100 дней до приказа - Юрий Поляков

– Как тебя Мазаев лупил? – простодушно поинтересовался я.

– Хотя бы и так! – огрызнулся Зуб и вдруг заорал: – Цыпленок, свет выключить! Быстро!

И почтенный отец семейства молниеносно соскочил со второго яруса на пол, строевым шагом подошел к выключателю и согласно сложившемуся ритуалу трогательно попросил:

– Товарищ выключатель, разрешите вас вырубить!

Немного подождав, словно электроприбор мог ответить, Цыпленок осторожно погасил свет.

Мне всегда хотелось узнать, что думают о «стариковстве» офицеры. И вот как-то я сидел в штабе дивизиона и по распоряжению комбата чертил графики, а рядом что-то строчил в тетрадке прилежный лейтенант Косулич. Честно говоря, сначала мы посмеивались над взводным: командовал он таким тоном, точно извинялся за причиняемые неудобства. Но потом оказалось, наш тихоня знает технику получше комбата – такое впечатление сложилось у меня после тактических занятий и нескольких суббот, проведенных вместе с Косуличем в ангарах, возле самоходок. А громкий командный голос взводный обязательно выработает: на то у него и погоны со звездами, а у нас байковые.

– Товарищ лейтенант, давно хотел спросить, да все как-то неудобно… – профессионально робея, начал я.

– Я вас внимательно слушаю! – отозвался взводный, который даже к Цыпленку обращался на «вы».

– Как вы считаете, откуда пошло «стариковство»?

– Неуставные отношения?.. – встревоженно переспросил Косулич. – Вас это интересует в связи с конкретной ситуацией или теоретически?

– Чисто научный интерес! – успокоил я насторожившегося взводного.

– Вы знаете, – посерьезнел он и поправил очечки, – я тоже часто об этом думаю. Говорят, все началось после сокращения сроков службы в 67-м году. Давайте смоделируем: вы служите три года, а новые призывы – только два!

– Жуть! – возмутился я.

– Не надо драматизировать! – возразил лейтенант.

– Конечно, не будем! – согласился я, потому что офицер, изначально заряженный на двадцать пять лет, никогда не поймет, что значит для солдата прослужить лишний год!

– Но обстоятельства сложились так, – продолжал взводный, – что «трехлетки» стали срывать зло на «двухлетках»… А дальше нечто вроде цепной реакции…

– Я свое огреб, а теперь ты получи! – подсказал я.

– Примерно… – согласился лейтенант. – Но я думаю, что тут дело посложней. Начнем с того, что разделение на возрастные касты было во все времена характерно для замкнутых коллективов, каковыми являются не только армейские подразделения. Например, в пажеском корпусе тоже были «неуставные отношения»…

– И ничего нельзя сделать?

– Почему нельзя! Раньше куда хуже было, а теперь за это взялись. Но понимаете, Купряшин, тот же комбат ведь командует батареей, а не вашими отношениями. Вот где сложность! Нужно, чтобы воины сами прониклись… Понимаете?! Поэтому давайте-ка проведем комсомольское собрание с повесткой: «Армейский комсомол – воспитатель молодого пополнения». Попросим замполита выступить, корреспондента из нашей многотиражки позовем… Договорились? И вы выступите как член бюро батареи. Значит, я в план включаю? – И Косулич полез в стол за красиво оформленной папкой…

Собрание мы, разумеется, провели, а в «Отваге» о нем поместили заметочку под названием «Мужской разговор». Дело было так: мы с песней подошли к казарме, по команде старшины Высовня забежали в ленкомнату и расселись. Избрали в президиум Осокина, Уварова, Косулича и поручили вести собрание недавно пришедшему из «учебки» младшему сержанту Хитруку, который и на полигоне-то ни разу не был, а постоянно курсировал между штабом и клубом. Зато ночевать он приходил в батарею, поэтому отлично понимал, что значит высокий титул «старика». Хитрук что-то замямлил, опасливо поглядывая в сторону ветеранов батареи, устроившихся на «Камчатке», но они с нарочитым одобрением захлопали, и младший сержант передал слово майору Осокину.

Замполит хорошо говорил об отдельных фактах неуважительного отношения к молодежи, о совсем уж единичных случаях издевательства над призывниками. Он подчеркнул, что эти негативные явления, в принципе несвойственные нашей армии, серьезно сказываются на боевой и политической подготовке личного состава, подрывают атмосферу товарищества в подразделениях – поэтому с ними нужно бороться всем жаром комсомольских сердец, активно прибегая как к критике, так и к самокритике…

Лейтенант Косулич ловил каждое слово замполита и даже что-то записывал в блокнот, а комбат равнодушно пересчитывал награды на мундирах наших «отцов»-маршалов, чьи портреты теснились на стене.

Неожиданно слово попросил Валера Чернецкий, встал, раскланялся, точно конферансье, и начал:

– Товарищ майор, если не ошибаюсь, везде у нас пишут о наставничестве. Так?

– Так.

– Должен опытный воин наставлять призывников?

– Должен.

– А опыт закрепляется как? На практике. Значит, чем больше салабон… простите… чем больше молодой воин сделает, тем быстрее освоится, переймет опыт. Правильно?

– Н-ну, правильно… – насторожился Осокин.

– Ну, а раз правильно, то это никакие не издевательства, а самое обыкновенное наставничество. И лучших «стариков» наставников нужно даже поощрять! Я вот, например, еще ни разу в отпуску не был. Правильно?

В ленкомнате раздалось одобрительное хихиканье. Косулич сокрушенно покачал головой, младший сержант Хитрук помертвел, а комбат Уваров нехотя улыбнулся.

– Нет, неправильно! – дернув головой, сердито ответил замполит. – Во-первых, ты забыл, как год назад жаловался, что у тебя старослужащие деньги отбирают. Было? Молчишь. Ну-ну… А, во-вторых, в Вооруженные Силы вас, товарищ рядовой, призвали не педагогические таланты выказывать, а Родину защищать! Без армии нет Родины, а без дисциплины нет армии! И ничто так не разъедает дисциплину, как неуставные отношения!

– Товарищ майор, это же просто красивая традиция! – начал оправдываться Валера. – Так время быстрей идет, веселее…

– Нет, Чернецкий, это не забавная традиция, не веселая игра… Это ржавчина, разъедающая армию изнутри! Ведь не дай бог что-то случится, в бой вы пойдете все: и молодые, и «старики» сопливые… На войне, знаете, наставник тот, кто уцелел. Кстати, там «стариками» и называются те, кто выжил.

– Товарищ майор, – спросил я. – А в Афганистане есть «стариковство»?

– Хороший вопрос! В ограниченном контингенте, – медленно, явно подбирая слова, начал Осокин, – служат такие же парни, как вы. И непорядков, будем откровенны, там тоже хватает. Но я хочу рассказать вам один случай. По-моему, характерный… Я возвращался домой, в Союз. Мы сидели на аэродроме и ждали самолет. Рядом устроились на чемоданах, как сказал бы Чернецкий, «старики»…

– «Деды»! – подсказал Валера. – После приказа «дедами» становятся!

– Спасибо за консультацию! – кивнул Осокин. …Парни сидели на чемоданах и весело рассуждали о том, кто как проведет свой первый день на «гражданке». Один срочно хотел бежать к подружке, другой мечтал встретиться со знакомыми пацанами, третий жаждал врубить стереосистему и целый день пролежать на диване. А мощный сержант-сибиряк шумно рассказывал, какие замечательные пельмени лепит его мать. Кроме того, доподлинно известно: к возвращению сына она заморозила чуть ли не тысячу штук! И он приглашал всех махнуть прямо к нему – на пельмени… Наконец приземлился самолет, загруженный молодыми, еще не обстрелянными ребятами…

– Салагами, – усмехнувшись, поправился замполит. – Я не путаю, Чернецкий? Нет? Слава богу…

…Самолет быстро заправился, принял, как говорится, на борт тех, кто возвращался в Союз, и начал было выруливать на взлетную полосу. Тут стало известно, что душманы громят кишлак неподалеку от аэродрома (совсем обнаглели!), и в бой решено бросить только-только сошедшую с трапа молодежь! Сразу. Интернациональный долг! И тогда «старики» вышли из самолета и сказали: «Не надо! Не надо их… Они же еще ничего не умеют – зря ребят положите. А мы уж в последний раз тряхнем… стариной!»

В этом месте Осокин дернул головой, подошел к окну и потрогал задвижку.

…Они улетели на следующий день, но не все. И того парня, которому мать налепила тысячу пельменей, его тоже не было…

– Вот, товарищи комсомольцы, – закончил замполит, – что я хотел рассказать вам о наставничестве. Ясно?

– Ясно! – кратко и безо всяких подтекстов отозвался Чернецкий.

А сидевший со мной рядом Зуб тяжко вздохнул и вытер пилоткой настоящие слезы.

– И еще, – продолжал Осокин. – Если что-нибудь узнаю про ваши «дембельские» художества, виновный в лучшем случае за ворота части выйдет 31 декабря, ровно в 23.59. Это я вам говорю как наставник.

Кстати, угроза майора была вполне реальна. Общеизвестный рядовой Мазаев долго бродил в своей пушистой шинели по городку и пропал в самом деле лишь под Новый год.

Выступая в заключение, младший сержант Хитрук пел о том, что после такого собрания по-старому жить невозможно, что, обновляясь со всем народом, мы каленым железом выжжем скверну неуставных отношений из наших сплоченных рядов, что в эпоху тотальной борьбы за мир особо важна бдительность и боевая готовность… – При этом он с извинением поглядывал на «Камчатку», где сидели «старики».