Ранние рассветы - Мария Чурсина

— Почти трое суток, — повторила Маша.

Вокруг запахло обычной стройкой — отсыревшим бетоном, штукатуркой, плесенью по углам. Зашумел совсем близко дождь. Маша снова обняла Сабрину и, хоть та сопротивлялась, надела на неё свою куртку.

Их вместе вернули в больницу, но Сабрину выпустили уже через несколько часов. У неё не обнаружилось даже самой лёгкой формы истощения, которое обычно довольно быстро развивается вслед за посиделками в аномальном месте. Даже нейрограммы были чистыми — врач в недоумении развёл руками, назвав Сабрину три раза сильной личностью и два неимоверно везучей. А Машу оставили в больнице.

И все посещения сократили до самого минимума, потому что как раз её нейрограмма показывала совершенно ненужные пики активности. К тому же по вечерам снова и снова поднималась противная температура.

Тряпка мазнула по окну, оставив мокрый след, а потом — жирную размазанную грязь.

— Неужели оно когда-то было прозрачным? — вполголоса проворчала Сабрина.

Ляля вместо ответа повозила по стеклу шваброй с длинной поролоновой мочалкой на конце. Грязные капли потекли на подоконник.

Уборка в институте всем страшно надоела, но терпели: оставалось всего три дня отработки, а потом — целый огромный август каникул. Ляля потопала к следующему окну, воя песню о том, как бегемота собирали на войну.

— Как там Маша? — поинтересовался Ник, возникнув за спиной Сабрины.

Она тяжёло опёрлась о подоконник — натирание тряпкой грязных окон иногда выматывает не меньше, чем махание мечом. Под конец рабочего дня Сабрину начинали страшно раздражать волосы, выбившиеся из-под резинки, и праздные вопросы, от которых она теперь не могла отделаться. И взгляды. Особенно — взгляды.

— Она ещё в больнице. К ней никого особо не пускают. А что?

Ник пожал плечами, перебрасывая молоток из одной руки в другую.

— Да мутная эта история с аномалией, с Мифом.

Миф давно укатил из города под предлогом срочных дел в районе, но скорее всего — просто решил отсидеться, пока не уляжется пыль. Потому что любому станет неуютно под ненавидящими, любопытными, ехидными взглядами. Взгляды. Вот чем институт наполнился сверху донизу.

Мимо, у самой стены, прижимая к боку цветастую сумку, прошла Альбина.

— Эй, а ты-то куда? — крикнула ей вслед Сабрина. — Ещё три окна осталось.

Альбина обернулась, разом горбясь и становясь цветом как стенка, не спасал даже яркий сарафан. Глаза сделались умоляюще-большими.

— Я отпросилась, мне нужно к врачу. К окулисту. Я записывалась на прошлой неделе.

— Какой ещё врач? — скривилась Сабрина. — Вот домоешь окно, и будет тебе врач. А пока — живо тряпку в зубы.

Альбина метнулась обратно.

— Ты чего так с ней? Вдруг и правда к врачу нужно, — тихо защитил обиженную Ник, когда Альбина скрылась за поворотом в кладовку — снова надевать рабочий халат.

Сабрина с раздражением бросила тряпку на подоконник, отчего во все стороны полетели грязные брызги. Впрочем, окну было безразлично — чуть больше грязи, чуть меньше.

— Ничего. Пусть привыкает, ей теперь с нами учиться три года.

— Вы там что, перегрелись? — басовито поинтересовалась Ляля. — Она только практику проходит, а потом обратно в третью группу вернётся.

Сабрина задумчиво оглянулась на неё.

— Было бы неплохо.

Утром снова шёл дождь. Сабрина приехала к больнице в семь утра, чтобы к девяти её пустили, заставив перед этим подписать кучу бумажек, что она всю ответственность принимает на себя. Машу она сначала увидела в узкое окошко, выходящее из палаты в коридор, а потом отперли палату.

Маша полулежала на кровати, отвернувшись к стене. Неделю назад её перевели из обычной палаты в изолятор. И, видно, она была не столько замучена болезнью, сколько неопределённостью и скукой. Впрочем, на звук открывшейся двери она даже не обернулась. Сабрина села на край её постели.

— Доброе утро. Я подумала, что нам нужно поговорить.

Маша обернулась на неё, слабо улыбаясь.

— Хорошо, только не долго. А то мало ли…

Сабрина не выдержала, вскочила на ноги. Вдох-выдох, нужно успокоиться и всё рассказать по порядку, а не то Маша снова отвернётся к стене. Попробуй, достучись до неё потом.

— Только обещай, что выслушаешь меня до конца.

Маша безразлично пожала плечами:

— Как скажешь.

Сабрина коснулась переносицы, потом выставила руку перед собой, словно Маша тут же бросилась бы на неё, и выдала то единственное и самое главное:

— Понимаешь, не было никакой аномалии.

От окна до двери в палате было всего шесть шагов. Их Сабрина прошла, наверное, десяток раз, пока говорила. Она всё боялась, что объясняет путано, что взгляд Маши снова станет потерянным, и она не ответит.

— Я узнала все подробности, ну, в институте все только и обсуждают Ростровскую больницу. Все, конечно, выдвигают самые фантастические догадки, придумывают умные слова. Но я поняла, что не было на самом деле никакой сущности, ничего не было. Поэтому и приборы у нас в первый день ничего толком не показали, помнишь? Потому и у Мифа приборы ничего не показывали. Ты должна это помнить.

— Я помню, — произнесла Маша, чуть дрогнул её голос. — Это странно, конечно. Но почему я тогда видела эту сущность, чувствовала? Да ты и сама можешь рассказать…

— Подожди, — тяжело вздохнула Сабрина, ероша и без того растрёпанные волосы. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Сущности не было, но потом она появилась.

— Разве так возможно?

— Ты обещала выслушать меня до конца!

Маша кивнула, едва ли обидевшись на резкий тон подруги.

— Понимаешь, когда мы пришли, там ничего не было. Потому мы и не смогли ничего найти. Что там искать-то вообще? Но потом Миф стал нудить: ищите, мол, ищите. И мы стали искать. Особенно ты.

Сабрина почувствовала себя беспомощной. Та картина, которую она прекрасно видела перед собой, никак не хотела облачаться в слова.

— В общем, я не знаю, как описать это по-научному. Ну, ты очень старалась хоть что-то найти, и, в конце концов, создала это. Или притянула, я не знаю, как правильно. — Она замерла, глядя Маше в лицо. Та непонимающе хмурилась. — Сущность была в больнице, только когда там появилась ты. Миф искал и ничего не нашёл, а когда зашла ты…

Маша молчала, в замешательстве переводя взгляд с рук Сабрины, сложенных у подбородка, к окну и обратно.

— Никто кроме тебя её не чувствует, не слышит, не видит.

Машино лицо сделалось несчастным.

— А как же ты? Ты ведь её чувствовала, ты шла на пятнадцатый этаж, ты рисовала защитный круг.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});