Лю - Морган Спортез

Нужно, чтобы обманутые пролетарии осознали это. Разорвем же оковы!

На следующий день, вернее, в тот же день, учитывая, что легли на рассвете, мы все втроем позавтракали в салоне (так же, как и в «Мамунии»: кофе и круассаны). Мэр не-знаю-какого-города казался очень довольным мною. Не представляю, чем я с ним занималась, поскольку у меня все выветрилось из памяти (опять же из-за очередной вдовы). Но главное то, что он был доволен. Он дал мне свою визитку и снова пригласил к себе в город, куда должен был «причалить» уже через час.

Вертолет ожидал его.

Без сомнения, чтобы сэкономить, вернее, не платить пошлину лицам без определенного места жительства (тем, что в метро, а не тем, что заняты в производстве одежды), Баб* и Бижу* заказали такси. Я села вместе с ними, так как они ехали в мою сторону…

В пути они объяснили, не слишком вдаваясь в объяснения, что работают «служащими мэрии» в компании «Коммюник и Ко». Именно так они и сказали. «Коммюник и Ко» — коммуникационная компания.

Они — консультанты.

Нужно попросить мэра, чтобы он устроил меня консультантом. Это профессия, которая позволяет посещать «Кастеля» и спать в «Грийоне».

Спустя пятнадцать минут я подъехала к дому на авеню Жана Жореса. Я не появлялась здесь с тех пор, как провела первую ночь с ЖДД (площадь Виктуар, три недели назад).

Три незабываемые безумные недели.

Но я все-таки послала из «Мамунии» мамаше открытку с изображением иммигранта-аборигена, сидящего на осле:

«Все о'кей, ЖДД — супер, я учу марокканский».

~~~

…Бытие отрезано от своих корней…

М. Хайдеггер «Бытие и время», гл. VI

16 ноября

Так как мне порядком осточертела иностранная кухня, я пригласила Баб и Бижу (моих подруг, без звездочки) поесть кускус в хорошем французском ресторане «У Рашида» на улице Ленина. Я хотела поблагодарить их за то, что позавчера они помогли мне переехать.

Я действительно распрощалась с авеню Жана Жореса! Уф!

ЖДД просто очаровашка! Джентельмен, может, последний, настоящий вельможа! Он подарил мне, или, скорее, одолжил, один их своих частных отелей. В общем, это что-то вроде частного отеля, но в миниатюре. Кукольный домик с красивой шиферной крышей, состоящий из двух, расположенных одна над другой комнат, то есть на двух этажах. Он находится в вымощенном брусчаткой дворе настоящего частного отеля XVII века, расположенного в Маре на площади Сент-Катрин. Когда-то он, видимо, был жилищем консьержки или мастерской ремесленника. В любом случае он очарователен. Я притащила туда с помощью Баб и Бижу кое-какую мебель и вещи, являющиеся моей собственностью. Доски для рисования, коробку с красками, мольберт, книги, джинсы, майки, Дика, свои коллекции «Найк» и бейсболок, различные законченные картины (в том числе «Органастм»), скульптуру «Этика», в честь Спинозы, которую я попыталась сделать из пенопласта (она представляет собой два клеща, черного и белого, символизирующих симбиотически и антитетически Добро и Зло). Естественно, я не забыла Глуглу и ее круглый аквариум.

Я окрашу стены моего дома в синий цвет, как у Кляйна.

Вместо арендной платы ЖДД попросил меня иногда проводить ночь вместе с ним (три раза в неделю: понедельник, вторник и среду, с 22.30 до 10.15 следующего дня), а иногда с несколькими друзьями, как СС и еще один, которого зовут Бронзовый Член. Я также должна время от времени заниматься одним из его кузенов, который находится в депрессии… Это не просто дешево для двухкомнатной квартиры с кухней и оборудованной ванной комнатой, а вообще бесплатно. Тем более, что все это стекает с моей души и тела, как вода с гуся — вода течет, караван идет (нужно когда-нибудь нарисовать эту фразу).

Позднее, когда я стану богатой и знаменитой, владетельницей пятнадцати комнат в замке в Солони, где буду жить одна с моими шиншиллами Гиком и Нунком, то не без некоторой горечи вспомню эти первые блошиные прыжки на пути моего неотвратимого социального взлета, которые перенесут меня из одной комнаты в Гарж-ле-Гонессе (шесть квадратных метров: моя комната у мамаши, авеню Жана Жореса) в эту двухкомнатную квартиру, площадью сорок квадратных метров, и улыбнусь «удовлетворенной», «невозмутимой» улыбкой Будды, находящегося в нирване, или, что то же самое, улыбкой человека, достигшего спинозовского блаженства путем полного приведения в соответствие существования и сущности.

«Ладно, две комнаты — это пока не невесть что! Но это всего лишь начало. Сражение продолжается!» — заявила я своим подружкам Баб и Бижу, которые с зачарованными глазами, раскрыв рты и уши, внимали каждому моему слову, то и дело подливая себе красное сиди-брагим и ковыряясь в кускусе. Бижу взяла себе кускус с шашлыком и колбасками, Баб — кускус с барашком, а я — королевский кускус: шашлык, колбаски, баранина и фрикадельки.

Это был праздник.

— А ты не боишься подхватить СПИД? — спросила трусишка Бижу, расправившись с наперченной колбаской.

— Бог умер! — торжественно заявила Лю. — Так сказал Ницше.

— Чего? — переспросила Баб.

— Человек умер! — продолжала заливать я. — Так сказал Фуко.

— А?

— Искусство умерло! Так сказал Болтанский.

— А?

— Тогда почему должна жить я?

— Ты думаешь?

— Ты неисправимая гуманистка, — сказала Лю. — От гуманизма за версту несет надеждой! Отныне надежда — это понятие, лишенное смысла… Будущее позади! Красота больше не существует!

Мы закончили обед медовыми лепешками и чаем. Расставаясь, я пообещала Баб и Бижу, что представлю их ЖДД и его друзьям. Впрочем, я опасаюсь этих девиц: они могут увести у меня ЖДД!

Я возвратилась домой (площадь Сент-Катрин) пешком, погрузившись в мрачные размышления, где вели диалог Витгенштейн и Спиноза. Но мои размышления быстро рассеялись, когда я нажала на кнопку моего сияющего новенького автоответчика, стоящего на нижней ступеньке винтовой лестницы, ведущей из моего салона (на первом этаже) в комнату наверху. В этой электронной верше уже кишели попавшиеся рыбки.

Положив ногу на ногу и задрав черную сатиновую юбку до верха чулок на подвязках (подарок ЖДД), я сидела, прислонившись спиной к стене, на деревянном ящике, временно служившем мне креслом (мне его подарил бакалейщик-тунисец, торгующий на углу улицы), и томно затягивалась «Мальборо», заранее наслаждаясь частным концертом, который дадут мне пока незнакомые голоса, заключенные в винил магнитной пленки, и которые я, просто нажав на клавишу своей волшебной палочкой в виде указательного пальца правой руки, начала уже освобождать.

Каждое новое сообщение предварялось небольшой музыкальной мелодией, и я в порядке очередности слушала голоса ЖДД, РМИ (месье торговца готовой одеждой), СДФ (второго месье торговца готовой одеждой), СС, мэра не-знаю-какого-города, мамы, папы, отчима и еще десятка каких-то типов: РПР, PC, СГТ, ДСТ, ДГЖЕ, РГ, ФН, ЗС, МСТ, представлявшимися господами, которые встречали меня в «Клозери де Лила», или у «Кастеля», или в «Мамунии», или в «Грийоне» и которые добыли мой телефон (те, кому я его не давала) у ЖДД (старый сутенер!) или (те, кому я давала старый, на авеню Жана Жореса) у моей мамаши, направившей их сюда (старая сутенерша!).

Я ликовала. Как они все копошились, повизгивали, пришепетывали, шевелили жабрами, губами, плавниками в верше автоответчика — попались! — описывали круги, как Глуглу в своем аквариуме! «Боже мой, Глуглу! Я же ее два дня не кормила!»

Я подобрала на плане кухни, валявшемся за барной стойкой, горбушку хлеба и покрошила ее в аквариум. Глуглу, открыв рот, хватала крошки, а автоответчик все говорил и говорил разными голосами. Было четыре звонка от мэра (вчера было пять, а я ему еще не перезвонила!), четыре — от СС, три — от ЖДД и так далее.

Я снова и снова включала пленку, наслаждаясь тембром голоса одного, сладострастным воркованием другого, криком отчаяния третьего, любовной песней четвертого. Я ТОРЖЕСТВОВАЛА! Закурив новую сигарету, я ходила кругами возле автоответчика, спускалась и поднималась по винтовой лестнице. Я исполняла что-то вроде победоносного танца со скальпом. Они были у меня в руках. С десяток господ в моем верше, моей котомке, моем ягдташе, на коленях у моих ног…

Во мне что-то менялось.

Прислонившись плечом к стене салона, с сигаретой во рту, я смотрела в старое треснувшее зеркало над барной стойкой на отражение части своего лица: прямую белую прядь, ниспадающую на правую щеку, и большие светлые глаза. Можно было подумать, что это какая-то устаревшая репродукция на полотне, выполненном в стиле поп-арта шестидесятых-семидесятых годов (реакционное течение, возвращающееся назад к фигуративному искусству) и пошло изображающем какую-нибудь звезду, побочный продукт кинематографической промышленности («Лиз», 1965 или «Мерилин», 1964, Энди Уорхолла[13]). Я же была красива (красива, несмотря на Ницше, Болтанского, Фуко и Ко), сказочно красива, красива настолько, что мне и в голову не приходило, что я такая красивая. Шокирующе красива! До неприличия красива! И именно моя красота возбуждала всех этих господ! Всю эту мелкую дрожащую рыбешку, потрескивающую от похоти на сковородке в моем автоответчике. Уф!