Невская битва. Солнце земли русской - Александр Сегень

— Аще бы хоть кто-нибудь из тех, что в полки со мною ходили… Что же там Домаш, Кондрат, Миша Дюжий, иные прочие? Аль не хотят меня видеть?

— Хотят, премного хотят!

— А что ж никого от своих не прислали? Вот то-то и оно.

Не получив желаемого согласия от Александра, Падко, Твердисил и Василько отправились во Владимир, где находился великий князь с другими своими детьми и женой. Они просили его уговорить Александра, на что Ярослав ответил отказом и отправил в Новгород Андрея.

Прошло совсем немного времени, и к празднику Сретенья Господня в Переяславль пришло совсем иное — великое посольство. Возглавлял его сам архиепископ Спиридон, а с ним вместе прибыли и Домаш Твердиславич, и Сбыслав Якунович, и Миша Дюжий, и Ратибор Клуксович, и Димитрий Шептун. Только каменное сердце не умягчилось бы при виде всех их, въезжающих в отчину Александра. Даже Саночка, которая поначалу принялась было уговаривать мужа не соглашаться, быстро умолкла.

И Александр вышел на мороз встречать их, низко поклонился Спиридону, испросил у него благословения. А благословив князя, архиепископ вдруг сам низко поклонился ему со словами:

— Именем самого Господа Христа челом бьем тебе, Александру Ярославичу, вернуться в Новгород и быть нашим полным князем и господином, ибо токмо твоего имени страшатся враги — ненасытные и кровожадные посланцы папские.

— Владыко! — воскликнул Александр, едва сдерживая слезы. — Прошу тебя не произносить более слов просьбы! Издалече завидев вас, я уже твердо решил, что вернусь. И каюсь, что заставил тебя, владыко Спиридоне, молвить просительные слова.

— Солнце-князь! — не выдержав, воскликнул Миша Дюжий. — Смерть ради тебя примем! Прости нас за наше поганое окаянство!

— Прости, Леско Славич! — заговорил и Домаш. — Каемся пред тобою, що отвергли тебя и славе твоей завидовали. Бис нас попутал, княже.

— Полно вам, — поспешил Александр принять их в свои объятия, видя, что все они горят желанием каяться и просить прощения, а Савва и Ратисвет готовы броситься на них с кулаками. — В канун столь великого праздника церковного забудем наши взаимные обиды и огорчения. Отпустим зло из сердец. Ибо завтра все вместе будем петь «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром».

— Слава Александру! — воскликнул в восторге тысяцкий Ратибор. — Оле тебе, Новгороде, не имеющу равного великодушия!

Александра аж подкинуло от удивления, ибо можно всю жизнь прожить и не услышать ничего подобного о Новгороде из уст новгородца. Видать, и впрямь, крепко взяли их немцы за жабры!

На другой день весело праздновали Сретенье. После литургии причащались с особенным чувством, будто каждому Христос в сей день дал чуть-чуть больше своей плоти и крови, видя их примирение, братскую любовь и счастье нового единения. Потом, выйдя из храма, до того радовались, что вдруг бросились вместе с садовниками трясти деревья, дабы побольше плодов было к осени, чуть стволы не поломали от усердия. Да что там — Миша Дюжий, конечно же, и сломал одну яблоньку, ручищи-то — шире медвежьих лап!

Отпраздновав примирение и согласие, из Переяславля отправились во Владимир — просить у великого князя разрешения Александру вернуться в Новгород. Ярослав Всеволодович повел себя должным образом. Поначалу хмурился и как бы отказывался, говоря:

— Единожды оскорбив моего сына, и в другой раз не погнушаетесь.

Но потом, истомив послов и самого архиепископа, он все же, как и следовало ожидать, смягчился. Возвращение Александра в Новгород было торжественным и величавым. Ни одного князя так не встречали ретивые новгородцы. От самых берегов Мсты выстроились радостные горожане с дарами и приношениями, а некоторые — с хоругвями. У врат Городища князь сошел с коня, архиепископ вышел из своей санной повозки, и они рука об руку друг с другом шли дальше пешие под восторженные крики встречающих. Здесь им под ноги бросили связанных крамольников, о которых было произведено дознание и выяснилось, что они получали золото и серебро от немцев. Новый посадник спросил Александра:

— Дозволишь ли, светлый княже, казнить их сегодня же лютой казнью за их гнусную измену?

— А сколько их таковых схвачено? — спросил Александр.

— Более ста, — был ответ.

— И всех казнить хотите?

— Всих!

Отдавать жестокий приказ было трудно, но Александр прекрасно понимал, что совсем никого не казнить нельзя. Вот они стояли перед ним на коленях в снегу, связанные, с отчаянием в лицах, жалкие… Но это были изменники, желавшие немецкой власти. И он вдруг четко осознал, что они хуже и папёжников, и Батыевой саранчи. Пришедшие с востока сыроядцы были и нехристь, и нерусь. Они не знали Христовой правды, не ведали света Крещения. И ходили слухи, что даже в отношениях друг с другом они не знали добра и ласки. Чего же можно было ждать от такого грубого племени! Немцы называли себя христианами, хотя исказили Христову истину и поступали, как нехристи. Но что и с них взять — нерусь!

Но вот изменники заслуживали большей ненависти, чем немцы и язычники Батыя, потому что они-то были русскими, их вскормили русские матери, напитавшие их любовью и лаской; они были православными, крещенными в нашей русской церкви, они ходили к исповеди и святому причастию, но при этом смогли пойти на такое предательство. А стало быть, они — нелюдь!

И сделавшись каменным, Александр промолвил:

— Андрея Чернаша, Романа Брудько и Евстратия Жидиславича… Этих трех бояр-изменников предать повешению. Остальных крамольников бить по двадцать раз плетью и после этого оставить в узилищах до того дня и часа, когда не останется немцев на землях новгородских и псковских.

— Никак не можно сие, княже! — возроптали множеством голосов новгородцы. — Требно усих казнить смертию!

— Що аз сказах — сказах! — отвечал Александр, впервые за полгода произнося это новгородское «що».

— Буди же ты проклят! Щоб тоби… — закричал Брудько, но ему успели заткнуть разбитый до крови рот.

И уже на другой день казнь крамольников стала причиной первой новой ссоры Александра с Новгородом, ибо его приказ они презрели, перевешав больше половины обвиняемых, а многих еще при этом истязали, отрезая носы и уши, прежде чем вздернуть. Узнав о совершаемом непослушании, Александр успел спасти жизни тридцати изменников, а потом собрался вместе с Андреем уезжать из Новгорода, в котором так и не научились ему подчиняться. С огромным трудом удалось отговорить его. Только то, что и княгиня Александра на сей раз заступилась за новгородцев, спасло их от княжьего гнева. Он согласился остаться, но при условии, что все его приказы будут выполняться безукоризненно. Андрей отправился во Владимир один. Феодосия вновь поселилась в Юрьевом монастыре при останках старшего сына.

Саночку тронуло то, что за время их отсутствия новгородцы полностью подновили Городище, убрали обветшалые постройки, возведя на их месте новые, украсили помещения, наполнили их новой утварью. Осталось и для нее где приложить руку, но это было только в радость. Как всякая молодая женщина, она обожала новшества, перестановки, подновления.

Искоренив крамолу, Александр потребовал от боярской господы много денег и оружия, всё получил сполна и приступил к изгнанию немцев из Русских земель. Собрал сильное войско из новгородцев, ладожан, ижорцев, которые даже корелу привели на службу к Александру. Первым же делом он отвоевал ближние рубежи — Тесов да Оредежу, потом броском ринулся к алатырьским берегам, на крепость Копорье, где немцы сосредоточили большие силы. Свежая твердыня ордена недолго держалась. Еще Великий пост не начался, а она уже рухнула. И здесь князь явил всем, что изменники хуже врагов. Взятых в плен немцев он пощадил — одних велел отправить в Новгород, а других и вовсе отпустил, чтоб передали своему местеру, как силен русский архистратиг. Но новгородцев, вожан и чухонцев, оказавшихся на стороне немцев, Ярославич карал сурово.

— Сие суть выродки, — сказал он, — и, предавши однажды, предадут многажды много раз. Не будь их, не было бы немцам так вольготно грабить нашу землю. Казня изменников, мы не месть творим, но оберегаем себя от них, аки от бешеных псов.

Уничтожив Копорье, срыв его до основания, Александр быстро освободил всю Водскую пятину и берега Луги. К Пасхе Христовой он возвратился в Новгород победителем, и на сей раз никто не оспаривал у него славу. Не было ни одного человечка, который бы посмел возвысить голос в пользу Ратибора Клуксовича, или Домаша Твердиславича, или Романа Болдыжевича — главных новгородских воевод. Славная была Пасха! Во всем стало ладно, да и будущее сулило надежды на то, что беды покидают истерзанную Русь.

Надобно было идти на Псков, но Александр чувствовал, что пока не время, что сил у него хватит лишь на то, чтобы овладеть городом, а следовало бы после этого дать большое сражение и надолго отбить у немцев охоту зариться на нас. Хорошо бы получить пополнение от отца, но для этого надо было знать, что умышляет Батый, идет ли он на Русские земли. Всю весну он разорял Галицию, взял Владимир Волынский, затем овладел и Галичем. Потом пришли очень хорошие вести — Батый двинулся дальше на запад, в Польшу и Венгрию. А немцев отвлекала война против литвы и земгалы. И летом, к огромной радости Брячиславны, Александр вместе с ней и Васей отправился в Переяславль, оставив в Новгороде свою дружину под началом боярина Гаврилы Олексича. Князя и княгиню сопровождал небольшой отряд, отроки Савва и Ратисвет да Сбыслав Якунович.