Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вообще все это… как-то… — Мак умолк в замешательстве и вздохнул. — Все это как-то не так. Обидно, понимаешь…
— Понимаю, — сказал Вадим, уже внимательно глядя на Мака.
— Да, — сказал Мак и опустил голову. — Мне с самого начала не понравился этот Ноев ковчег. Гарик из консерватории, Марик из обсерватории, и еще кто-то, и еще… Главное, один Гарик пришел. А зачем я? Неужели нельзя прямо сказать?
— Что прямо сказать?
— Ну… не нужен, мол. И — долой.
Помолчав, он проговорил тихо и с удивлением:
— И кто — Палавин! Ведь он же… соломенный какой-то. Неужели она не понимает? Нет. И не поймет. Нет! — Мак убежденно тряхнул головой. — Зато я понял. Она сама такая. — Мак неуверенно взглянул на Вадима. Вадим нахмурился и отвел глаза. — И хоть я вижу ее, понимаю, а… больно, Вадим. Если ты любил когда-нибудь, Вадим, ты должен понять. Страшно, когда не любят, но еще страшней, когда видишь вдруг, что ты сам себя обманул. Все, что ты создавал в душе, тайно любовался, с каждым днем украшал чем-то новым, прекрасным, — все рушится вдруг, все, все… — Мак усмехнулся. — Что я говорю? Тебе, наверно, смешно… Я выпил немножко. Все будет хорошо. А ты не любил ее, я знаю. Никогда. Ты ведь умный мужик. А я… ну… я пошел. Уже по дому соскучился.
Мак как-то беспомощно, виновато посмотрел своими близорукими глазами на Вадима, сжал ему руку изо всех сил и быстро пошел к вешалке.
— Постой! — сказал Вадим. — Ты же хотел с Леной попрощаться?
— Ах да! Ну, вызови ее…
Мак ушел.
В большой комнате продолжался музыкальный вечер. Потом потанцевали немного и гости начали расходиться. Исчезли две девушки, попрощался летчик и ушел в соседнюю комнату спать. Он был ленинградским гостем в доме у Медовских.
Когда Вадим уже решил откланяться — было около двенадцати, — в гостиную вошел невысокий, широкоплечий мужчина, с круглой, совершенно серебряной головой и такими же, как у Лены, карими глазами.
— Папка! — воскликнула Лена радостно. — Ты сегодня так рано?
— Для Константина Ивановича это рано, — пояснила Альбина Трофимовна. — Костя, поешь, выпей вина. Молодежь тебя угощает.
Медовский пожал всем руки и, стоя, выпил рюмку водки. Его простое, загорелое лицо и спокойная улыбка понравились Вадиму.
— Веселитесь, товарищи. Что замолчали? — сказал Медовский, аппетитно разжевывая огурец и улыбаясь. На скулах его двигались крепкие желваки. — Считайте, что меня нет. Я еще на работе.
— Ты им нисколько не мешаешь. И они тебе не мешают, Костя, — сказала Альбина Трофимовна. — Ешь, пожалуйста.
Медовский посидел минут десять в комнате, послушал игру Гарика, шутливо перекинулся несколькими словами с Леной и ее подругами и, узнав, что у молодых людей кончились папиросы, выложил на стол коробку «Казбека». Затем он простился и вышел из комнаты.
Вадим догнал его в коридоре:
— Константин Иваныч! У меня к вам дело на две минуты.
— Ко мне? Пожалуйста.
Медовский пригласил Вадима в кабинет. И когда Вадим вошел в эту большую комнату, которая казалась тесной от книжных шкафов, от огромного рабочего стола, загроможденного книгами, бумагами, какими-то металлическими деталями, когда он сел в просторное, жесткое кресло перед столом, ему показалось, что он попал совсем в другую квартиру, в другой дом. Здесь даже воздух был иной, свежепроветренный, немного прохладный.
— Так. Слушаю вас, — сказал Медовский, тоже садясь, но сейчас же встал и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. Рояль за стеной притих. — Так будет спокойней. Пожалуйста, слушаю вас.
Вадим начал говорить о Солохине, и Медовский слушал молча, но глядя на Вадима все с большим интересом и удивлением.
— Вы знаете, этот разговор для меня неожидан! — сказал он, когда Вадим кончил. — В самом деле! Я вас как-то связываю с Леной… Это вы, кажется, с ней однажды в театр запаздывали? Да? Помню, помню. Да, и я привык, что с Леной и с ее приятелями мы говорим обо всем на свете, но только не о серьезных делах. Тем более о делах завода. И тем более моего завода! Невероятно! — Он рассмеялся, потом нахмурился, потер пальцами глаза и сказал серьезно: — То, что вы рассказали, очень интересно. И нужно. Вот я записываю фамилию — Солохин? Со-ло-хин… Так. И завтра же выясню. Это я вам обещаю. Видите, я еще человек новый на заводе и, например, не знал, что у наших комсомольцев есть такая связь со студентами. А это замечательное дело! И давно осуществляется?
— Да нет еще. Первый месяц только.
— А вы расскажите поподробней. Как началось, с чего? Что уже сделано? Курите!
Вадим рассказывал долго. И он и Медовский оба так увлеклись разговором, что не услышали, как прекратилась музыка за стеной, утихли голоса. В дверь заглянула Альбина Трофимовна.
— И что это они тут делают? Я думала, в шахматы играют… Господи, топор можно вешать! Надымили!
Медовский замахал на нее рукой.
— Мы работаем, мать, работаем! Принеси-ка нам чаю.
— Извините, Константин Иваныч, поздно уже. Мне пора, — сказал Вадим. — Да и вам, наверно, надо отдохнуть…
— Отдохнуть?.. Да я уже отдохнул! — Медовский рассмеялся, взяв Вадима за локоть, и посмотрел на часы. — Хотя да, время-то позднее. Ну что ж, пойдемте… А с Солохиным я разберусь. Это очень важно. Мне как раз вчера парторг жаловался на Бриз. Разберемся, я вам обещаю.
Они вошли в столовую. Рояль был закрыт, стол убран, и горела одна уютная настенная лампочка с матовым абажуром в виде лилии. Лена и Палавин сидели на диване и вполголоса разговаривали. На коленях у Палавина лежала раскрытая коробка конфет.
— Ну-с, бал окончен? — спросил Медовский. — Но конфеты, я вижу, не кончились?
— Папка, ты не представляешь, какой Сережа сладкоежка! — сказала Лена смеясь. — И курит, и любит сладкое. Удивительно, правда?
— Да? — сказал Медовский. — Удивительный человек. А мне вот Вадим рассказал интереснейшие вещи. Оказывается, ваш институт, Лена, шефствует над моим заводом. И комсомольцы такую деятельность развили, — а ты мне ни слова и не сказала.
— Просто, папа, случая не было.
— Случая не было поинтересоваться?
— Не так все это интересно, как тебе кажется! Да! — сказала Лена с апломбом. — Много шума из ничего. И вообще вся эта история нужна главным образом нашему секретарю Галустянчику, чтоб его похлопали по плечу в райкоме, напечатали где-нибудь… А у студентов своих дел по горло.
— Вот как? — удивился Медовский. — А мне Вадим как-то иначе рассказывал.
— Лена ведь ни разу не была на заводе, — сказал Вадим, — и говорит сейчас с чужих слов.
Медовский кивнул:
— Я тоже так думаю. А ведь мне обидно, что моя дочь в стороне от такого важного комсомольского дела. Я серьезно говорю.
Лена пожала плечами и взяла в рот конфету.
— Костя, к чему эти разговоры? — вдруг горячо заговорила вошедшая в комнату Альбина Трофимовна. — Ведь у Леночки вся жизнь впереди! И всю жизнь она будет работать, только работать. Так дай ей в эти несчастные три-четыре года, в ее студенческую пору пожить легко, без этих забот, нагрузок. Студенческие годы — это самые светлые, чудесные годы в жизни, не правда ли? А тебе не терпится! Тебе хочется сейчас же запрячь ее, повесить гири! Успеет еще, господи…
— Конечно, мама правильно рассуждает, — сказала Лена, обиженно и исподлобья глядя на отца. — Вон кончу, пошлют меня куда-нибудь на Камчатку, тогда узнаете!
— Я буду только рад, — сказал Медовский нахмурясь. — Спокойной ночи, молодые люди! Всего хорошего, Вадим! — Он пожал Вадиму и Сергею руки и вышел.
Вадим тоже попрощался. Сергей вяло протянул ему руку, не поднимаясь с дивана. Очевидно, он никуда не собирался уходить. Нет, Вадима это не трогало.
Лена проводила его в коридор.
— Это все из-за тебя, — шепнула она, усмехнувшись.
Вадим молча оделся, взял портфель. Лена подошла к нему ближе. По ее неуловимому и странно улыбающемуся лицу Вадим понял, что она хочет сказать что-то значительное.
— Ты очень злишься на меня? — спросила она тихо, склонив голову и глядя на него снизу вверх.
— Я? Нисколько не злюсь.
Лена осуждающе покачала головой.
— Я вижу. Не надо говорить неправду. Ты всегда был честным, Вадим, будь честным и теперь.
— Повторяю: я нисколько не злюсь, — сказал Вадим спокойно.
— Ну, а что же?
— Ничего.
Они стояли в пустом коридоре, возле шкафчика с еще немым телефоном. На шкафчике лежал блестящий круглый абажур, приготовленный, очевидно, для коридорной лампы. Лена стучала по нему пальцами, и абажур тонко позванивал.
Лена вдруг улыбнулась.
— Наверно, ничего и не было? Признавайся уж.
Да, лицо ее трудно будет забыть. Он отвел глаза и случайно увидел отражение ее на выпуклом стекле абажура. Он увидел приплюснутый узенький лобик и уродливо раздутую нижнюю часть лица. Огромные зубы улыбались, и посередине — чудовищный серый зуб…
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Прощай, Коламбус - Филип Рот - Современная проза
- Звоночек - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Сетка - Геннадий Трифонов - Современная проза
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов - Современная проза
- Почему ты меня не хочешь? - Индия Найт - Современная проза
- Охота - Анри Труайя - Современная проза
- АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина - Современная проза
- Увидеть больше - Марк Харитонов - Современная проза