Птица в пролете - Наталья Александрова

– Таня, вы после смерти матери остались совсем одна? – спросила она, отпивая глоток крепкого чая из парадной синей чашки.

– Я не замужем, – ответила Татьяна, чуть помедлив и отставив чашку, – и мама тоже замужем никогда не была, я своего отца не знала…

– Простите… – пробормотала Надежда и поняла, что настало время уйти.

– Вот вам ключи, замки открываются легко, – сказала она на прощанье, – но я буду заходить время от времени. Знаете, собирались мы в спешке, а теперь то одной мелочи хвачусь, то другой… Так что я забегу на днях.

– Разумеется, Надежда Николаевна, это же ваша квартира! – ответила Татьяна.

Они простились без особой сердечности, и Татьяна тщательно заперла все замки.

После ухода любопытной хозяйки квартиры она постояла в прихожей, прислонясь пылающим лбом к зеркалу, потом со стоном взглянула на себя. В зеркале отражалось испуганное лицо, в глазах плескалась самая натуральная паника. Конечно, она зря все это затеяла, ничего у нее не выйдет, нужно было остаться дома, в Зауральске. Но там вряд ли кто-то помог бы. Она не может плыть по воле волн, у нее есть обязательства… Так что нужно отбросить свои страхи, вернее, запихать их как можно глубже в подсознание и действовать. Она так просто не сдастся, ей есть что терять…

«Что-то в ней есть странное, – размышляла Надежда Николаевна, направляясь пешком к станции метро, – вроде бы красивая девица, а одевается как-то непонятно…»

Действительно, на вокзале на Татьяне были самые простые джинсы, к тому же потертые, и такая же дешевенькая кофточка.

«Вроде бы в большой город ехала, а оделась, как будто на дачу, – продолжала недоумевать Надежда, – что уж, неужели денег совсем нету? Ведь работала же она где-то все это время… И косынку жуткую зачем-то напялила, закрыла такие красивые волосы…»

Дома встретил Надежду голодный и усталый муж, который, как и обещал, вернулся пораньше, чтобы погулять с Арчи. За то время, пока они гуляли, кот просочился в гостиную и ободрал всю мягкую обивку на новом диване.

– Пропал гарнитур! – спокойно констатировала Надежда – ей-то что волноваться, мебель не ее.

– Это он от стресса, – заступался Сан Саныч за Бейсика, – Надя, как ты не понимаешь, у животного сильный стресс, он переехал в другую квартиру, да тут еще собака…

– Это он вчера собаке устроил сильный стресс, – ворчала Надежда, – чуть всю морду не расцарапал!

За ужином муж выслушал Надеждин отчет о встрече Аниной дочери весьма равнодушно, его больше беспокоил вопрос, как уговорить кота сменить гнев на милость и перестать третировать сенбернара.

А поздним утром позвонила Лиза Самохвалова. Вот она как раз очень дотошно расспрашивала Надежду про приехавшую девушку и взяла даже телефон Надеждиной квартиры, чтобы позвонить и расспросить про свою умершую подругу.

– Никого у Танечки не осталось, никаких родственников, да еще со здоровьем нелады, – сокрушалась она. – Вообще-то Аня с детства с ней мучилась, уж очень болезненный была Таня ребенок. У нее ведь со зрением-то стало плохо еще с детства. Жили они летом в деревне, Танечке лет десять было, ну сами понимаете, дети есть дети. Залезли они с подружками на сеновал, а у Тани, видно, голова закружилась или просто поскользнулась. В общем, упала она с лестницы. Высота там приличная была, да она еще упала так неудачно, голову расшибла. Ну, конечно, сотрясение мозга, рана на шее сильная, зашивали, шрам даже остался… А когда все зажило, то она стала хуже видеть. Я тогда Аню очень звала к нам, чтобы здесь врачи обследовали ее и как следует все проверили. Но она все собиралась, собиралась, а потом вроде бы получше стало, приостановили процесс. А сейчас вот, видно, опять началось от переживаний…

– Она сказала, что пойдет сегодня в Офтальмологический центр профессора Сидорова. Что у нее туда направление, – вставила Надежда.

Тут у Лизы заплакал ребенок, и она повесила трубку. Надежда тоже повесила трубку и задумалась, проверяя свои ощущения. Девушка, которую она встретила вчера на вокзале, не производила впечатления сильно болезненной особы. Напротив, вид у нее был вполне здоровый – гладкая кожа, хорошая осанка, уверенная походка…

Надежда очнулась от подозрительных звуков. Оказывается, кот висел на шелковых занавесках в гостиной, шипя и раскачиваясь, а сенбернар испуганно забился в угол. То есть он пытался это сделать, но не было в гостиной такого большого угла.

Надежда вытолкала пса из гостиной и заперла в Вовкиной комнате – там мебель попроще. Коту она бессильно погрозила кулаком.

– Вот молодец Саша – бросай, говорит, работу, отдохнешь, в санаторий съездишь! Отдохнешь тут с ними, как же, как бы в сумасшедший дом не угодить вместо санатория!

Занимаясь мелкими хозяйственными делами, Надежда уговаривала себя не ходить сегодня в свою квартиру. Однако получалось, что обязательно нужно это сделать, поскольку кое-какие мелкие вещи были просто необходимы, например форма для теста или фен. У невестки был какой-то супермодный, немецкий, с несколькими насадками, Надежде такой ни к чему. Уверив себя, что без фена ей не прожить ни дня, Надежда Николаевна снова провела воспитательную беседу с котом и поспешила к себе.

День был дождливый, и Татьяна обрадовалась – можно не выходить из дому, можно отложить то, за чем она собственно и приехала в Санкт-Петербург. Она тут же устыдилась своего малодушия, заставила себя позавтракать и выйти из дома. В этом городе всегда дождь, он не должен ей помешать. Она поехала на метро и вышла в центре. Хотелось пройтись по городу, освоиться в нем после долгой разлуки.

Оказалось, город не так уж изменился, или просто она за шесть лет мало что забыла, хоть и усиленно пыталась забыть. Вместо того чтобы сосредоточиться на деле, она отдалась во власть воспоминаний, и ноги сами привели Таню на Финляндский вокзал.

Она купила билет до Комарова, села в первую же электричку и уставилась в окно.

День был будний, народу в поезде немного. Опять пошел дождь, и по стеклам побежали параллельные штрихи капель. Как тетрадка в косую линейку. Таня задумалась, погрузилась в свои мысли. Она вспоминала другое лето, другую жизнь… шесть лет назад. Тогда она была здесь счастлива, очень счастлива, и ей казалось, что дальше все будет только лучше… Боже, какой она была наивной дурой!

Она вспоминала старую дачу, веранду с цветными стеклами в переплетах… от этих стекол на белую крахмальную скатерть ложились яркие квадраты – оранжевые, синие, зеленые.

Во главе стола сидела крупная, величественная старуха. Царственным жестом она протягивала руку за фарфоровой сахарницей, наливала в старинные бирюзовые с золотом чашки темно-янтарный, ароматный чай… где-то вдалеке раздавался мерный, мощный шум, словно спокойное дыхание великана, – это море напоминало о своем присутствии…

– Станция Комарово! – громко объявил голос в динамике, и Таня едва успела выскочить на мокрую платформу. Двери захлопнулись, и поезд, медленно разгоняясь, уплыл в сторону Зеленогорска.

Хмурое небо никак не вязалось с июнем. Мелкий дождь сеял уныло, как докучный собеседник. Таня открыла зонт и перешла пути.

Она сразу вспомнила дорожку, по которой не раз ходила тем летом. Конечно, вокруг очень многое изменилось, в этом тихом, элитном академическом поселке выросли как грибы роскошные коттеджи и загородные дома новых хозяев жизни, но некоторые старые дачи выстояли в борьбе за существование. Теперь, в новом окружении, они казались маленькими и жалкими, но вместе с тем внушали невольное уважение…

Таня свернула налево, миновала огромную старую ель, прошла еще один квартал и наконец увидела ту самую дачу. У нее был печальный, запущенный вид, еще более унылый под этим серым небом. Давно не крашенная веранда посерела от дождя, но цветные стекла кое-где сохранились, и оранжевый квадрат вдруг бросил ей в лицо обманчивый солнечный блик.

«Чай надо пить обязательно из старинного фарфора, – говорила величественная старуха, передавая чашку, – тогда у него совсем другой вкус!»

Из старенького магнитофона лились звуки гитары: «Над небом голубым есть город золотой…»

На клумбе перед домом пышно цвели тигровые лилии, и жизнь казалась прекрасной и бесконечной.

Теперь участок покрывал густой мокрый бурьян, лебеда, репейники. От клумбы не осталось и следа.

Как и от всей той жизни, радостной и наполненной событиями, – от нее тоже не осталось ни следа…

Хотя нет, один след, конечно, остался, и она об этом никогда не жалела и никогда не пожалеет…

Против воли на нее нахлынули воспоминания, запретные воспоминания, убранные на самую дальнюю полку.

Она вспомнила жаркую летнюю тьму, и пробегающие по стене пятна света – отсветы последней ночной электрички, и свое платье, стекающее со спинки стула, как лягушачья кожа из детской сказки…