Паутина - Константин Фарниев

Дом был таким же, как и все в этом селе. Стоял открытой верандой во двор, а окнами на улицу. На веранде Ивана Яковлевича встретила хозяйка — пожилая осетинка с полным открытым лицом, в темном платке и в темной же стеганной на вате безрукавке, под которой было неопределенного цвета платье из домотканого материала. На ногах ее были шерстяные носки и черные остроносые галоши. Она кивнула раннему гостю и повела его в глубь дома. Золотов хотел объяснить женщине цель своего прихода, но она уже ушла в дом.

Старуха остановилась у двери комнаты, отворила ее, приглашая гостя войти. Золотов помедлил. Что-то у него получалось не так, как следовало бы.

— Мне очень некогда, — все-таки решил внести он ясность. — Я пришел по делу.

Хозяйка молча зашла в комнату. Золотову ничего не оставалось, как только последовать за ней.

В комнате на столе в деревянной тарелке аппетитно дымилось паром вареное мясо, дразняще желтели корочки трех положенных друг на друга пирогов, стояли графин с мутноватым напитком и три рюмки.

Иван Яковлевич невольно сглотнул слюну, он еще ничего не ел сегодня. «И когда успела? — недоуменно подумал он. — Это же такая работа — испечь пироги».

Хозяйка чуть приметно улыбнулась, будто догадавшись о мыслях гостя. Кивнула на стол. Выражение лица ее стало таким требовательно-непреклонным, что Золотов понял: откажись он от угощения, и на всю жизнь обидит эту женщину.

Иван Яковлевич неловко подсел к столу. Хозяйка что-то сказала по-своему в коридор, и тут же в комнату вошел подросток лет четырнадцати, одетый в толстый вязаный свитер и черные брюки, заправленные в великоватые ему кирзовые сапоги.

— Азамат, — представился он и прошел к столу. — Бабу говорит, что сейчас я второй мужчина в доме после деда и поэтому должен принять гостя. А слово бабу, ее зовут Дусенка, для меня закон.

— А я начальник особого отдела полка Иван Яковлевич Золотов и пришел сюда, чтобы выяснить кое-какие обстоятельства. Надеюсь, вы мне поможете.

— Вы чекист? — спросил подросток, и в глазах его вспыхнул острый интерес. — Мы все вам скажем, вы только спрашивайте. — Он вполне сносно говорил по-русски. Иван Яковлевич знал, что отец подростка, учитель, воевал на фронте, а мать работала секретарем в сельсовете.

Азамат ловко разрезал сразу три пирога, не трогая их с места, положил несколько кусков на тарелку гостя, себе, налил в рюмку араку.

— Я пить не буду, — пояснил он. — По нашим обычаям одну рюмку на стол не ставят, а две ставят, когда в дом приходит горе. Поэтому я налил три. Пейте, ешьте, пожалуйста.

Золотов был несколько сбит с толку таким поворотом дела. Он шел сюда, чтобы проверить кое-какие свои предположения, а оказался в гостях.

Старуха стояла у притолоки двери, грустно подперев подбородок согнутой в локте правой рукой. Пальцами она прикрывала рот.

— За ваше здоровье, — поднял бокал Золотов, адресуя свой тост хозяйке и Азамату. — Спасибо большое за привет и ласку, — добавил он и выпил.

— Крепкая штука, — прокомментировал свои ощущения от араки Иван Яковлевич.

Стесняясь хозяйки, он принялся за еду.

Старуха что-то сказала, и Азамат потянулся к графину.

— Все, — отвел его руку Иван Яковлевич. — Извини, хозяин, больше не надо. Я на службе, а на службе пить нельзя. Позволил себе только из уважения к бабу.

Азамат, видимо, перевел Дусенке слова военного. Она тихо вздохнула и пожала плечами: мол, что поделаешь, если так.

— Бабу не обижается, — перевел ее молчаливый ответ Азамат. — На войне свои обычаи, — совсем по-взрослому добавил он.

— А где дед? — спросил Золотов.

— На колхозной конюшне. Сегодня он не приходил ночью — дежурил.

— Понятно, — кивнул Иван Яковлевич.

— Мама тоже дежурила всю ночь в сельсовете, еще не пришла.

— А ты ничего не слышал ночью?

— Слышал, — спокойно ответил подросток. — Кто-то ходил по веранде. Каждую ночь наши бойцы ходят: то курят, то в огород бегают…

— А бабу ничего не заметила особенного этой ночью?

Дусенка вздрогнула, взгляд ее по молодому чистых и ясных глаз упал на Золотова и тут же ускользнул в сторону, остановился на внуке.

Азамат что-то сказал ей по-осетински, кивнув на чекиста. Бабу спокойно выслушала подростка, потом, прикрывая рот пальцами правой руки, заговорила. Речь ее звучала размеренно, но глуховато из-за того, наверное, что она не отрывала от губ полусогнутых пальцев. Лицо оставалось совершенно бесстрастным, поэтому Золотов даже отдаленно не мог предполагать, что говорила хозяйка. Азамат тоже сохранял на лице выражение полной непроницаемости. Но вот Дусенка замолчала, и подросток сразу ожил: он улыбнулся, восхищенно поцокал языком.

— Что она сказала? — нетерпеливо спросил Золотов.

Теперь ему казалось, что хозяйка сообщила нечто весьма важное. Так оно и оказалось. Где-то за полночь бабу, рассказал Азамат, встала к скотине. Дело в том, что корова их недавно отелилась, и бабу очень боится за теленка, поэтому в последние дни каждую ночь заглядывает в коровник. Когда она вышла во двор, увидела, как от дома по огороду в сторону леса уходили три человека. Было темно, но глаза ее, слава богу, еще не разучились немного видеть и в такое время. Люди подбежали к плетню, перелезли через него и пропали. Последний, видимо, зацепился, потому что она слышала, как он упал по ту сторону плетня.

Когда рассвело, она сходила на то место и увидела, что плетень сильно пригнут к земле. Наверное, тот, который упал, был тяжелый. Она не стала поднимать шум. Вот если бы люди бежали из леса к дому, тогда другое дело.

— Ну вот, все встало на свое место, — прихлопнул по столу ладонью Иван Яковлевич. — Огромное вам спасибо!

Он встал и пошел к хозяйке с протянутой рукой. Дусенка слегка отстранилась от Золотова. На добром лице ее, где время и жизнь оставили не один автограф-морщину, проступил слабый румянец. Азамат отрывисто, совсем по-мужски, повелительно бросил какое-то слово на осетинском языке. Дусенка прикоснулась пальцами к руке военного и вышла из комнаты.

«Ну и тюфяк же этот командир взвода, не мог опросить хозяев сразу, — заметил мысленно самому себе Золотов. — Мы бы с утра уже точно знали, что имеем факт дезертирства».

— Надо бы посмотреть то место, — обратился к Азамату Иван Яковлевич. — Покажешь?

— Конечно, — ответил подросток. — Бабу мне объяснила. Если бы у бабу сразу спросили утром. Молодой командир приходил сюда, но ни о чем не спрашивал у нас…

— Пошли, показывай.

По пути на веранду Золотов и Азамат завернули в закуток сбежавшего сержанта. Посреди помещения на полу лежали тощие вещмешки дезертиров. Там не было ничего, кроме немудреных солдатских мелочей…