Крепость Серого Льда - Джулия Джонс

Про башню вообще мало что было известно — даже молочане, живущие рядом с ней, почти ничего не знали. Их круглый дом, стоящий всего в лиге к западу, был построен большей частью из ее обломков. Первые поселенцы, придя к ее руинам, назвали эти бледные переливчатые глыбы «молочным камнем». А несколько веков спустя, когда в тени башни вырос первый круглый дом, вождь клана отказался от старого родового имени и тоже стал называться Молочным Камнем.

Сама река Молочная становится белой каждую весну, когда полая вода заливает карьеры с залежами такого же самого камня, расположенные выше по течению. Брим слышал, что теперь эти карьеры заросли так, что найти их способны разве что овчары.

Брим и теперь, прожив несколько месяцев в клане, где молочного камня полным-полно, не перестал любоваться им. Он блестел при свете огня, как жемчуг или белые зубы.

Пятеро воинов прошли через зал к Робби, сидевшему во главе походного стола без плаща и доспехов, в рубашке из тонкой шерсти и полотняном кафтане. Штаны из чертовой кожи заправлены в высокие сапоги, пояс украшен дисками кованой меди. Недавно вымытые волосы заплетены, и к шее еще липнут мокрые прядки. Любой другой в таком наряде мог бы показаться невзрачным, но Робби Дан Дхун выглядел, как настоящий король.

На пришельцев он смотрел со спокойной важностью, положив руки на кожаные подлокотники своего сиденья.

— Могер. Берольд. Харрис. Джорди. Рой, — произнес он приветственно, явно удивив их своей отменной памятью. — Садитесь, прошу вас. Вам нелегко было добраться сюда из Гнаша, ведь речные берега сильно развезло. О ваших лошадях хорошо позаботились?

Могер и его спутники, не ожидавшие столь учтивого приема, переглянулись.

— Да, — проворчал через некоторое время Могер. — Все в порядке. Конюший занялся ими.

— Это хорошо, — отозвался Робби. — Вот жаровня, грейтесь. Подай нам хлеба и пива, Брим, да скажи Бабушке, кто к нам приехал. Она не поблагодарит нас, если они уедут, не повидавшись с ней.

— Так она здесь, Бабушка? — Могер завертел головой, отыскивая ее.

— Сейчас она у реки. Бабушка почтила нас своим присутствием три месяца назад.

— Мы думали, что ее уже нет в живых, — недоумевал Могер. — Она пропала неизвестно куда вместе со своим мулом, и Скиннер сказал, что она уехала умирать в Руины.

Робби молча приподнял бровь — приезжие сами способны смекнуть, что Скиннер им лгал. Брим поставил на стол хлеб и кувшин черного эля. Там во всю длину была разостлана карта клановых земель, и Робби нетерпеливо кивнул, когда Брим замешкался, не решаясь поставить на нее свой поднос. Брим наполнил пивом рога, и пятеро воинов неохотно сели.

— Стало быть, ты больше не квартируешь в Молочном Доме, — сказал Могер. — Жаль, ведь он у них настоящая крепость.

— Нас стало слишком много, чтобы там помещаться. — Робби взял первый рог себе. — Враэна просила меня остаться, но злоупотреблять ее гостеприимством было бы глупо.

Могер пробурчал что-то в знак согласия. Его широкие плечи свидетельствовали о недюжинной силе, белобрысые волосы щетинились на синем от наколок затылке. Брим заметил, что от него не укрылось, сколько людей у костров начищают доспехи, чинят сбрую и сушат отсыревшую одежду. Могер видел, сколько людей играло в кости у входа в башню, и видит, сколько стоит вдоль стен здесь, в этом чертоге. Брим гордился тем, что их так много. После набега на Бладд дня не проходит без того, чтобы к Робби не явился хотя бы один человек. Его слава растет, и кличка, которой наградил его Скиннер Дхун — Рваный Король, — известна теперь во всех кланах.

— Можешь посчитать, если хозяин тебе так наказывал, Могер, — молвил Робби, вытянув ноги под столом. — Только смотри не ошибись, потому что здесь у нас меньше половины.

Робби лгал, но делал это умело. Странно, что Брим не замечал до сих пор, как ловко его брат умеет обманывать.

Могер побагровел, и человек по имени Берольд сказал, чтобы прикрыть его замешательство:

— Мы привезли тебе послание от Скиннера. Хочешь выслушать его сейчас или предпочтешь остаться с нами наедине?

Робби принял вызов, не дрогнув.

— Мне нечего скрывать от моих соратников. Говори так, чтобы слышали все.

— Мы условились, что говорить будет мой брат, — взглянув на Могера, сказал Берольд.

Брим только теперь заметил, как они похожи, и слова «мой брат» непонятно почему кольнули его.

Могер протянул свой рог, чтобы его наполнили заново, и лишь тогда заговорил:

— Во-первых, Скиннер требует, чтобы ты больше не называл его дядей. Он изучил твою родословную и убедился, что ты не доводишься ему племянником ни по крови, ни по свойству. Стало быть, все твои притязания на родство с ним фальшивы.

Люди в башне, услышав, как оскорбляют их вождя, заволновались. Топорщик Дуглас Огер стал позади Робби, ощерив свои поломанные зубы. По силе и могучему сложению ему не было равных даже среди других топорщиков, и приезжие, когда он подошел к столу, обменялись настороженными взглядами. Дуглас, видя это, потянулся к своему висящему за спиной топору.

Робби успокоил его, тронув за руку, и сказал Могеру:

— Я на тебя не в обиде — ведь слова, которые ты здесь произносишь, не твои. И то, что их произнес Скиннер, меня тоже не удивляет. Он звал меня своим племянником, пока ему было выгодно, а теперь это выгодным быть перестало. Ловко придумано — жаль, что он не проделал того же со своей женой.

Вокруг засмеялись, а Дуглас Огер хрюкнул, будто его душили. Посланцы выслушали шутку касательно своего вождя с непроницаемыми лицами, и только молодой белобровый Джорди Сарсон не сдержал усмешки.

Робби победил их, с уверенностью подумал Брим. Брат все делает правильно: он обезоружил посланцев своей учтивостью, дал понять, что он человек рассудительный, а теперь отказывается признать, что получил оскорбление. Гордость нарастала волной в душе Брима, и знакомое щемящее чувство сопутствовало ей. Как это возможно — гордиться братом и в то же время не желать ему успеха? Это неверность худшего разбора. Он должен стыдиться ее. Брим усилием воли заставил себя не думать об этом и стал еще усерднее подливать гостям эль.

— Что-нибудь еще? — спросил Робби.

— Да. — Могер беспокойно пошевелился и хлебнул эля, чтобы придать себе мужества. — Скиннер говорит, что твоя мать была шлюхой и что если бы каждый, кто имел ее, объявил себя королем, то короновать пришлось бы добрую половину клановых земель.

Голубовато-серые глаза Робби заледенели.

— Нет, — тихо сказал он схватившемуся за топор Дугласу Огеру. Яго Сэйк подкрадывался к посланцам сзади, почти незаметный из-за своей бледности и светлых мехов у молочно-белых стен. — Нет, — повторил Робби, обращаясь ко всем, кто был в башне. — Не нужно, чтобы наши братья вернулись в Гнаш, полагая, будто мы не способны отличить правду от лжи. Вы все здесь знали мою мать, Маргрет, и уважали ее. Не было на свете женщины более честной и доброй, и смерть свою она встретила с достоинством дхунских королев. Никакие слова обезумевшего от страха человека не смогут этого изменить. Скиннер Дхун в своем отчаянии опускается все ниже и ниже. Неужели он думает, что я, как пес, кинусь в драку по его команде? Что я буду грызться с пеной у рта, стоит ему оскорбить мою мать? Поймите меня правильно, дхуниты. Я не забуду ему этого оскорбления, но других людей в это дело втягивать не стану. Оно будет улажено между мной и Скиннером.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});