Хозяйка Фалкохерста - Ланс Хорнер

– Ты славный парень. – Лукреция Борджиа узнала собеседника. – Очень славный! Но вот беда: нет в тебе мужского соку! Ты спишь с Квини уже три месяца, а она все никак не забеременеет. Поэтому масса Максвелл решил отдать ее другому.

Ной поперхнулся. Если бы не ночь, она увидела бы в его глазах слезы.

– Но я люблю Квини, мисс Лукреция Борджиа, мэм! Мы с ней не просто спали вместе. У меня сердце разорвется, если мне нельзя будет с ней спать. Она меня тоже любит.

Лукреция Борджиа оттолкнула его. При всей властности, даже грубости этого жеста в нем угадывалась плохо скрытая нежность.

– До вашей с ней любви никому нет никакого дела, Ной. Ты такой же ниггер, как и я. Любовь существует не для нас. Масса Максвелл велел тебе возвращаться ночевать в часовню, я передала его приказ. Чего тебе еще? Ты забыл, что парням из часовни нельзя ошиваться вокруг хижин по ночам? Если я скажу массе Максвеллу, что ты шатаешься здесь, как безумный, то тебе не миновать порки.

– Не говорите, мисс Лукреция Борджиа, мэм! Ни за что не говорите! Я не хочу, чтобы меня пороли. Я смирный. Вы же знаете, какой я смирный!

Она знала, что Ной никогда не доставлял хлопот: он был кротким, послушным, усердным. Она заговорила с ним менее сурово:

– Я ничего ему не скажу, если ты сейчас же уберешься к себе в часовню. Я через несколько минут загляну туда – чтобы ты был на месте! Нельзя, чтобы бодливые бычки вроде тебя бродили по ночам по поселку.

Он исчез в темноте. Она вздохнула. Она так желала Омара, что могла понять чужое желание. Ной так же сильно хотел Квини, как она Омара. Однако она же сделала над собой усилие и отмела страдание как не заслуживающую внимания чепуху. Ниггерам не положено влюбляться. Она не хотела признаваться себе, что влюбилась в Омара, и предпочитала считать свое томление, как и чувства Ноя и Квини, вульгарным желанием. Лукреция Борджиа снова нащупала руку Омара и потащила его дальше, к единственной освещенной хижине. Показывая на распахнутую дверь, она молвила:

– Квини живет здесь с Лейлой.

Они немного постояли у входа. Огарок, прилепленный к треснутому блюдцу, озарял помещение тусклым желтым светом. На полу были устроены четыре убогих ложа: тюфяки, набитые соломой, на импровизированных кроватях, ветхие пледы. В хижине теснилось семеро душ: три пары сидели на кроватях, четвертую кровать занимала одна девушка. Даже в полутьме она выделялась своей миловидностью. Изящная, с круглым личиком и длинными волнистыми волосами, ниспадавшими ей на плечи. На вид ей можно было дать лет шестнадцать-восемнадцать.

Лукреция Борджиа оглядела хижину, проверяя, соблюдают ли здесь порядок и чистоту согласно ее суровым требованиям. Претензий у нее не возникло – возможно, именно благодаря потемкам. Постели вроде аккуратно застелены, вокруг очага выметено, люди опрятно одеты. Она кивнула, приветствуя высокую, крепкую негритянку лет двадцати пяти:

– Добрый вечер, Лейла. Как поживаете?

– Отлично, мисс Лукреция Борджиа, мэм. Вот только Ной досаждает. Ходит сюда ужинать. Я кормлю его, но всегда помню, что масса Максвелл не велел ему у нас задерживаться. Ведь хозяин даст Квини нового мужчину.

При упоминании своего имени девушка поднялась с кровати и поспешно поправила плед.

– Привет, Квини, – коротко приветствовала ее Лукреция Борджиа. Ее душила ревность, и она не собиралась любезничать с соперницей. – Вот это Омар. Теперь он будет твоим сожителем. Постарайся побыстрее забеременеть, потому что массе Максвеллу очень хочется получить от этого парня потомство. Омар – парень особенный: он наполовину мандинго.

Квини пригляделась к Омару, несмело улыбнулась ему и повернулась к Лукреции Борджиа.

– Если я забеременею и рожу для массы Максвелла хорошего сосунка, можно мне будет вернуться к Ною? У нас с ним любовь, мисс Лукреция Борджиа, мэм.

– Тсс! – прошипела Лукреция Борджиа и сердито погрозила ей пальцем. – Ниггеры не имеют никакого понятия о любви. Любовь существует только для белых. Это они влюбляются, венчаются у священника и потом всю жизнь живут вместе. Экая потеха! Поэтому все белые дамы такие изможденные. То ли дело негритянка: забеременеет, подарит своему хозяину сосунка, он заплатит ей за это серебряный доллар. Потом у нее будет новый негр, новая беременность, и так далее. Нам не нужно мучиться всю жизнь с одним и тем же обормотом. И потом, Омар гораздо лучше Ноя.

Квини улыбнулась. Она не могла не согласиться, что ее новый мужчина в белом тюрбане очень привлекателен. Она вовсе не испытывала к нему отвращения, однако и в самом деле была привязана к Ною и не могла так просто его забыть. Ной был чувствительным юношей, они говорили друг другу разные нежные словечки и целые фразы, которые имели значение только для них одних. Однако она не имела права выбора. Поэтому понуро повесила голову, едва сдерживая слезы.

Лукреция Борджиа подтолкнула Омара к Квини:

– Сядь к ней на постель. Это будет означать, что ты ее мужчина. Посмотри на остальных.

Она обвела широким жестом хижину, подразумевая остальные три пары. Когда Омар сел, она схватила Квини за подбородок и задрала ей голову.

– Тебе лучше забыть Ноя, Квини. Он никуда не годится. В нем нет мужского соку. Он спал с тобой три месяца, и все без толку.

– Я все равно люблю его, мисс Лукреция Борджиа, мэм. Люблю!

Лукреция Борджиа уже испытывала нечто подобное к Омару и могла поэтому посочувствовать горю Квини. Впервые в жизни, и то ненадолго, она представила себе, что значит быть белой, полюбить мужчину, выйти за него замуж, жить вместе и знать, что его никогда не продадут, что они останутся неразлучны до самой смерти.

Она поспешила прогнать неуместные мечты. Превратиться в белую? Только этого не хватало! Зачем ей такая радость? Она припомнила немногих белых женщин, которых ей доводилось знать, и белых мужчин – их супругов. Нет, она ни за что не поменялась бы местами ни с одной: ведь каждой из них суждено ночь за ночью, год за годом пребывать в объятиях одного и того же мужчины. Тоска, да и только!

Она размахнулась и отвесила Квини оплеуху. Пощечина получилась такой звонкой, что все население хижины встрепенулось и уставилось на Лукрецию Борджиа. Она уже замахнулась, чтобы врезать Квини по другой щеке, но передумала и уронила руку.

– Оставь свои глупости, неблагодарная девчонка! Сама рассуди: масса Максвелл дает тебе самого лучшего своего негра, а ты имеешь глупость оплакивать какого-то дурацкого Ноя! К тому же это все равно тебе не поможет: Ноя продадут на ближайшем же аукционе. Можешь мне поверить: я сама слышала, как масса Максвелл говорил об этом с массой Хамом.

Она шагнула к Лейле, скрипя своим накрахмаленным фартуком, и обратилась к ней с такими словами: