Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

вертеться в кадрили и мысленно спрашивать господа бога, за что ему это всё.

Когда ночью, проводив последних гостей, усталый, раздражённый и злой, он поднялся в

свою спальню, Риверте догнал его и нетерпеливо спросил:

– Ну? Как оно вам?

Право слово, не очень понятно было, кто из них двоих собрался под венец.

– В каком смысле – как оно мне? – холодно спросил Уилл. – Разве имеет хоть какое-то

значение, как оно мне? Разве вам есть хоть какое-то дело до того, как оно мне?

– Разумеется, есть, чёрт подери! С чего бы иначе я заставил вас торчать там весь вечер?

Ну, давайте же, скажите, я умираю от любопытства. Кто вам понравился больше всех?

– Что? – заморгал Уилл.

– Может быть, сира Беата? Та шатеночка в лиловом, очень со вкусом одета, вы с ней

танцевали четыре вальса. Как она вам?

– Как она мне?

– Уильям, – руки Риверте мягко легли Уиллу на плечи. – Я понимаю, что вы устали, но мне

жизненно необходимо услышать ваше впечатление, пока оно ещё свежо. Хорошо, а как

насчёт сиры Аделы? Брюнетка в зелёном, две родинки над верхней губой, я видел, вы с

ней очень мило беседовали на время менуэта. Или, может, кто-то ещё? Ну скажите же, кто

вам понравился, что вы молчите?

– Я вообще не понимаю, что вам от меня нужно, – признался Уилл.

– Да как же – что? Я хочу, чтобы вы помогли мне выбрать!

– Я?!

– А кто, по-вашему, справится с этим лучше? Своему вкусу я совершенно не доверяю, для

меня, по правде, они все на одно лицо.

– Но какую-то же вам выбрать надо.

– Вот именно. Видите, вы всё превосходно понимаете. Так которая?

Уиллу понадобилось ещё с полминуты, чтобы понять, что он и в самом деле говорит

всерьёз.

Это было настолько же нелепо, бессмысленно и глупо, насколько и неожиданно. Уилл

думал, что король давно уже подобрал невесту для своего лучшего царедворца – и почти

наверняка так оно и было, вот только Риверте, Уилл подозревал, отверг эту кандидатуру.

Причём почти наверняка – исключительно назло Рикардо, но дела это не меняло. Он хотел

выбрать сам – но беда в том, что выбрать он не мог. Не было ничего трудного в том, чтобы

выделить среди прочих знойных сир ту, что сегодня согреет господину графу постель. Но

выбрать среди них ту, что станет согревать ему постель непрерывно в следующие лет

сорок-пятьдесят, оказалось для графа непосильной задачей. Уилл не мог взять в толк, с

чего Риверте решил, будто Уилл справится с этим лучше. Он ведь совершенно ничего не

смыслил в женщинах – он не знал, какие из них хороши, а какие дурны, он даже красоту

понимал по-своему, и крепкий деревенский румянец хиллэских девушек был ему гораздо

милее подрисованных дорогой косметикой щёчек сианских дам. Тех из них, которые

казались ему довольны умны – как сира Ирена – Риверте называл безнадёжными

идиотками; тех, что казались Уиллу изящными и воспитанными, Риверте обзывал за глаза

сушёными воблами, а при встрече любезно интересовался, не прошли ли у сиры её

знаменитые мигрени. Словом, Уилл был последним человеком на свете, который мог

судить о том, кто понравится и подойдёт Риверте в качестве подруги жизни.

И он ужасно расстраивался от того, что Риверте не желал об этом даже слушать.

– Сира Милена, вы говорите? Ни за что. У неё нервный тик и не хватает переднего зуба.

Ну и что, что она добрая девушка – вы можете представить со мной рядом женщину без

переднего зуба? Сира Илана? У неё в голове одни лошади, она отца своего разорила на

скачках и меня разорит, если раньше не убьётся, прыгая через барьеры. Сира Гортензия?

Эта пустоголовая трещотка, не способная прочесть алфавит, не сбившись пятнадцать раз?

Вы что, смеётесь надо мной, Уильям?

– Ну я правда не знаю, сир, чего вы от меня хотите! – взорвался наконец Уилл, которого

это капризное ворчание бесило не меньше, чем необоснованно переложенная на него

ответственность. – Сами вы выбрать не можете, а какую вам ни укажи – всякая вам плоха!

– Конечно, плоха, Уильям, я именно поэтому и не знаю, какую выбрать.

– Так возьмите ту, которая лучше всех в постели, и дело с концом, – выпалил Уилл, и

Риверте изумлённо распахнул глаза.

– Святые угодники, Уильям. Какой изощрённый цинизм! Вы приятно меня удивляете.

Ваше предложение заслуживало бы тщательнейшего изучения, однако есть одно «но»: вы

же не думаете, что я буду натягивать свою невесту до брачной ночи? Это было бы до

крайности вульгарно. К тому же некоторые из них могут быть девственницами, а вдруг

они мне не понравятся? Тогда уж я буду обязан жениться, как честный человек, но не на

всех же разом…

– Так выбирайте среди тех, которых уже натянули! – свирепо глянув на него, рявкнул

Уилл.

Взгляд Риверте заволокло мечтательной дымкой, и сентиментальная улыбка тронула его

губы.

– Вы гений. Решительно, Уильям, вы гений, говорю я вам. Почему вы не сказали мне

раньше? Круг выбора сужается до двух-трёх сотен. Здесь уже есть где развернуться.

Порой Уилл думал, что, если бы он смог заставить себя относиться ко всему этому чуть

иначе, чуть проще, чуть небрежнее – так, как относился Риверте – ему бы тоже всё это

было забавно и весело. Но он не мог заставить себя, в том-то всё и дело.

Уилл никогда не тщился надеждами, что Риверте хранит ему неукоснительную верность.

Сам он не спал ни с одним человеком, кроме графа – ни с мужчиной, ни с женщиной. Это

не было ему нужно; лёгкое любопытство, которым отзывалась в нём порой эта мысль,

улетучивалось почти сразу – Уилл был совершенно уверен, что ни в одной постели ни

этого, ни всех прочих миров ему ни с кем не будет так хорошо, как здесь, в постели

Фернана Вальенского. Он не раз говорил об этом Риверте со свойственной ему пылкой

искренностью – и Риверте улыбался в ответ, снисходительно и, как чудилось Уиллу,

немного грустно, взъерошивал ему волосы и говорил, что Уилл ещё так молод и совсем не

знает жизни. В отличие от него, Риверте – который жизнь, разумеется, знал, а также он

знал много мужчин и женщин, и это было для него нормой, которую присутствие в его

жизни Уилла никоим образом не меняло. Иногда после бала Уилл видел его, идущего по

коридору к спальням в обнимку с той или иной благородной сирой; иногда заставал на

замковом сеновале со смешливой юркой пастушкой; а однажды услышал не шедшее у

него из головы: «– Где мой пояс? – Видимо, там, где и мои подвязки». И всё это он

принимал как данность, потому что знал, что в конце концов Риверте всё равно придёт к

нему, в его постель. Своеобразным – хотя и довольно сомнительным – утешением для

Уилла служило то, что с тех пор, как они встретились, Риверте совершенно перестал

оказывать внимание юным пажам, певцам и оруженосцам, которые раньше вечно

крутились вокруг него в каких-то запредельных количествах, порождая множество толков,

которые людская молва раздувала до крайности. Больше Риверте не интересовали пажи; и

вообще он, кажется, совсем перестал спать с мужчинами – не считая Уилла и, кончено же,

короля. Уилл однажды рискнул спросить его, почему так – разве ему разонравились

мужчины? Он задал вопрос с затаенным страхом, не зная, чем это может быть чревато для

него самого. И не знал, что сказать или даже подумать, когда Риверте обнял его за голое

плечо – они лежали тогда в постели, сладко измотанные утехами, длившимися всю ночь

напролёт, – и сказал тем странным своим тоном, который Уилл так и не учился

безошибочно трактовать, даже спустя столько лет:

– Конечно, я не сплю больше с мужчинами, Уильям. После вас – это скучно, пресно и

просто бессмысленно.

Был ли Уилл польщён? Неверное слово. Он вообще с трудом подыскивал правильные