Рукопись из Тибета - Валерий Ковалёв

На прощание король подарил нам двух крепких пони с богатыми седлами и красавца-яка, выделив сопровождение до границы, а иерарх снабдил рекомендательным письмом к Пачен-ламе. Отправлявшему религиозную власть в Тибете.

Добравшись до городка Лингши с одноименным монастырем, на северо-востоке страны, мы отдохнули там сутки, а на закате пересекли границу. Кстати, европейцы в то время в Тибет не допускались, монахи же посещали его без проблем. Сказывались вековыесвязи.

На китайской стороне, в небольшом селении, наняли проводника-уйгура и погонщика. Которые нам не особо понравились. Уйгур был средних лет, с бегающими глазами, а второй, скорее всего его приятель — хмурый верзила с одним ухом. Однако выбирать не приходилось. Селение было почти пустым, в полях, шли весенние работы.

На следующее утро, помолившись, мы отправились в путь. По Тибетскому нагорью.

Впереди, на тощем облезлом муле, неспешно следовал проводник, затем мы с Кайманом на своих лошадках, а в арьергарде, на меланхолично жующем жвачку вьючном яке, восседал погонщик.

Спустя час, полого ведущая вверх каменистая дорога сузилась, став широкой тропой, а потом скукужилась до едва заметной.

После цветущего и достаточно цивилизованного Бутана, горная страна, в которую мы вступили, выглядела дико и пустынно. Во всяком случае, та его часть, по которой мы двигались.

Уходящее к небу нагорье, кое-где покрытое зеленью, занимало площадь в два миллиона квадратных километров со средней высотой около пяти тысяч метров, ограничивалось с севера хребтом Куньлунь, за которой лежала Средняя Азия и пустыня Гоби, а с юга окаймлялось волнистыми равнинами.

Где-то в этих местах были истоки Инда, Брахмапутры и Меконга, а также других великих рек, порожденных снегами и ледниками Гималаев.

Воздух становился все более разреженным и прохладным, в бледном высоком небе парил орел. Зорко высматривая добычу.

К полудню мы устроили привал в небольшой, поросшей густым кустарником и полынью седловине, с прыгающим по замшелым камням ручьем. Звонким и прозрачным.

Погонщик снял с яка вьюки и прихваченную вязанку дров, мы расседлали пони, пустив их щипать скудную растительность, а проводник занялся костром. На котором вскоре забулькал котелок с чаем.

Выпив по паре пиал и закусив лепешками с сыром и вяленым мясом, мы отдохнули часок, а затем снова тронулись в путь. Тропа, петляя, продолжала повышаться.

К вечеру поднялись на перевал, за которым виднелась череда других и проводник (его звали Бахрам), сообщил, что за вторым будет селение Кангмар, от которого «сорок пиал чая»[204] до столицы Тибета. Сейчас же следует остановиться на ночлег. Ночью по горам ходить рискованно и опасно.

— Здесь неподалеку заброшенный храм, — сказал он, спешившись и беря мула под уздцы. — Следуйте, уважаемые, за мною.

Храм оказался древними развалинами под скалой, с одним уцелевшим помещением. Судя по давней золе в очаге и закопченному потолку, в нем нередко останавливались путники.

Когда животных освободили от поклажи, занеся ее внутрь, мы с Кайманом извлекли спальные мешки и стали разводить костер, намериваясь приготовить ужин. Азиаты же, прихватив кожаное ведро, отправились поить животных водой к знакомому им источнику.

Спустя полчаса они вернулись, Бахрам навесил на таган котелок и перелил туда воду, Кайман вручил каждому по банке открытой тушенки, разогретой на огне, а я положил на расстеленный платок несколько посыпанных кунжутом лепешек.

Чай на этот раз отдавал легкой горечью, но мы отнесли это к качеству воды, вскоре котелок опустел, и все отошли ко сну. Ламы в спальных мешках, а проводник с погонщиком, завернувшись в свои халаты.

Когда я с трудом продрал глаза, в пролом крыши заглядывал солнечный луч, рядом вовсю храпел вождь, тибетцев не было. Отсутствовала и поклажи.

«Картина Репина, приплыли», всплыла мысль и я, выбираясь из спальника, заорал, — Кайман, проснись! Нас обокрали!

Храп прекратился. — Чего? — высунул голову наружу вождь, сонно озираясь.

Еще через минуту мы выскочили на свет — у развалин было пусто. На земле валялись лошадиные каштаны и несколько блинов яка.

Горное эхо долго разносило слова. Великого и могучего. А потом стихло.

— Теперь понятно, почему был горьким чай, — облегчив душу, сказал я. — Эти бляди туда что-то подсыпали.

— Так они же пили его с нами, — засомневался Кайман.

— Ну и что? Потом чем-то нейтрализовали.

Сперли у лам практически все. Яка с лошадьми, груз и дорожные сумки. В которых были письмо тибетскому иерарху, мой дневник и наличность в десять тысяч «зеленых». Увели даже наручные часы с четками. Ловкие оказались, гады.

Такого удара мы не получали давно. Хотелось выпить и набить кому-нибудь морду. Но вокруг было пусто и безотрадно.

Успокаивало то, что все свои средства, помещенные в бутанский банк, за день до отъезда мы перевели в Лхасу. Однако туда нужно было еще добраться.

Проверили, что осталось в карманах монашеских одежд. Только паспорта, по неполной пачке сигарет, плитка шоколада, морская зажигалка, да коробка спичек.

Далее встал вопрос, куда идти? Возвращаться к границе или двигаться вперед, к неизвестному нам Кангмару.

Единогласно решили — вперед. Русские, как известно, не отступают.

Затем мы отыскали неподалеку родник, где ополоснули лица, сжевали треть плитки шоколада, запив ее водичкой, увязали спальники, подтянули широкие монашеские штаны под накидками и зашаркали ботинками по тропе. В сторону второго перевала.

Постепенно утренняя прохлада сменилась теплом, солнце все больше пригревало, в долинах рассеялся туман, даль распахнулась во всем своем величии. Такие необъятные пространства с синеющими вдали пиками мне приходилось видеть только на картинах Рериха.

Примерно через километр, возле свежей горки лошадиного помета, сбоку от тропы в розовом мху, что-то блеснуло. Это была моя гитара. Здесь же валялся и дневник, шурша на легком ветерке раскрытыми страницами. Видно они не представляли ценности для воров и были выброшены.

Дневник, я тут же определил за пазуху, инструмент сунули в спальник и путники двинулись дальше.

— Если догоним этих козлов, я им бошки поотрываю, — буркнул Кайман, прибавляя шагу.

— Это вряд ли, — обозрел я мерцающий в ярком свете, ландшафт. — У них фора в несколько часов, да и скорость раза в два быстрее.

К полудню мы плелись где-то на полпути к желанному перевалу, который почему-то не становился ближе.

— Рефракция, — утерев пот со лба, тяжело дыша, сказал Кайман. — На такой высоте свет преломляется искажая расстояние.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});