Большая восьмерка: цена вхождения - Анатолий Уткин

Глава 15

ГОРБАЧЕВ СДАЕТ ПОЗИЦИИ

Горбачев начинает говорить как обманутый жених, которого покинули у алтаря.

Дж. Бейкер,1995

Последнее ура Горбачева

15 октября 1990 г. норвежский Нобелевский комитет присудил Горбачеву Премию мира за 1990-й год. А 1б октября министра обороны СССР Язова посетил американский министр обороны Ричард Чейни. Общение не сделало их друзьями. Ничего похожего на особые отношения Шеварднадзе и Бейкера. Да как могло быть иначе, учитывая задачи обоих министров? Язов мог иметь любые особенности характера, но сознательно разрушать оборонительную систему страны у него не поднималась рука.

Вот как пишут американские исследователи: «Язов полагал, что его задачей является сохранить советскую военную мощь от заклания на алтаре перестройки. Он не скрывал, что ничего хорошего не вышло из дружбы Горбачева с Бушем, или Шеварднадзе с Бейкером, и он не хотел составить подобной пары с американским министром обороны. Язов продолжал жаловаться Дику Чейни на упадок советской военной мощи, на ослабление Советского Союза. Чейни знал, что ему полагается сочувствовать Язову, но он никак не мог даже имитировать это. В частных беседах он называл Язова человеком, лишенным теплоты. Язов ужинал с Чейни на даче министерства обороны под Москвой. В своем хосте Чейни восславил присуждение в 1990 году Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву. «И в зале наступила тишина, словно я сказал что-то неприличное». Присутствующие никак не выражали своего восхищения Нобелевской наградой да и самим Горбачевыми19. Интересно, восхищался бы Чейни Нобелевской премией своего президента, если бы тот разрушил американскую оборонительную систему?

В Кремле Чейни нашел Горбачева «в своей обычной агрессивной форме, но было видно, что бремя власти становится все тяжелее». Чейни поздравил советского президента с присуждением Нобелевской премии, а тот, зная, что министр прибыл от Язова, усомнился в искренности комплимента.

18 октября 1990 г. главный противник битвы в Заливе Примаков прибыл в Вашингтон. Бейкер, «избалованный общением с Шеварднадзе, быстро утомился от Примакова и «отослал» его к президенту Бушу. Президент никак не хотел видеть Примакова, но не принять его могло означать скандал, все-таки он был посланцем Горбачева. Примаков убеждал: «Не загоняйте Саддама в угол… Мы должны оставить ему тропу для отхода». Буш опять перечислил список преступлений Саддама. Примаков предложил сообщить Саддаму, что Вашингтон и Москва собираются сделать в отношении палестино-израильского конфликта — позитивным виделось предложение о созыве конференции по Ближнему Востоку. Буш ответил так: «Я ничего не собираюсь давать Саддаму… Идите и скажите ему, что встретили здесь глухую стену». Через неполный час после прощания Роберт Гейтс (ЦРУ) передал Примакову: «Президент поручил мне сказать, что вы сами выберете время отлета». Посланнику Горбачева без всякого политеса указали на дверь.

Итак, параллельная дипломатическая инициатива оказалась бесплодной, и дело снова взял в свои руки Шеварднадзе. Он спросил в Москве Бейкера 8 ноября: «Какова будет продолжительность войны? Уверены ли вы в успехе?» Затем он выехал на дачу Горбачева в Ново-Огарево. Здесь они вместе с Горбачевым встретили ведомую Бейкером американскую делегацию. Желтого цвета дом едва вместил всех прибывших, среди которых было много американских военных. Беседа была весьма жаркой. Проводив гостей, Горбачев еще долго беседовал с Шеварднадзе. Версии этого разговора отличаются друг от друга. Но утром Шеварднадзе на вопрос корреспондента ответил «округлой» фразой: «Разворачивающаяся ситуация может призвать к действиям». Бейкер мог быть доволен. Миссия Примакова получила удар в спину, советская сторона не выразила даже оговорок.

Ужас потери власти

Во второй половине ноября 1990 г. стало казаться, что ужас потери власти пробудит мужскую твердость в президенте Горбачеве. Он бросился в Верховный Совет СССР с предложениями о реорганизации органов государственной власти. Созданный совсем недавно Президентский совет был распущен. Его фактически заменил Совет Безопасности. Большие полномочия были даны Совету Федерации (состоявшему из председателей Верховных советов союзных республик). Явно реализовывалась президентская форма правления. Не было лишь достойного этого поста президента. Царь имел все царские атрибуты, кроме характера. Речь зашла о создании «президентских префектов», которые представляли бы президента в отдельных регионах, возвращая утерянную власть центру. Горбачев, возможно, впервые был похож на вождя, который овладевает секретом власти. 23 ноября он представил проект Союзного договора, в котором власть республик была существенно увеличена, а их лидеры автоматически включались в Совет Федерации.

Но — грозный знак — Украина обусловила свое подписание Союзного договора принятием конституции республики. Четыре республики оставили за собой право создать собственные вооруженные силы (Россия, Украина, Белоруссия, Армения). И все зарезервировали за собой право вести собственную внешнюю политику. Украина, Белоруссия и Молдавия объявили о своем принципиальном нейтралитете; Украина и Белоруссия — о безъядерном статусе. Возможно, критическим ударом нового феодализма по поникшей великой стране был договор, подписанный Россией и Украиной в противодействие Центру. Ельцин специально ездил в Киев, чтобы подписать этот документ, в котором не поминался ни Советский Союз, ни Союзный Договор.

Левые не дремали тоже. 18 ноября группа депутатов-демократов призвала Горбачева либо начать реформы, либо уйти в отставку. На следующий день 53 депутата — консерватора (включая секретаря ЦК по ВПК Бакланова, маршала Куликова (23 года командовавшего войсками ОВД), начальника генерального штаба генерала Моисеева, командующего ВМФ адмирала Чернавина, командующего сухопутными войсками генерала Варенникова, командующего внутренними войсками генерала Шаталина, несколько членов Академии наук (к ним примыкал и патриарх Алексий Второй) потребовали осторожного отношения к оборонительной системе страны.

Задыхающийся Горбачев 23 ноября предупредил о надвигающемся «параличе власти». Не поздно ли он понял это? Полугодом ранее такая оценка имела бы, возможно, решающее значение. Сейчас же силы развала оседлали гоголевскую тройку обезумевшей России. Несколько недель злосчастный вождь пытался обратиться к силе. 27 июня 1990 г. маршал Язов в телевизионном обращении объявил о поручении Горбачева использовать, в случае необходимости, воинскую силу с целью защиты государственных учреждений, памятников, коммуникаций и охраны жизнедеятельности военнослужащих. Верховный Совет осудил государственный саботаж. В январе 1991 г. КГБ получил дополнительные полномочия. 2 декабря 1990 г. вместо хитрого игрока Бакатина министром внутренних дел стал глава Латвийской компартии Борис Пуго. Его заместителем стал генерал Борис Громов — герой афганской войны, жестко критиковавший Эдуарда Шеварднадзе на партийном съезде в июле. Патриотов Советского Союза стало охватывать отчаяние. В конце ноября 1990 г. министр обороны Язов появился на национальном телевидении с предостережением, что советские войска прибегнут в случае нападения на них к самозащите. Через несколько дней глава КГБ Владимир Крючков выступил по национальному телевидению с предупреждением: Советский Союз находится под угрозой дезинтеграции. «Быть иль не быть — вот выбор для великого государства».

Самые сильные слова Михаил Горбачев сказал 17 декабря 1990 г. на Съезде народных депутатов. Казалось, что наконец-то он прозрел. Горбачев предупредил депутатов о «темных силах» национализма и потребовал проведения народного референдума в каждой из отдельно взятых республик, будучи уверенным, что народная масса стоит за Союз. Горбачев сказал, что страна нуждается в 12–18 месяцах твердого политического правления, чтобы избежать дезинтеграции320.

Буквально посередине этих приготовлений к государственной жесткости ведущий соратник Горбачева Шеварднадзе 20 декабря 1990 г. сделал неожиданный для всех, включая Горбачева, жест — ушел в отставку, пугая присутствующих наступающей диктатурой.

Согласно одной из версий (реалистичной) Горбачев начал испытывать очевидную ревность в отношении постоянной популярности Шеварднадзе и намеревался нейтрализовать его посредством «повышения» своего грузинского друга до поста вице-президента СССР — чтобы увести его от внешней политики и из центра общественного внимания. Шеварднадзе слышал об этом от многих третьих лиц, пока Горбачев сам не сказал ему об этом. Шеварднадзе решил не дожидаться того, что он считал моментом унижения и предвосхитить горбачевское решение своим поступком. Другой источник говорит, что Горбачев предложил Шеварднадзе пост вице-президента, но Шеварднадзе усмотрел в этом «западню» и, зная, что Горбачев более не считает его полезным, решил предвосхитить события321.