Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил

— Де-е-ети! — кричит тренер Анита, растягивая гласные, как делают все австралийцы. — Сегодня мы устроим соревнование и посмотрим, чего смогли добиться.

Она расставляет нас в двадцати пяти метрах от финишной прямой.

Раздается свисток — и мы срываемся с места. Я бегу, работая руками, сразу вырываюсь вперед и чувствую себя ужасно живой. Радуюсь, что я снова сильная. На полпути я понимаю, что остальные девочки даже не пытаются меня обогнать. Наверное, это правильное решение: сегодня изнуряюще жарко, и я уже чувствую, что очень сильно устану. Но разве бегать медленно — это весело?

Тренер Анита отводит меня в сторону после второго забега.

— Харбхаджан, с твоей стороны было бы очень мило позволить и другим победить, — говорит она.

Тренер что, с ума сошла? Я подумываю, не рассказать ли ей, что она приближается к коммунизму, а это скользкая дорожка.

Когда мы заканчиваем, я вся в поту, умираю от усталости и немного хромаю.

— Отлично! — кричит отец другой девочки, радостно мне улыбаясь. Я его уже видела. Он типичный австралиец: широкоплечий, с открытым красным лицом. — Тебе здесь нравится? Или ты скучаешь по всяким там трамваям?

На меня накатывает паника. Легенда! Какая у нас легенда? Я копаюсь в памяти, но мы совсем недолго в Австралии. И, кажется, у меня тепловой удар.

— Я там бывал в восемьдесят втором, — разглагольствует он. — Отпадное местечко. Где конкретно вы жили?

Боже мой! Мне об этом говорили, но я не могу вспомнить. В каждой новой стране папа не только придумывает нам новую фамилию, но и создает новое прошлое и новое место, откуда мы приехали. Он мучает меня допросами, когда я этого совсем не ожидаю. Я спрашивала его, не можем ли мы выделить для этого специальное время, чтобы он не приставал ко мне, когда я сижу на диване и планирую свое будущее с ведущим телешоу. Но ведь настоящие допросы тоже случаются, когда их не ждешь.

Правильный ответ на любой вопрос — отвлечь, предложить спросить мою маму или моего папу. Во время этих репетиций я иногда срываюсь и плачу, потому что странно говорить папе, чтобы он поговорил с папой, но мне уже пять, и я думала, что с этим покончено. Я так и не знаю, почему столько людей нас преследует. Мне известно, что одного из них зовут Интерпол, потому что родители его упоминали. Но кроме него есть и другие. Мне они все представляются чудовищами со щупальцами. Они ждут, пока мы ошибемся хоть чуть-чуть, утратим на мгновение бдительность…

Широкоплечий краснолицый папаша смотрит на меня. Из добродушного болтливого австралийца он на глазах превращается в одного из таинственных людей, которых я боюсь.

— Ты что? — смущенно спрашивает он.

Я все испорчу? Уничтожу нашу семью? Он из полиции? Голова идет кругом!

— Спросите мою маму! — кричу я и быстро хромаю к машине.

Через несколько дней папа решает, что нам пора уехать из страны. Я знаю, что дело, скорее всего, не во мне, а в визах, да еще в том, что в движущуюся мишень сложнее попасть, но все равно чувствую себя виноватой. Взяв коробку с «Монополией» я иду к Фрэнку. Он лежит на полу в своей комнате и читает.

— Господи, — стонет он, — почему ты все время носишь эту дрянь?

— Оно элегантное. — Я оглядываю свое платье.

— Оно стремное! И играть с тобой я не буду.

— Пожалуйста…

— Нет.

— Да.

Он берет меня на руки, выносит из комнаты и захлопывает дверь.

Часом позже я лежу на кровати в нарядном платье, как морская звезда, и тут дверь открывается.

— Подвинься. — Фрэнк швыряет на подушку «Астерикса и Клеопатру».

Мы лежим рядом, и он читает мне вслух. Длинный палец с квадратным ногтем подчеркивает слова, которые мне нужно выучить. Извинения не нужны.

Бо́льшую часть времени мы с Фрэнком проводим вместе, потому что Кьяру он терпеть не может, а с учетом наших постоянных переездов не хватает сил даже подумать о том, чтобы завести дружбу с посторонними. Другие дети нас никогда не принимают и постоянно задают вопросы. Даже мама стала странно молчаливой и измученной. Кажется, ей не хочется уезжать из Австралии. Но она никогда не жалуется, и я решаю, что пора действовать от ее имени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда все, кроме папы, засыпают, я выбираюсь из кровати и прихожу к нему в темную гостиную. Он обнимает меня теплой рукой, мы грызем фисташки и следим за ценами акций на Си-эн-эн. Он объясняет, что такое игра на понижение.

— Может, мама хочет остаться здесь и купить дом? — осторожно спрашиваю я.

— От тебя ничего не укроется, — улыбается он.

— Так мы останемся? — Я слышу надежду в собственном голосе. Мне нравятся австралийцы.

— Бхаджан, вот именно такое мышление и ведет к катастрофам.

Я задумчиво жую и смотрю на бегущие по экрану цифры. Женщина с зализанными назад светлыми волосами что-то говорит.

— Жизнь на одном месте кажется безопасной, но так они легко смогут найти тебя. — Папа поднимает вверх указательный палец. — Всегда помни — нельзя действовать с позиций неопределенности или страха. Никогда!

Я представляю, как они появляются, как люди с ружьями ночью выбивают нашу дверь и кричат на мою семью. Он, наверное, чувствует мое напряжение, потому что его голос становится мягче:

— Не беспокойся, Бхаджан. Я всегда сумею тебя защитить.

Я чувствую себя вполне спокойно, когда просыпаюсь от громкого треска скотча, который отматывают и клеят на картонные коробки. Мама работает очень быстро, решая, что нужно тащить с собой через полмира, а что можно поручить богам хранения. Я внимательно слежу, чтобы ни одна из моих драгоценных мягких игрушек или кукол не попала не в ту коробку. Судя по моему опыту, любая служба хранения — это черная дыра, откуда ничего не возвращается. Наши вещи раскиданы по разным континентам, и папа частенько забывает платить по счетам. Их вечно продают с аукциона или сжигают.

Завтра мы уедем, но я не представляю, куда мы направимся. Я младше всех, и меня часто оставляют в неведении, чтобы я случайно не проговорилась. Мы сообщаем, что едем во Францию, так что я сразу понимаю, что там мы точно не окажемся. Папа, одетый в свободную белую рубашку и льняные брюки, останавливается у входной двери, оглядывает квартиру, кладет крупную руку на подоконник.

— Все довольно туманно, — говорит он самому себе, а потом подмигивает мне: — Пора следовать за солнцем.

Глава 4

Кейптаун, ЮАР, 5 лет

Мы находим Фреда в магазине приколов в центре Йоханнесбурга. Движение против апартеида набирает обороты. Полицейские, с дубинками в руках и оружием на боку, подозрительно оглядывают прохожих. Я привыкла к непростым ситуациям, но от атмосферы на улицах Йобурга у меня волоски на руках встают дыбом. Повсюду в этой стране мы видим, что черные и белые разделены. Напряжение пульсирует в воздухе, словно волны жара над потрескавшимся асфальтом. Но папа всегда мечтал пожить в прекрасной Африке и никогда не позволил бы мелочи вроде гражданской войны нам помешать.

Я изучаю фальшивый глаз в витрине магазина, а остальные бродят где-то рядом. По тротуару проходит чернокожий паренек, кажется, еще подросток. Лицо у него серьезное и очень взрослое. Мое внимание привлекает его белоснежная футболка — точнее, красное пятно на ней. Из носа у него течет кровь, но парень держится очень прямо.

Я кладу глаз на место.

— Вот это вещь! — вдруг кричит папа с другого конца магазина.

«Вещью» оказывается отрубленная рука в крахмальном белом рукаве с серебряной запонкой и таким же обручальным кольцом на пугающе реалистичном бледном пластиковом пальце. Тонкая струйка крови стекает по ладони. Мы хватаем руку, даем ей имя Фред и отбываем в Кейптаун. Мама явно испугана.

За сто долларов в неделю мы пребываем в раю — на холмах Констанции, что недалеко от города. В доме очень светло и лежат мягкие новые ковры, ласкающие босые ноги. Я впервые живу в особняке и поражена его размерами. Здесь столько спален, что у нас остались две свободные. В самой большой мы устроили полигон для лего-экспериментов.