Это Б-о-г мой - Герман Вук

Странное привидение в одеянии священнослужителя действительно является ключом ко всему «Введению». Когда историк находит в веками сохранявшемся тексте десятки и сотни стихов, прямо противоречащих его излюбленной теории, и приходит к заключению, что такое положение вещей доказывает существование невидимой руки фальсификатора-провидца, — создается впечатление, что труд историка пересекает красную черту между серьезным историческим опусом и произведением изящной словесности, построенном на последовательной фантазии.

Сегодня можно лишь поражаться, как подобный труд смог — даже на несколько десятилетий — представлять целую серьезную область схоластики. Но история науки показывает, что любая смелая гипотеза может стать популярной, если наука не располагает достоверными фактами. В случае с трудом Вельхаузена основная причина его популярности, по-видимому, заключается в том, что в 1875 году эволюционистские идеи витали в воздухе. Битвы за и против учения Дарвина были еще в полном разгаре, но уже было ясно, кто выйдет победителем. Понятно, что теория, перенесшая идею эволюции в Ветхий Завет, излучала блеск и возбуждала умы читателей, даже если она и ставила Библию вниз головой. Работа Вельхаузена над документацией, какой бы откровенно пристрастной и искаженной она ни была, сколь бесконечно далеко ни была бы она от научной точности, покоряла абсолютным количеством мельчайших научных деталей. Толкование Библии под влиянием этого труда продолжалось — с постоянно растущей неуверенностью — до тридцатых годов нашего века. Незначительное влияние ее все еще чувствуется в массовой культуре, которая, впрочем, не имеет никакого отношения к научному мышлению. Серьезное изучение Библии несовместимо с таким толкованием.

Критика с трех сторон основательно обезоружила теорию подлогов. Первой обрушилась на эту теорию археология, которая начала давать ощутимые результаты в начале девяностых годов прошлого столетия. Описанное Вельхаузеном состояние древнееврейской культуры оказалось вздором, как только археология предложила факты взамен плодов пылкого воображения автора «Введения». Например, одной из важнейших предпосылок Вельхаузена было предположение, что искусство письма было неизвестно во времена Моисея. Археологи нашли целые склепы, доказывающие противоположное. Б-гослужение в Моисеевой скинии автор «Введения» относит к периоду гораздо более позднему, чем период Исхода. Археология обнаружила много параллелей в соседних культурах, датируемых тем же периодом; еврейский ритуал явно соответствует по времени этой далекой старине. Сама скиния была стержнем теории Вельхаузена. Он объявил скинию сущей выдумкой на том основании, что в древние времена она совершенно не подходила для жизни в пустыне. И здесь археология обнаружила факты, утверждающие прямо противоположное. (Подробно рассказывает об этом Олбрайт в книге «От каменного века к христианству».)

Если археология атаковала теорию Вельхаузена извне, то его собственные последователи подорвали ее изнутри, разъедая ее своими исследованиями. Продолжая анализировать Библию старыми методами, они стали обнаруживать все больше гипотетических документов в арсенале своего учителя. Наконец, около тридцати различных документов, издателей, авторов интерполяций были совершенно перепутаны Вельхаузеном. В одном стихе Торы последователи Вельхаузена находили факты, для доказательства которых учитель выдвигал полдюжины документов. Здесь уже самые восторженные почитатели теории Вельхаузена увидели, что она растворяется в абсурде.

Но отступать было поздно. По каждому вопросу адвокаты новых обвинительных документов делали то же, что и Вельхаузен, — и с теми же результатами. Аргументы, основанные на непоследовательности, стилевом разнообразии, вариациях Имени Б-га и странностях словаря, приводили к тому же абсурду.

И, наконец, последний удар по теории Вельхаузена и его последователей нанесли ученые, доказавшие, что литературный анализ вообще не является научно достоверным методом. Литературный стиль представляет собой явление аморфное, преходящее и в лучшем случае периодически повторяющееся и неоднородное. Рука Шекспира неизменно присутствует на страницах диккенсовских романов; Скотт писал целые главы по Марку Твэну; Спиноза полон Гоббса и Декарта; Шекспир был величайшим подражателем — и величайшим стилистом. На протяжении поколений люди, одержимые навязчивой идеей литературного анализа, доказывали, что произведения Шекспира написал кто угодно, только не сам Шекспир. Я думаю, что при помощи литературного анализа можно доказать, что я написал «Дэйвида Копперфильда» и «Прощай оружие!» Было бы неплохо, если бы этому доказательству сопутствовал еще и здравый смысл.

В тридцатые годы вся схема Вельхаузена от начала до конца была официально отвергнута новой школой грозных скандинавских критиков. Эта школа пользуется авторитетом и сегодня, современная критика сделала большой шаг вперед по пути, намеченному скандинавами. Представитель этой школы Ливан Энгель нанес «Введению» смертельный удар, проанализировав злостный призрак Вельхаузена, его Резонера-фальсификатора, и уничтожив его вежливым ученым лошадиным смехом. Энгель назвал его иронически interpretatio europeica moderna. Изучая хитросплетения воображаемых автором «Введения» интерполяторов, он обнаружил в них автопортрет европейского кабинетного ученого, упорно копающегося в Священном Писании, чтобы возвести гипотезу XIX века. Эти творческие муки кончаются ретроактивной проекцией своего собственного образа в V век до н. э. После Энгеля от теории Вельхаузена не осталось ничего.

Я не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто Высшая Критика покорилась традиции и признала вербальную непогрешимость еврейского Священного Писания. В современной критике Библии появились новые нотки: скромность и откровенная неуверенность, покоящиеся, однако, на развалинах теории Вельхаузена. Новые критики Библии вышли из общего кошмара, во власти которого оказались эволюционисты после краха вельхаузеновской теории. Вряд ли они горят желанием попасть в очередной кошмар. Еще не вымерли седовласые поклонники «Введения», которые упорно отстаивают учение Вельхаузена. Человеку, посвятившему свою жизнь какой-нибудь теории и обучавшему этой теории молодых людей, трудно признать, что она безнадежно устарела. Однако современная критика Библии отказалась в основном от скомпрометировавшего себя метода литературного анализа.

Нынешняя критика предпочитает продвигаться медленно и осторожно, постепенно впитывая в себя обширные открытия археологии, изучая древние языки, подвергая сомнению новейшие догадки по крайней мере в той же степени, в какой она склонна подвергать сомнению старые традиции. Скандинавские ученые проявляют тенденцию к полному пренебрежению теориями, построенными на документах, и все больше склоняются к изучению многовековой устной традиции, которая представляется им более надежной. Понятие подделки в Священном Писании отвергнуто новыми критиками полностью. Использование вариаций Б-жественного Имени как ключа к поиску параллелей между различными документами подвергнуто мощной критике со стороны новейших исследователей Библии. Собственно, этот «ключ» и раньше не выдерживал никакой критики, потому что различные имена неизменно повторяются во всех «документах». Некогда предполагалось, что это — дело рук фальсификаторов, но эти деловитые призраки в общем-то давно испустили дух. Самоуверенность Вельхаузена канула в Лету, ничто уже не застраховано от критики — даже датировка Книги Второзакония.

При таком положении вещей трудно представить единодушное мнение по какому бы то ни было вопросу, но я попытаюсь это сделать.

Сегодня с полной уверенностью можно утверждать, что Тора по своему происхождению и содержанию принадлежит Моисею. Критики спорят лишь о том, как Моисеев Закон дошел до нас и насколько дошедший до нас текст верен оригиналу. Становится ясно, что изучение Библии критиками шло по двум основным направлениям: анализ текста и археологические изыскания. Анализ текста первичен. Не контролируемый свидетельствами извне, он дал волю фантазии и поэтому потерпел крах. Археология вернулась к традиции. При помощи фактов археологии и исследования древних языков критики надеются со временем воссоздать здравую картину написания всех книг Библии.

В распоряжении читателя, интересующегося этой темой, — масса книг. Если он может уделить чтению «Введения» время и энергию, стоит это сделать хотя бы из любопытства. Его следует читать с Библией в руках. Это поможет читателю непосредственно проследить за тем, как профессор состряпал свой опус. Без знания иврита невозможно различить вольность, с которой автор третирует древний язык, но подстановки и подтасовки, практикуемые Вельхаузеном, вполне очевидны и при сопоставлении ссылок автора с английским переводом Библии. Все, что опубликовано в последнее время в этой области, не может сравниться по полноте описания, современности и литературному великолепию с книгой У. Ф. Олбрайта «От каменного века к христианству». «Критика религии и философии» Вальтера Кауфмана убийственна для вельхаузеновских «фальсификаторов-идиотов», но она может вызвать большие неудобства у очень благочестивого читателя. Эти серьезные, зачастую довольно остроумные рассуждения нерелегиозного человека — лучшее из всего, что я читал в этой области после книг Бертрана Рассела.