Энергия заблуждения. Книга о сюжете - Виктор Шкловский

Я говорю о «Воскресении» Толстого.

Последующее построение старого сюжета.

Женщина переживает второе влюбление, реабилитирующее первое влюбление.

Это – чистая любовь.

Та, что показана в первой сцене, с ледоходом в доме тетушек Нехлюдова.

Она воскрешает молодого человека.

Старая идея – довольный своим поступком человек,

– посмотрите, как преобразована: – когда он уже принял решение, он сидит в окне с выставленной рамой, слышит колокола, и одновременно, как отмечает Толстой,

– уже то, что он считает себя хорошим человеком, он изменил жизнь, то, что он доволен, заставляет Толстого сказать – нет, не то.

Мнимая вина женщины, что заставила обоих переменить жизнь, и вот она отвергла жертву Нехлюдова и уходит на поселение с другим человеком, а если бы она вернулась к старому любовнику, говорит на каторге одна женщина, то это было бы падением хуже первого.

Первые задачи обоих сюжетов, т. е. «Воскресения» и «Анны Карениной», они могут быть названы фабульными. Они традиционны. Они как бы случайны.

У Диккенса, мальчик, посланный матерью, остается в руках злого человека, который лишает его наследства. Его спас дальний родственник. А враждует с ним и хочет погубить его другой человек, тоже дальний родственник, которому почему-то хочется почти дискредитировать и погубить мальчика.

В другой вещи Диккенса этот мальчик связан с какими-то документами, спасает эти документы.

Это Николае Никлби.

То есть все это фабула.

Сюжет – это предлагаемые обстоятельства, раскрывающие другие обстоятельства, обстоятельства другого строя, другого стиля.

То есть мы этими обстоятельствами как бы закрепляем сюжет.

Изменение характера действующих сил и подстановка в старом мифологическом преступлении, совершенном за несколько поколений раньше, и вмешательство высших сил прощает человечество.

Миф завершается мифом.

Что же мы видим?

Один пример.

Человек копил со страстным трудом деньги, чтобы создать себе мирную жизнь с крыжовником.

Он хочет сохранить старое предсостояние.

Это ему удается с большим трудом, но крыжовник, из-за которого он погубил свою жену, кислый.

Вещь первая.

Построение опровергнуто.

Во втором случае человек получает этот самый крыжовник, крыжовник кислый, но ему нравится.

Он доволен.

Сюжет, полученное построение в том, что надо стучать во все двери.

Слишком много довольных людей.

Погибает земля, человечество, которому раньше говорили о погибающей земле.

Первоначальный сюжет перевернут.

Второй случай.

Существует гробовщик, человек большого роста, одичалый, он мучает свою жену. Жена умирает. Она умирает, как бы довольная этим.

Второе построение.

Человек музыкант и даже композитор.

Его тема: люди живут в убыток самим себе. Ключ сюжета. Он играет на скрипке об этом.

Человек, не враг, а человек, который, не видя правды, его угнетал, обыкновенный человек вдруг видит, что обыкновенная жизнь необыкновенно плохая.

Чехов иногда вырубает как бы куски жизни человека, не наряжая их.

Сын архитектора, мучимый отцом, не смог спасти сестру; остался ребенок; в него влюбляется дочка богатого инженера, они живут как бы счастливо. Потом она его бросает.

Редкий случай в фабуле, когда оставляют мужчину, а не женщину.

Но вот может ли это быть сюжетом?

Она просит развод.

Очевидно, он его дает.

Женщина носит кольцо с темой: – все проходит.

Мужчина говорит, он хотел бы, чтобы было написано: – ничего не проходит.

В городе, в котором сын архитектора становится маляром, его зовут «маленькая польза», он продал птичку за одну копейку.

Он как бы ничтожный человек в их глазах, но этот грубый город, который согласился принять как стиль города стиль бездарного отца-архитектора, этот город стал уважать сына. Одичалые люди все же понимают возвышенность его судьбы.

Фабула нарушена сменой сюжета.

Сюжет классического романа первоначально был реалистичным, а развязка условна, как бы процитирована. Она фабульна. Люди спасались рассказом о неожиданном богатстве: – больше всего – о наследстве.

У Чехова человек не улучшает своего социального положения в развязке.

Но он понимает его.

Персонаж («из мужиков») жаждал религии, оказался соучастником в убийстве. Он не донес на убийцу за взятку.

На каторге он понимает простую вещь о нравственности.

Чехов говорит – почему надо было так сложно понимать такую простую вещь.

Развязка более реальна, чем завязка.

Или они ироничны по отношению к людям, которые думают, что они что-то получают.

Эти развязки с переходом в другой план неожиданны.

В одной из ранних вещей женщина рассказала писателю – она бедна, потом вышла замуж за старика, разбогатела, увидела мир, счастлива. Муж умер. Она богата.

Но сейчас у нее новое несчастье.

Появился другой старик.

Но то, что она считает несчастьем или хочет считать несчастьем, на самом деле ее профессия.

Благополучные концы, которые успокаивают читателя и как бы позволяют уйти автору из жизни, так как и без него хорошо, они стали более трагичны, потому что погибают лучшие.

Толстой говорил, что у таланта, если он даже хочет солгать, талант не позволит ему солгать.

Сюжет – это цель автора; можно сказать, результат открытия.

Сюжет – это почти всегда мечта, это брак с любимым, это свобода, иногда счастливая семья.

В то же время сюжет, в драматургии особенно, становится штампом.

Развязка часто снимает положение, которое страшно.

В видимой фабуле ведьмы – пузыри земли, – они как бы естественная часть зла мира.

Они делают Макбету полупредсказания, предсказания сбываются, но они-то и становятся основным элементом гибели Макбета.

Иногда благополучные концы снабжаются иронией.

Так у Чарли Чаплина в одной из картин есть друг-миллионер; он его узнает только тогда, когда пьян; в трезвом виде Чарли Чаплин для него чужой человек.

В начале «Анны Карениной» Каренина читает английский роман о баронете. Она дочитывает его до традиционного конца, когда баронет получает свое баронетское счастье.

Вдруг ей становится стыдно.

Она уже видела Вронского.

Вот этот первый намек об измене.

Это не приводит к баронетскому концу романа.

К своему роману Толстой приложил точный список разочарований.

Анна Каренина погибла.

Вронский едет на смерть.

Он уже один раз стрелялся со словом «разумеется».

Он скомпрометирован сам перед собой.

И, разумеется, он едет на поле битвы умирать с традиционными словами храбреца о гибели в рукопашном бою. Ибо война идет позиционная.

Он как бы снимает с себя позор, как люди снимают с себя позор дуэлью.

Левин, разговаривая, как он ни щурится, он видит реальную жизнь. Реальную для него.

Но и Анна, когда она была хозяйкой большого хозяйства Вронского – все мнимо, – она тоже щурится.

Все знают.

Толстой пахал сохой.

Но только сегодня, в наши дни, признана система безотвальной пахоты Т. Мальцева.

Конечно, она не сможет получить широкого распространения.

Толстой не только видел будущее.

Он знал, как и растение знает, зачем оно осенью теряет листву.

Теперь мне надо сказать о повторениях.

Перед этим сделать отступление.

Когда человек начинает писать, он пишет, начиная от кого-нибудь. Или это историческое, или это кто-нибудь, то есть заметно личное.

Историческое в «Медном всаднике» – Петр, Евгений и женщина, которая ничего не сказала, о которой только говорили, она погибла.

Имя Евгений обозначает – благородно рожденный. В тексте сказано, что родовое имя Евгений блистало в истории.

Сейчас Евгений бедный чиновник.

Петр – человек, создающий план Петербурга. С ударением на слове «здесь» сказано – здесь будет город заложен. Место действия определено.

Как разрушение схемы происходит наводнение. Наводнение; на него смотрят два существа. Медный всадник, то есть «бронзовый Петр», сидящий на коне; вода не доходит даже до копыт коня; и Евгений, он сидит на льве у здания министерства военных дел (сада еще нет, он разбит для того, чтобы закрыть Сенатскую площадь, место восстания декабристов).Альтернативные герои даны в одинаковой позе.

Как бы уравненные в ней – оба всадники.

Чухонские избы исторически осуществляются как заброшенные домики в Галерной гавани.

Вот пример исторического построения.

Противовес истории подчеркнут средствами искусства.

Победа Петра дана героическим пейзажем Петербурга.

Для того чтобы сохранить, показать, как живет в искусстве построение, как оно возникает вновь, подкрепленное исторической аналогией.

Искусство не стоит на месте, потому что его шаги альтернативны.

Они используют прошлое, пересматривая и как бы отталкиваясь от него.

Поэтому в книге, которую вы читаете, часты заранее обдуманные повторения.