Пленники надежды - Джонстон Мэри

Из облака пыли, довольно быстро приближающегося к дому, ветерок доносил громыхание и звон. Затем пыльный участок дороги сменился травянистым, облако, рассеявшись, унеслось, словно хвост кометы, и из него выкатилась громоздкая, обильно украшенная позолотой карета, влекомая шестеркой лошадей с красными лентами, вплетенными в гривы и хвосты, и сопровождаемая верховыми в роскошных ливреях. Поколыхавшись на зеленых подъемах и спусках, карета наконец остановилась у колоды для посадки на лошадь, поставленной у ворот.

С запяток кареты спрыгнули два лакея, распахнули ее дверь и опустили короткую лесенку. По ступенькам, с манерной грацией кавалера, танцующего куранту[19], ступая ногами в бордовых чулках, спустился на редкость осанистый господин, богато одетый, с кружевным платком в одной руке и украшенной драгоценными камнями табакеркой в другой.

Полковник Верни встретил его низким поклоном и улыбкой, после чего они обнялись, ибо были старыми друзьями.

— Мой дорогой губернатор!

— Мой дорогой полковник!

— Я счастлив принимать ваше превосходительство в моем скромном доме.

— Мой дорогой полковник, я счастлив быть здесь. О, Боже, поистине владение единственным экипажем в нашей колонии — это весьма обременительная честь. Я уже думал, что ужин завершится и гости начнут выпивать на посошок, покуда я, подобно улитке, несущей на себе свой домик, буду ползти по этим, так сказать, "славным и приятным дорогам", как я именую их в своей книге. Вижу, что у вас тут собралась добрая компания — Ладуэлл, Фицхью, Кэри, Энтони Нэш, мой старый враг Лоренс, Уормли, наш бывший пуританин Кэррингтон и его прелестная дочь, а еще молодой Пейтон и этот красавчик — ваш то ли племянник, то ли кузен. Клянусь честью, он весьма похож на меня в его возрасте. Этакое порождение Люцифера и Далилы с железной рукой в бархатной перчатке. Я слыхал, что он близок к королю, Бэкингему, Киллигрю и прочим из их удалой шайки. Иными словами, "частенько нам приходилось слышать, как бьет полночь"[20], не так ли?

С этими словами губернатор в великолепном расположении духа с юношеским проворством взбежал по ступенькам террасы и с цветистыми комплиментами поцеловал ручки обеих хозяек дома и мистрис Бетти Кэррингтон. Затем он учтиво поздоровался с собравшимися дворянами, и вся компания перетекла в живительный полумрак вестибюля, а оттуда — в гостиную, где в ожидании обеда завязалась беседа о погоде, состоянии посевов и последних скачках.

Когда обед был подан, губернатор, взмахнув своим дорогостоящим носовым платком, предложил руку молодой хозяйке дома, и они первыми вошли в столовую, где дворецкий, старый Хамфри, препроводил гостей на отведенные им места. Кавалером мистрис Бетти Кэррингтон был сэр Чарльз Кэрью, чьим медовым речам она внимала с благоговейным трепетом, гадая, могут ли быть правдой все те невероятные истории, которые рассказывали об этом красивом и сладкоречивом господине.

Доктор Энтони Нэш произнес длинную и напыщенную застольную молитву, обильно пересыпанную латынью, ловко ввернув в нее упоминание о jus divinum[21] и призвав проклятие на головы тех, "кто разрушает изваяния в храмах". Затем были сняты колпаки с блюд: седла барашка, жаренного на вертеле поросенка, филейной части оленины, говяжьей вырезки, телячьей грудинки, копченого гуся, а также бараньей головы со скумбрией и пирога, в котором была погребена целая стая голубей. Рядом с этими главными кушаньями стояли блюда с устрицами, мелкими птицами, жаренными на вертелах, пирожками со сладкой начинкой, большим салатом, а на краях покрытого камчатной скатертью стола были выставлены деревянные подносы с пшеничным хлебом, горошком, а также с дымящимся картофелем и цветной капустой, спаржей и смесью риса с черносливом, приправленной мускатным цветом и асафетидой. В центре стола красовалась большая серебряная солонка, а рядом стояли меньшие по размеру сосуды для перца и пряностей, сделанные из того же металла. На столе были расставлены серебряные кувшины с сидром и элем, а на буфете стояли мадера, вино с Азорских островов и рейнское вино, которые будут пить мужчины, когда со стола будет убрана грязная посуда и дамы уйдут.

Компания подвинула свои обитые юфтью стулья к столу, расстелила на коленях бахромчатые камчатные салфетки, и какое-то время был слышен только звон ложек и ножей (вилок тут не было и в помине), ибо утренняя прогулка верхом у всех пробудила аппетит. Лакеи ходили от стула к стулу, и полковник при содействии своих дочери и сестры уговаривал одного своего гостя угоститься еще одним кусочком баранины, другого — каплуном, заявлял, что третий ест так, словно сегодня постный день, а четвертый пьет с такой неохотой, будто это не пиво, а морская вода.

Когда был подан десерт, у гостей и хозяев развязались языки. Губернатор цитировал пассажи из своей "Потерявшейся дамы" Патриции, которая обратила к нему свое зарумянившееся лицо, оторвавшись от разрезания открытого пирога с высокими, замысловато выстроенными стенками. Мистрис Летиция и мистер Фредерик Джонс занимались еще одним таким же затейливым чудом выпечки, вздыхая и нежно поглядывая друг на друга. Сэр Чарльз Кэрью, лениво поедая черешню, рассказывал пикантный придворный анекдот мистрис Бетти Кэррингтон, лениво усмехаясь при виде ее смущенно зардевшихся щек и опущенных глаз. Мастер Пейтон, сидящий по другую сторону от мистрис Бетти, выглядел при этом мрачнее тучи.

Затем подали вино, была провозглашена здравица за короля и Церковь, и все встали, после чего дамы погрузили пальцы в душистую воду, вытерли их салфетками с бахромой из серебряных нитей, вышли из дверей, делая глубокие реверансы и получая в ответ нижайшие поклоны, и оставили мужчин пить вино и глинтвейн.

Полковник Верни выпил за губернатора, губернатор — за полковника Верни, сэр Чарльз — за автора "Потерявшейся дамы" и "Трактата о Виргинии", так потрафив тщеславию губернатора, что последний стал чрезвычайно любезен. Мастер Пейтон предложил выпить за здоровье мистрис Бетти Кэррингтон, мастер Фредерик Джонс — за здоровье мистрис Летиции Верни, "прекраснейшей и разумнейшей из дам". Выпили они также за предстоящее плавание капитана Лэрамора, за успех виноградарского предприятия мастера Уормли, за то, что майор Кэррингтон обратился в истинную веру. А также за посрамление квакеров, индепендентов, баптистов и безбожников, язычников-краснокожих, обитающих на границе, папистов Мэриленда, голландцев, живущих на Гудзоне, и французов, населяющих берега реки Святого Лаврентия — "Квебек в обмен на Дюнкерк"! Иными словами, на небе и на земле было не так уж много предметов, за которые не стоило бы выпить мадеры.

Столовая наполнилась ароматным голубоватым дымом, подымающимся из двух десятков курительных трубок. Мастер Пейтон спел недурную песню своего собственного сочинения, которая была встречена рукоплесканиями. Сэр Чарльз Кэрью красивым тенором пропел песню, написанную на фривольный стих графа Рочестера. Несколько дворян глядели на него с неодобрением, однако, когда губернатор вскричал "Браво!" — решили, что не стоит быть излишне щепетильными и наградили певца громкими аплодисментами.

Ощутив после своего пения жажду, сэр Чарльз произнес тост за гостеприимство.

— Вы, джентльмены, придаете долгу гостеприимства такое первостепенное значение, что вас, должно быть, удивляет, что среди Десяти заповедей нет заповеди "будь гостеприимен".

— Честное слово, сэр! — воскликнул мастер Пейтон. — Бог слишком хороший виргинец, а потому счел подобную заповедь излишней.

Губернатор поведал историю, которую все присутствующие, кроме одного, слышали уже раз десять, что, впрочем, не имело значения, ибо то был славный рассказ. В ответ сэр Чарльз рассказал историю еще лучше.

Губернатор ответил причудливой байкой о пехотинцах полка сэра Томаса Лансфорда и о том, как во время Гражданской войны они сражались за короля. Сэр Чарльз выдал побасенку о приключении, в коем участвовали герцог Бэкингем, астролог-шарлатан, придворная дама и молодая торговка апельсинами, и, слушая этот сказ, все смеялись до колик.