Набег - О. Григорьева

У берега полыхали два корабля франков. Блики пламени прыгали по водной ряби, выхватывали из черноты безжизненно плавающие на мелководье тела — руки, лица, спины. Выжившие ползком выбирались на сушу, устало падали на земную твердь, выплевывали из нутра воду вперемешку со рвотой…

Справа от бонда, скорчившись и обхватив обеими руками разрубленный бок, лежал недавний враг. Мертвый, тихий…

Сигурд запрокинул лицо к небу, глубоко вздохнул. День обещал выдаться ясным — небо наливалось чистой сияющей синевой.

— Благодарю тебя, Один… — выдохнул Сигурд.

Откуда-то появился Гримли. Присел на корточки, заглянул бонду в глаза:

— Славный был бой. — Сплюнул, растер плевок носком сапога: — Что сидишь? Ранен?

До этого Сигурд не чувствовал ни боли, ни усталости. Но теперь с трудом сумел поднять руку, чтобы ощупать старую рану и бегло проверить новые. На ноге оказалась царапина и ныла скула, больше ничего. Повязка, соскочив с плеча, дала выход крови, уже поджившая рана сочилась влажным теплом.

- Нет. Ты видел кого из наших? — Сигурд вяло мотнул головой в сторону реки.

На щеках и лбу Гримли засохла кровавая корка. Когда он пытался улыбаться, корка противно сморщивалась.

— Хевдинг цел. С ним Тортлав, Латья, Инги, Стейкель…

— А Дорин?

Гримли уставился на свои сапоги, ткнул обух топора в землю меж ними, покрутил рукоять в ладонях:

— Ушел к Хель…

Бонд догадывался об участи молодого задиры, потому и спросил. Догадывался и от чьей руки погиб Дорин. Кивнул:

— Рюрик?

— Он сын конунга, воспитанник конунга, — почему-то стал оправдываться Гримли. Отвел взгляд в сторону. — Когда-нибудь он сам станет конунгом!

— Я понимаю, — сказал Сигурд.

Все конунги и ярлы, которых он знал, поднимались на чьей-то крови. Хорошо, если это была кровь врагов или случайных соперников, но большинство предпочитали убивать родичей. В Руане Дорин посягнул на власть Рюрика. Конунг не должен прощать подобное. Особенно молодой конунг, который еще не окреп. Рюрик поступил верно, под шумок избавившись от неугодного хирдманна. А уж Тортлав снимет с него вину, распишет смерть Дорина как кару богов. Иначе для чего были бы нужны скальды? Так устроен мир — конунги убивают, а скальды превращают убийства в подвиги…

— Пойдем. — Сигурд поднял меч, опершись на руку, встал, стряхнул с ладоней смешанные с пеплом сухие травины. — Отыщем наших.

— Пошли, — согласился Гримли.

Искать пришлось недолго — драккар Рюрика оказался самым ближним к разоренному лагерю франков. Сам Рюрик стоял на берегу в окружении своих людей. Шесть плененных франков были тут же, неподалеку — понурые, грязные, с отчаянием в глазах.

Поглядывали на драккар, где к борту льнула одинокая женская фигурка наложницы Рюрика Эрны. Не замечая ее интереса к пленникам, мальчишка о чем-то спорил с Латьей.

Гримли и Сигурд сбросили добычу [71] толстяку Ауну, подле которого уже громоздилась куча одежд с яркими узорами, оружия, кувшинов, чаш и прочего хлама, подошли послушать.

Речь шла о пленниках. Рассуждали, куда их деть и надо ли вообще оставлять в живых, — на правом берегу еще оставалось войско Карла, а в битве от каждого раба можно ждать неприятностей. С другой стороны, каждый раб стоил денег…

Среди пленных Сигурд выделил троих познатнее, в красивых, хоть и рваных рубашках, с украшениями на пальцах, гладкой кожей и пухлыми губами. У одного были светлые вьющиеся волосы, у двух других — обритые головы. Поражение оглушило их - лица выражали полное безразличие.

— Нам не нужны эти рабы, — терпеливо убеждал кормщика Рюрик. — В Париже мы возьмем других.

— До Парижа еще надо добраться, — возражал Латья.

В двух шагах от спорщиков чистил меч невозмутимый Тортлав. Втыкал лезвие в речной песок, вытаскивал его, поворачивал, рассматривая в слабом свете утра. Сигурд подошел к нему, мотнул головой в сторону спорящих:

— Давно они так?

— А… — Скальд отмахнулся, провел пальцем по краю лезвия. Отдернул руку, сунул меч в ножны, забросил на спину. — Жаль, Бьерн с Волком не видели нашей славной победы.

— Может, и видели, — Сигурд указал на небо.

Скальд рассмеялся:

- У тебя душа скальда, ум бонда и сердце воина, Сигурд из Каупанга!

Из-за холма показался светлый солнечный круг, вернее, яркая опояска этого круга. Лучик света запутался в волосах скальда.

— Когда-нибудь я сочиню длинную песню, — задумчиво произнес Тортлав. — В ней я расскажу о нашем походе, о маленькой хвити, позвавшей за собой в земли Асов лучших потомков Ингилингов, о тебе, о молодом сыне двух конунгов, о городе короля франков… Я о многом расскажу…

— Но вряд ли в твоей песне будет много правды, — сказал Сигурд.

Тортлав покосился на него, печально кивнул:

— Да, бонд. Зато это будет хорошая песня. Я сложу ее для тебя.

— Если доживешь, — сказал Сигурд.

- Если доживу… — эхом отозвался скальд.

Ночью северяне праздновали победу. В устрашение войску франков жгли костры на берегу, пели песни, хвалились собственной отвагой. Сигурд тоже пытался веселиться — пил добытое в бою кислое вино франков, хохотал над шутками Красного Рагнара, бил себя кулаком в грудь, доказывая, что сразил не меньше двух десятков врагов. Два десятка было даже маловато — остальные уверяли, что уложили не меньше трех, а то и четырех.

Ночью — гуляли, а к утру подсчитали всех пленников, захваченных в бою. Оказалось больше сотни. Тащить их за собой в Париж не было никакого смысла. Пленников согнали всех вместе, затем выстроили перед бывшим лагерем, плечом к плечу. Шестеро, плененных людьми Рюрика, оказались в самой середке. Один, тот, у которого были светлые волосы, выглядел хуже других. Из раны на его бедре все еще текла кровь, лицо стало совсем белым, губы утратили цвет, глаза горячечно блестели. Он едва стоял на ногах, двое бритоголовых поддерживали его под руки, чтоб не упал. Дышал он трудно, всхлипывая при каждом вдохе, словно у него в горле стояла какая-то преграда.

Проходя мимо цепи пленных франков Рагнар остановился напротив него, ткнул пальцем в грудь:

— Как тебя называют?

Светловолосый поднял на него пустой взгляд, облизнул губы, попытался что-то ответить. Вместо слов из его горла вырвались бессвязные хрипы.

— Ленард, — вместо него произнес один из бритоголовых.

Рагнар запустил пальцы в бороду, прищурился:

— Он был твоим хевдингом?

— Да.

Похоже, бритоголовый неплохо знал северный язык.

— Он умирает, — сообщил ему Рагнар.

— Да, — вновь согласился бритоголовый. Поудобнее подхватил под локоть своего «хевдинга», шмыгнул носом: — Ты позволишь нам достойно похоронить его?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});