишь бы еще денек выкрасть. Не повторяй моих ошибок. Я кайфовал по жизни. Любовь была в удовольствие, и я колол больного изо всех сил. Но потом удовольствие прошло, страсть ослабла, и я начал верить в суперуровень. Думал, надо потерпеть, переждать, потом все будет хорошо. Так я превратил свою жизнь в оргию скандалов. Слава богу, все закончилось. Черт, отвечаю, больше никогда не вляпаюсь в подобное дерьмо. Любые отношения прекращу, как только пойму, что они больше не приносят удовольствия и перешли в режим ожидания суперуровня. Не доводи до предела, бросай Аньку сейчас, братан.

– Да пошел ты, как ты можешь такое говорить в моем доме? Бухой, что ли, совсем? У меня все хорошо! Я пошел спать с моей любимой женой! А ты не лезь ко мне, иначе я за себя не отвечаю! Решай свои проблемы сам! Будь жертвой жены и жалуйся на нее кому-нибудь другому! К нам не лезь! Охерел совсем!

Антон вскочил настолько резко, насколько может это сделать человек после девятичасовой пьянки. Хотел было что-то сказать напоследок, но то ли передумал, то ли поленился, в общем, промолчал и скрылся в спальне.

Кирилл допил рюмку. Посидел в раздумьях, ехать домой или ночевать здесь. Решил вызвать такси, но не справился с телефоном. Посидел еще с полчасика, так и уснул в кресле. Все лучше, чем с женой на одной кровати.

Это было три года назад. Через два года Кирилл разведется. Еще через полгода Антон поймет, что хотел ему сказать пьяный друг. Поймет слишком поздно. Позвонит и как ни в чем не бывало затеет разговор о пустяках. Кирилл почувствует, что с другом беда, и сделает вид, будто не было этих двух с половиной лет.

– Тончик, что не так?

– Кирюх, плохо мне.

– Что случилось?

– Не знаю, ничего. Но плохо мне. Очень.

– У-у-у, беда. Встретимся?

– Давай. Я заеду. Ты ж теперь один живешь?

– Да, полгода уже. Как раз заценишь мой пентхаус.

Петнхаус не впечатлил. Красиво, конечно, девкам, небось, нравится, но Антону сейчас впору монастырская келья с тощим окошком. Он сел на край барного стула, налил себе виски, затем спросил Кирилла и налил ему.

– Ну, чего приуныл-то, дружище? – Кирилл отложил в сторону телефон.

– Блин, не знаю, Кирюх, вроде, если подумать, все нормально. Жизнь нормальная, карьера, жена, здоровье в норме, мама, папа живы, деньги есть. Все хорошо. Но тошно, сил нет. Отвращение ко всему. Ничего не могу поделать. Настроения нет. В зеркало смотрю, от себя тошно. «Что тебе не живется, скотина», – думаю.

– Кризис среднего возраста, видать, нагнал. Давно такое?

Вместо ответа Антон достал планшет.

– Смотри, что я нашел дома, – он открыл фотографию какой-то записки и протянул другу.

Кирилл читал неразборчивый почерк.

«О, Господи, не предаю ли я самое главное, что есть в жизни, растрачивая себя на ерунду, на пустые вещи? Не предаю ли я своих ангелов, которые тщетно пытаются направить меня на путь истинный? Что со мной?

Я слышу, как утекает время, а с ним шелест невидимых крыльев.

Вот, ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш-ш, я чувствую, как пролетает еще один стареющий ангел.

Это исчезает мой мир.

Но самое мерзкое, я не уверен, есть ли вообще этот «мой мир».

Может, это ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш мое воображение. Если бы я знал наверняка, не сомневался. Изменил жизнь в один день. Но нет.

Я не уверен ни в том, что другой мир существует, ни том, что его нет.

Живу в сомнениях, и это худшее место на земле.

Мне страшно от того, что я преследую не те цели. Смотрю не в тот горизонт. Иду не той дорогой. Мне страшно, что мой настоящий мир умирает где-то там, вдалеке от меня. Ох, если бы этот страх был один, я смог бы его победить. Но у него есть брат-близнец. Я боюсь его не меньше.

Боюсь отказаться от того, что уже есть. Ошибиться, потерять, что имею, но не обрести большего.

Я прикован ногами к камню, а за руки привязан к воздушному шару. С годами привыкаешь к такому положению и уже не замечаешь.

Только иногда так прихватит, что сил нет сдерживать крик».

– Ого, это ты написал?

– Да, я, семь лет назад.

– Семь лет? Так давно! Рано у тебя что-то кризис среднего возраста начался.

– С возрастом это не связано. Так всю жизнь. Сколько себя помню. Легче не становится.

Кирилл теребил волосы.

– Тончик, прямо даже не знаю. Мне это не знакомо. Давай скажу за себя, а ты уже сам решай. Ты знаешь, что я, например, часто твержу о саморазвитии. Познавать себя и мир, в этом моя жизнь. Но смотри, кто я. Не исследователь, не ученый. Закупщик в нефтянке. Что может быть более быдлядским? Тем не менее я не парюсь. Наоборот, это хорошо, ведь я изучаю жизнь изнутри. Да, меня окружают ворюги и колхозники. Но, глядя на них, понимаю, каким быть нельзя. Отличная мотивация. Конечно, я тоже рефлексирую и грызу себя. Допустим, я натура чересчур увлекающаяся. Это мой бич. Влюбленность или работа поглощают всего меня. Потом отпускают, и я страдаю по упущенному времени. И так постоянно. Здесь ничего не поделаешь, просто стараюсь учиться на ошибках. У тебя как-то по-другому. Тебе кажется, ты занимаешься не своим делом.

– Не только делом, Кирюх, вообще живу не своей жизнью. Не в том городе живу, не с теми людьми общаюсь и да – не тем занимаюсь.

Антон несколькими глотками допил виски.

– Ну, а что твое? Чем бы ты хотел заниматься?

– Я? Да блин, не знаю, мне рисовать нравится.

– Рисовать?

– Ну да.

– Ты же не учился.

– Нет.

– Вообще хоть пробовал?

– Так, не особо. Чуть-чуть.

– Давай ты сначала попробуешь. Походишь на курсы, поймешь, каково это. Может, тебе только кажется, что нравится, а на самом деле начнешь и бросишь сразу.

– Может быть, Кирюх. Я точно знаю пока только одно, все, что сейчас имею, не мое. А что мое, не знаю. В этом-то и вся печаль.

– Да уж. А с Анютой что?

– То же самое.

– Разлюбил, тоже не твоя?

– Не знаю.

– Я же говорил, лучше бы ошибся. – Кирилл отвел глаза, зачем он напился тогда. Мог бы нормально объяснить. Так нет, нажрался и плел пьяную ересь. – Что будешь делать?

– Не знаю, ничего. Что я могу сделать?

– Разведись.

– У нас дочка.

– Ну и что?

Антона прожгла зависть. Как можно быть таким уверенным во всем? Любой на его месте возмутился: «Как это бросить жену с ребенком? У самого детей нет, вот и не советуй ерунды. Советчик, тоже мне. От жены ушел, с работы на работу прыгаешь. Ты – зайчик, только и скачешь от проблем. Будешь еще меня жизни учить».

Но он не возмущался, его завораживала непоколебимость, с которой Кирилл шагает по жизни. Прет напролом, всегда прав, даже если ошибается. Ему бы так.

– Кирилл, я не смогу их бросить. Просто не смогу.

– Тоха, ты мне друг. Скажу как есть. Если будешь пытаться остаться с ними, сделаешь их несчастными. Умение уйти вовремя – это Божий дар. Вот посмотри на меня. Я ушел от Вики. Прошло полгода, и единственное, о чем я жалею, что не сделал этого раньше.

– Это – ты. Не сравнивай.

– Тоха, Тончик, послушай. Пусть лучше малышка знает, что у нее есть счастливый и хороший папа, который живет не с ними, но где-то рядом, чем будет видеть каждый день несчастного, грубого, безразличного ворчуна. Ты ведь не хочешь, чтобы она разочаровалась в мужчинах?