Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович

В трубке зашуршало, Гринько сдвинул нож и ветку на край стола, прислушался:

— Когда?.. Два месяца назад? Нет, нет, это нас не интересует... Нет? На нет и суда нет. Бывайте здоровы! В случае чего — звоните немедленно. Звоните, говорю, немедленно.

Он обернулся к Ванже, развел руками. И снова Ванжа подумал, что, наверное, обрадовался бы, если бы из госпиталя хоть что-то сообщили о Сосновской.

— Вы сквозняков не боитесь, Виталий Гаврилович? — спросил он. — У нас тут немного продувает.

— Ничего, ничего, — заспешил Квач, — я тоже не кисейная барышня, всю зиму сплю с открытым окном.

Гринько вопрошающе посмотрел на Квача, на Ванжу и нехотя придвинул к себе стопку чистой бумаги.

Квач заерзал на стуле:

— Собственно, я все уже рассказал вашему начальнику, но если надо...

— Надо, Виталий Гаврилович, надо, — сказал Ванжа, сдерживая нетерпение. — Рассказывайте, а мы запишем.

— Оно, может, и нечего записывать и напрасно я вам морочу голову, да уж, как говорят, если взялся за гуж... Одним словом, иду я сегодня по Чапаевской, гуляю себе с собачкой... А навстречу — Сосновская, покойного Павла жена, прямо тебе черная, не узнать.

— Вы с нею знакомы?

— Соседи. Общались, пока Павел был жив. А как умер, Нину, дочку его, на работу устраивал. На трикотажную фабрику. Девушка с образованием, как раз десятилетку окончила, вот и взяли ее кладовщицей... Известное дело, спрашиваю Елену, чего она как с креста снятая. Говорит: дочка пропала. Как пропала? Вот так, говорит, и пропала, домой, значит, не вернулась. И в слезы. Думаю: тут дело нечистое. Вчера Нина в слезах, а сегодня...

— Так вы и Нину видели?

— Ну да. Потому и пришел к вам.

— Где и когда вы ее видели?

— Я же говорю — вчера. С работы шла, а я, как всегда, песика веду на поводочке, значит...

Ванжа теперь вспомнил, что и сам не раз видел этого человека на Чапаевской. Квач прогуливал огромную овчарку черной масти. Однажды даже столкнулись на тротуаре, Ванжа еще подумал: «Ну и зверь! Хоть в воз запрягай». Интересно, запомнил ли его Квач?

Виталий Гаврилович словно угадал его мысли, чуть-чуть усмехнулся и, бросив взгляд на Гринько, понизил голос:

— И вы там, извините, бывали, товарищ лейтенант. С цветочками. По молодому, видать, делу.

— Наблюдательный у вас глаз, Виталий Гаврилович, — смутился Ванжа. — Но мы с вами, кажется, отклонились в сторону.

— Ну да, ну да, — охотно согласился Квач. — Я о том, что и правда отклонились. А что касается глаза... не принимаю комплимента, он у меня издавна подслеповат. Если бы не ваши усы...

Гринько прыснул и сделал вид, что закашлялся. Ванжа показал ему за спиной кулак, угрюмо кивнул Квачу:

— Пошутили и довольно.

И Квач сразу тоже посуровел.

— Ваша правда, — сказал он. — Грех смеяться, когда у людей горе. Плакала Нина, и я так понял, что радист, или кто он там, давненько зачастил к ней, принуждал ее, значит... Матери боялась признаться, а мне, вишь, открылась. Как теперь на свете жить, спрашивает? Поженитесь, говорю, так все утрясется. «Нет, — кричит, — ни за что на свете!» И побежала.

— Домой?

— Не знаю. Не обратил внимания. У меня сразу сердце заболело, я и поплелся домой. Не чужая мне дочь Павла. Намеревался было сам набить морду тому выродку, — Виталий Гаврилович положил на стол большие, в синих жилах кулаки, — а как услышал от Елены, что Нина исчезла, сразу, значит, к вам подался...

За Квачом давно закрылась дверь, а Ванжа все еще сидел неподвижно, смотрел в окно, за которым подкрадывались сумерки. На ветке, как раз против открытой форточки, сидел воробей, ветка качалась, похоже было, что серый озорник умышленно раскачивает ее.

Гринько проследил за взглядом Ванжи.

— У одного мужика горит дом, — сказал он. — Его спрашивают: «Иван, что ты себе думаешь? Дом же догорает!» — «Как раз об этом, дурень, и думаю, — отвечает мужик. — Не будет стрехи, где ж воробьи от дождя станут прятаться?»

— Иди ты, Гриня, к чертям! — устало сказал Ванжа. — Ты когда-нибудь бываешь серьезным?

Широкая спина младшего лейтенанта застряла между косяками двери.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Бываю, Вася, бываю. И сейчас серьезный, как никогда, — Гринько обернулся. — Просто мне не нравится, что ты скис. Хочешь, я с тобой останусь?

Ванжа молчал. В голове гудело. От усталости, от мыслей — путаных, навязчивых, болезненных.

3

Солнце еще не успело заглянуть в окна, когда майор Гафуров повез жену в родильный дом. Всю дорогу, пока машина спускалась с Казачьей горы, где жили Гафуровы, вниз к Днепру, придерживал жену за плечи, ворчал в стриженый затылок сержанту Савицкому:

— Да не гони так, чертов сын! Всю душу вытряхнешь.

В приемном покое Зинаиду встретили как старую знакомую и сразу куда-то повели. Гафуров только и успел махнуть вслед рукой, потоптался немного и вышел на улицу. Как всегда в таких случаях, ему казалось, что он забыл сказать жене что-то важное.

— Все будет ол райт, товарищ майор! — весело крикнул Савицкий, нажимая на стартер. — Зинаиде Федоровне не впервой...

— Зеленый ты еще, — сказал Гафуров. — Такое дело всегда как впервые. Поезжай в райотдел!

Всходило солнце. Ослепительно вспыхнули в его лучах окна домов, будто кто-то одним махом на всех улицах включил свет. Промчался навстречу транзитный автобус, мелькнули за стеклом сонные лица. На железнодорожном мосту через Днепр, невидимый отсюда, гремел поезд. По тротуару в том же направлении, куда они ехали, шел офицер милиции.

— Еще одному нынче не спится, — сказал Савицкий, ловко, одной рукой прикуривая сигарету. — Утренний моцион укрепляет ноги, обостряет нюх. Товарищи, берите пример с лейтенанта Ванжи!

— Ну, ну, — недовольно буркнул Гафуров. — Останови. Куда так рано, лейтенант?

Ванжа козырнул.

— А вы откуда, товарищ майор, если не секрет?

— Секрет. Женишься — будешь знать, куда мужья жен возят. Садись, подброшу.

— Поздравляю, — сказал Ванжа.

— Не говори гоп, пока не перескочишь. Да и не меня поздравлять. Нам никогда не понять ни мук, ни счастья материнского. — Гафуров был переполнен нежностью к Зинаиде и охотно бы рассказал, какая она необыкновенная женщина, работящая да ласковая, но стеснялся. — Ты давай, давай, Савицкий, некогда нам судачить. Или задремал?

— Такое скажете, — обиделся сержант. — Ну что ж, поехали — так поехали. Только куда спешить? В райотделе, кроме дежурного, разве что тетя Прися.

— Мне бы твои нервы, — сказал Гафуров. — Долго будешь жить.

Улицы просыпались. На трамвайных остановках толпились рабочие первой смены; около магазина «Дары полей» с тракторного прицепа выгружали свежие овощи; по Парамоновской топала сапогами колонна курсантов военного училища.

— Панин скоро вернется?

Ванжа пожал плечами.

— Застрял капитан, — сказал Гафуров. — Ты вот что... Мне доложили, что ты вертелся около трикотажной. Не перебегай дорогу, у меня там свои интересы.

— Но, товарищ майор...

— Никаких «но». Пока что ни шагу на фабрику без моего согласия. С Очеретным я договорюсь.

4

Тетя Прися обладала незаурядным талантом создавать в служебных кабинетах домашний уют. Казалось, она была рождена для того, чтоб размещать телефоны, календари, пепельницы, корзинки именно так, чтоб и глазу было приятно, и рукам удобно.

Следователь Ремез, искренне ценя способность уборщицы, однажды сделал ей комплимент:

— Вы, тетя Прися, прирожденный дизайнер.

— И чего бы ругался, — обиделась тетя Прися. — А еще офицер!

К Ванже она относилась с особым дружелюбием, может, потому что он не курил, а цветы, которые тетя Прися приносила с собственного огородика, в его комнате не вяли по нескольку дней. Сегодня в «теремке» рядом с телефонами сияли желтыми глазками ромашки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лейтенант наклонился, касаясь усами белых лепестков, понюхал. Ромашки не пахли. Достал из ящика папку, в которой только и было, что несколько бумажек, перечитал показания Квача, записанные почти каллиграфическим, буковка к буковке, почерком Гринько, в поисках не замеченной ранее мелочи. Бывает, что брошенное в разговоре слово минует ухо и только потом, зафиксированное на бумаге и сопоставленное с другими, вдруг привлечет внимание. Оно не торопится открыть свой тайный смысл, но нередко становится отправной точкой для создания рабочей версии. «Для человека с аналитическим складом ума, — говорил капитан Панин, — одна-единственная зацепка — ключ к шифру».