За Москвою-рекой. Книга 1 - Варткес Тевекелян

Осенью, когда мы с Мишкой выпили водку, купленную по семнадцатому талону, я пришел домой пьяный. Гвоздь выдул почти всю бутылку — и ничего. Я выпил всего полстакана и совсем ошалел. Мама так рассердилась и на следующий день наговорила таких слов, что мне их никогда не забыть. «Только этого не хватало, чтобы ты стал босяком и пьяницей. Кругом горе, слезы, а сын Трофима Назаровича по целым дням баклуши бьет, с пьяной компанией водится. Постыдился бы. Смотри, напишу отцу про все твои подвиги». Я обещал больше не пить и вести себя хорошо, но слова не сдержал. Хоть пьяным домой не приходил, все же раза два выпил. Мама все равно узнала, у нее удивительный нюх, запах водки чует на расстоянии. Это еще ничего. Я такое натворил, что при одном воспоминании готов провалиться сквозь землю. Я продал наши продовольственные карточки и обманул маму — сказал, что потерял их. К моему удивлению, на этот раз она не бранила меня, только горько заплакала. Лучше бы уж ругала.

Пока я раздумывал обо всем этом, толкаясь по базару, Мишка Гвоздь шел рядом и бубнил: «Ну, о чем думаешь? Философ какой! Денег жалко стало, да? А еще корешом называется». Пришлось уступить. Купили мы бутылку самогона и отправились к Семену, товарищу Мишки.

Вонючая самогонка сразу ударила мне в голову, я захмелел и, как очутился дома, не помню.

На следующее утро, лежа у себя на кровати с головной болью, я слышал, как за ширмой мать рассказывала мастеру Степанову, близкому другу папы, про мои художества.

«Что поделаешь, без отца растет парень. Его нужно устроить на фабрику, начнет работать — образумится. Ты особенно не огорчайся, Аграфена, и Трофиму не пиши, не расстраивай его, он и так в пекле находится. Поверь мне, все наладится. Я Сережку знаю, он толковый малый, поймет!»

Так сказал мастер Степанов, и от его слов мне стало все-таки легче…

Без карточек пришлось туго. Мама меняла на хлеб и крупу все, что можно было поменять из одежды. Но все равно не хватало, и мы ложились спать голодными. Я заметил, что она старается меньше есть, чтобы больше оставалось мне. Вот тогда-то я понял, что значит мать. И дал себе слово никогда больше не огорчать, не обманывать ее.

25 апреля 1942 года

Степанов устроил меня на фабрику. Пока работаю учеником красильщика, вернее — развожу красители и выполняю мелкие поручения. Хочу учиться на помощника мастера, чтобы заменить папу. После работы хожу на курсы. С Мишкой больше не встречаюсь.

23 марта 1943 года

Давно не писал — некогда было. Но сегодня не могу не писать. Большая радость: в Сталинграде наши здорово бьют фашистов. Мне кажется, что папа тоже там. Он пишет очень редко, — вот уже больше месяца, как от него нет писем…

4 сентября 1943 года

Милочка с матерью и братом Леонидом вернулись из эвакуации. Вчера вечером мы долго гуляли. Милочка рассказывала о своей жизни в Барнауле. Натерпелись они там, в чужом городе. Милочкин отец, Иван Васильевич, тоже на фронте, и им тяжелее, чем нам с мамой.

Мы работаем вдвоем, оба получаем рабочие карточки, а у Милочки работает только мама, Лариса Михайловна, и та служащая — плановичка на нашей фабрике.

21 октября 1943 года

Времени совсем мало, даже с Милочкой встречаемся редко. Нужно сдавать экзамены, скоро кончаю курсы, Работаю уже красильщиком. Если буду стараться, то со временем переведут в папину бригаду помощником мастера. Я, конечно, буду стараться…

На днях мастер Степанов, у которого я прохожу практику, долго беседовал со мной, расспрашивал про наше житье-бытье. О папе между прочим сказал: «Ты думаешь, легко стать настоящим красильщиком? Наша профессия, брат, тонкая. Одним словом, сплошная химия, к ней нужно особую любовь иметь, терпения набраться. Вот, к примеру, твой отец, Трофим Назарович, прежде чем стать помощником мастера, долго ходил в таскальщиках, потом красильщиком работал. Зато каким специалистом стал! Краситель по запаху определял. Бывало, натрет на ладони, понюхает и безошибочно назначит рецептуру».

1 сентября 1944 года

Сегодня начался учебный год, ребята пошли в школу. Милочка посоветовала мне тоже записаться. Я отказался. Не могу же я бросить работу. И так не хватает рабочих рук. Да и маме одной тяжело будет. Учиться, конечно, хочется. Вот сдать бы за семь классов, а там можно поступить в текстильный техникум. Чем плохо быть специалистом по крашению?

Мастер Степанов часто повторяет, что текстильщики своей работой приносят людям много радости. Особенно высоко ставит он нашу профессию. «Без красильщиков нет и не может быть текстиля», — твердит он. Ну, ясно — не станут же люди надевать суровье…

10 октября 1944 года

Сегодня в райкоме получил комсомольский билет. Думал — будет торжественно, скажут какие-то слова, чтоб на всю жизнь запомнил. Но ничего такого не было. В коридоре сидели человек тридцать таких, как я, ждали часа два. Потом вызвали меня в кабинет. Секретарь торопился, поздравил меня, сказал: «Будь достоин!» — и все. Разве это правильно? Когда пришел домой, мама, поздравляя меня, прослезилась. «Вот если бы отец был дома», — сказала она, вытирая глаза.

15 октября 1944 года

Сегодня пришла Милочка, принесла учебники и предложила заниматься со мной. Оказывается, они всем классом решили взять надо мной шефство и помочь сдать за седьмой класс. Не иначе, Мила придумала это, — она все понимает, настоящий друг. Что ж, попробую: ведь учатся же люди заочно, даже институты кончают. Чем я хуже других?

20 октября 1944 года

У Милочки отец пропал без вести».

…А на следующий день, утром 21 октября, и в маленький домик в Сокольники почтальон принес треугольное письмо без марки. Адрес был написан незнакомым почерком. Сергей, почувствовав что-то неладное, долго не решался вскрыть его. Наконец, подойдя к окну, прочитал письмо командира полка: «Капитан Полетов Трофим Назарович пал смертью храбрых, защищая советскую Родину».

Матери не было дома. Когда она пришла с ночной смены и увидела его опухшие от слез глаза, все сразу поняла, молча прижгла голову сына к груди…

4

Неожиданно заговорило радио. Сергей встрепенулся, встал. Шесть часов утра, скоро вернется мать с фабрики, усталая, голодная. Нужно приготовить завтрак. Пока закипал чайник, он накрыл на стол. Все, что произошло на даче, не казалось ему сейчас таким мрачным, как ночью, когда он брел под дождем на станцию. В конце концов в жизни бывают огорчения пострашнее, чем неискренность друга. «От этого не умирают», — старался внушить себе Сергей. Но на сердце все же ныло, и мысли то и дело невольно возвращались к Милочке…

Тихонько постучали в окно — пришла мать. Сергей бросился открывать дверь. Увидев его одетым, Аграфена Ивановна удивилась:

— Что так рано встал? Ведь сегодня воскресенье, мог бы подольше поспать.

— А я и не ложился, — нехотя признался он.

— Не ложился? Почему?

— Вчера ездил к Толстяковым на дачу. Справляли день рождения Милочки. Вернулся поздно.

— А-а! Я и забыла…

Бросив незаметный, но внимательный взгляд на сына, Аграфена Ивановна сразу поняла: что-то случилось. Но расспрашивать не стала, а перевела разговор на дела, одинаково интересовавшие их обоих:

— Ночью опять основ не хватило, станки простаивали. Уток тоже неважно наматывают, то и дело початки сходят со шпуль. Замучилась совсем, еле-еле норму выполнила… Да, знаешь, Сережа, говорят, будто к нам нового директора назначают. Уж он-то наладит дело!

— Почему ты так уверена?

— Так ведь это ж Власов, сынок Матрены Дементьевны!

— Ты так говоришь, будто весь мир обязан знать Власова и его мать.

— Алексей Власов — сын моей старой подруги. Башковитый человек, не чета нашему бывшему директору. В деле разбирается, рабочую нужду понимает, недаром в казарме вырос.

— Что ж, все будут рады, если придет настоящий человек, — надоело в прорыве-то сидеть!

Сергей встал, мать удержала его:

— Хоть бы рассказал, как дам, у Толстяковых? Лариса цветет небось?

— У них, по-моему, все хорошо. — Сергей нехотя опустился на стул. — Леонид учится в Бауманском, года через три станет инженером. Милочка ушла из театрального, поступила в Институт иностранных языков…

— Я про Ларису спрашиваю.

— А что про нее рассказывать? Обыкновенная женщина…

— Обыкновенная? Много ты знаешь! Вышла замуж при живом муже, да еще за семейного человека — это, по-твоему, хорошо?

— Ты что-то путаешь, мама. Иван Васильевич пропал без вести еще в сорок четвертом.

— Ничего не путаю, он живехонек.

— Как?.. Этого не может быть, Милочка сказала бы мне!

— Милочка твоя сама ничего не знает… Лариса скрывает от детей, что бросила их отца.

— Ничего не понимаю.

— Не хотела тебе говорить, а скажу. Иван Васильевич вернулся с фронта калекой, и Лариса его не приняла. На что ей муж без рук и без ног?