Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

и Меркурий оказались чуть не нос к носу.

– А это тебя где? – воевода Корней довольно бесцеремонно ткнул отца Меркурия в тот самый шрам, что священник давеча демонстративно почёсывал.

– На Дунае. От вас подарок.

– Кхе!

– А у меня от вас имеется, – встрял в разговор Лука. – Тоже с Дуная. А ты, Корней, тогда без отметины вышел.

– Да, было дело, – воевода улыбнулся, но глаза остались неласковыми. – Крепко тогда пешцы ромейские встали, что твой ёж. Помнишь, Лука, у них ещё у каждого хохол из перьев на шлеме был? Ты ещё…

– Вроде как у жаворонка? – перебил отставной хилиарх.

– А ты знавал из них кого, что ли?

– Я ими командовал, эпарх!

– Кхе, старые знакомцы мы с тобой, значит, – Корней ткнул веником в сторону отца Меркурия. – Бывает же.

– Бывает, эпарх, – кивнул отец Меркурий. – Я ведь ваши щиты тоже запомнил. Друг мой на том поле остался. Копьём в лицо.

– Кхе, то-то и оно. Знаешь, полутысячник, не надо тут никому об этом знать. Мы-то с Лукой понимаем… Другие тоже понять способны, да не все. Особенно те, кто там своих схоронил. Потому, – Корней обвёл тяжёлым взглядом присутствующих, особо задержавшись на Никифоре, – кто об этом болтать будет – язык вырву.

– Не боись, Кирюха, – прогудел боярин Фёдор, – не детишки чай. Да и не пора ли нам вылезать отседова за стол. Разговор есть, а отче с утра не жравши.

* * *

– А поведай-ка нам, Никеша, как ты за племяшем своим по Неману гнался, – утирая усы после третьей чары вопросил боярин Фёдор. – Сказывают, чуть портки не потерял поспешаючи.

– Верно, Никеш, – подхватил боярин Корней, – ты чего, в гребцы задохликов косоруких нанял или кормить их позабыл, что Михайлу только у самого волока нагнать сподобился? У него ж парни и вдвоём весло ладейное не поднимут, а половина и ладью второй раз в жизни видели, как так?

– Выдумщик у тебя внук, Корней Агеич, – на лице Никифора не дрогнул ни один мускул, но каким-то напряжением от него всё же повеяло, – он, не поверишь, на ладьи паруса невиданные пристроил, что чуть не против ветра ходить можно. Ну и поскакал под теми ветрилами…

– И не косые латинские, другие какие-то, – вырвалось против воли у отца Меркурия. – Я таких не видал.

– А ты, отче, откуда про такое знаешь? – недобро прищурился воевода.

– Пришлось в либурнариях послужить, – усмехнулся отставной хилиарх. – В ладейной рати, то есть. Сам не моряк, но парус от весла отличу. Да и вырос я рядом с морем.

– Кхе, ясно, – протянул Корней. – Сказывай дальше, Никеша.

– Значит, полетел на тех ветрилах – не угонишься. – Купец даже чуть привстал с лавки. – Мы ведь за ним даже по ночам гнали! Думал я, всё – сгинул племяш и князя с семейством загубил! Сердце кровью обливалось!

– Погодь, – перебил родственника воевода, – ты как прознал, что Михайла княгиню с детьми вызволил, князя полонил и со всем этим табором на ладьях в Туров подался?

– Так, Корней Агеич, я ж от войны в Городно отсиживался, – зачастил Никифор, – а туда Веселуха – полусотник порубежников князя Всеволода возвернулся и княжича привёз. Он мне знакомец давний, вот и обсказал. Так вот он рассказывает про отрока лихого, что князя взял, княгиню с детьми освободил и самого Веселуху провёл, и тут меня как обухом по голове – Михайла ведь это! Второго такого ухаря днём с огнём не сыщешь. Ну я и подхватился: лучших гребцов нанял, за тройную плату, между прочим, в ладьи припасы и одежду, что князьям прилична, загрузил, ну и тем же днём вдогон пошёл. Думал, нагоним быстро – ну какие из Михайловых отроков гребцы? А тут день гоним – нету, второй – нету, третий пошёл – тут у меня уже на сердце погано стало и ножонки подгибаться начали – сгинул племяш!

– Угу, – кивнул Фёдор. – А как про князя с княгиней подумал, так и в нужник припёрло – князинька-то, благодетель твой, сгинул. С кем делишки свои обстряпывать будешь, а, Никешка?

– Обидные слова твои, боярин! – Никифор вздёрнул голову и выгнул грудь колесом. – Это когда я от чести купецкой и слова купецкого отступал? Или от родни отрекался? Напраслину возводишь!

– Давай, Никеша, вещай дальше, – поспешил прекратить намечающуюся ссору воевода. – А ты, Федька, не цепляй его. Пусть рассказывает.

Никифор обиженно шмыгнул носом.

«Что-то ты переиграл, почтенный купец. Чего ты боишься? Того, что взятку князю заносил? Так тебе то не в укор – все вы так поступаете. Или у тебя с князем ещё какие дела? За которые ни тебя, ни князя по головке не погладят? А воеводе и остальным что до того? Они ведь тебя не о твоих торговых делах с язычниками допрашивают – срать им на них, они угрозу от тебя чувствуют. Для себя самих. И ты это понял. Так что ты скрываешь, почтенный купец?»

– Ну, нагнали мы Михайлу, когда уж не чаяли, – купец продолжал, храня вид оскорблённой невинности. – Сначала и не поняли, что это они – больно уж ладья чудная. Думали, ляхи али ещё кто.

– А у тебя народу в ладьях до пупа, и все оружные да к бою ладейному привычные – грех не попользоваться, – опять съязвил боярин Фёдор.

– Федька! – Корней пристукнул ладонью по столу.

«Как интересно! Главный в этой паре патрикиев, безусловно, Корней, а не Фёдор. Хотя погубить своего друга эпарха Фёдору раз плюнуть. Но терпит. Значит, связывает с другом юности свои надежды, и надежды эти явно немалые. Он сюда с больших высот упал, если верить Иллариону и Феофану».

– Молчу, молчу, – погостный боярин примирительно выставил ладони.

– Ух и озлился я, когда понял, что Минька это! – как ни в чём не бывало продолжил Никифор. – Хотел велеть перепороть всех сопляков, а Миньку втрое! Чего упорол – князя при смерти чёрт знает куда поволок, княгиню – она ему башку откусить готова была, по реке, реки не зная, попёрся, кормился, у медведей христарадничая! А ну как занемог кто или, упаси господь, помер? Всех бы тогда!

– Перепороть, говоришь? – с ухмылкой осведомился десятник Егор. – Умный ты, Никифор Палыч, умный, а дурень. У нас на ладье три десятка самострелов было, и все с огненными болтами. Факелы уже горели – поджигать. Два раза стрельнуть – и коптился бы ты, Никифор Палыч, что твой угорь! Свечку святому Василию[89] поставь – Роська ладьи твои опознал.

– Болты огненные действенные, Егор? – вдруг подал голос Лука.

– Ещё как, – кивнул тот. – В деле опробовали – штука страшная!

– В бою