Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

«Я ведь обзавёлся семьёй», — пишет Алексей Силыч. Любопытная, между прочим, история.

Семьёй Новиков, как мы помним, обзавёлся уже давно, за границей. «В 1910 году мы с Алексеем поженились», — пишет Мария Людвиговна в своих воспоминаниях. Но поскольку «ни в Бога, ни в чёрта», по словам самого Новикова-Прибоя, они тогда не верили, то никакого венчания не было. Да и как оно могло состояться? Неверующий к этому времени Алексей был тем не менее крещён в младенчестве, как и положено, в православном храме. А рождённую в семье революционеров Марию, скорее всего, ни в какую веру не обращали. Кроме того, Новиков находился в Лондоне на нелегальном положении и, соответственно, не имел гражданства, поэтому не могли они скрепить свой брак и никакой бумагой. «Мы просто об этом не думали, — вспоминал позднее Алексей Силыч, — просто любили друг друга и были мужем и женой». А вот много позже, в 1926 году, Новиковы расписались, и поскольку до этого момента их дети считались незаконнорождёнными, отцу пришлось пройти процедуру усыновления собственных детей.

«КНИГИ ИДУТ БОЙКО…»

Потихоньку улучшается быт Новиковых. «Теперь начинаю лучше жить, — пишет Алексей Силыч Рубакину. — У меня две комнаты. Книги идут бойко: каждое издание расходится в 2–3 месяца».

«Книги идут бойко…» Нет ничего удивительного в том, что произведения Новикова-Прибоя раскупались весьма охотно. И раскупались они конечно же не литературными снобами, а простыми людьми, для которых и темы, и язык автора были понятными, близкими, родными. Он был свой, хлебнувший лиха, понимающий жизнь как надо, по-мужицки, и пишущий об этом доходчиво и внятно, без всяких непонятных намерений творить новую литературу, выявлять «самовитость» слова и т. п.

Траурные дни января 1924 года…

В Колонный зал Дома союзов Алексей Силыч взял с собой старшего сына Анатолия и Бориса Неверова, который впоследствии вспоминал: «Стояли сильные морозы, и на улице трудно было вздохнуть полной грудью; ни на минуту не прерывался, казалось, бесконечный людской поток, стекавшийся к Дому союзов. Народ шёл молча, только иногда кто-нибудь из рядов выбегал на минутку погреться у костров, разложенных на мостовой через каждые 100–150 метров на пути от Манежа.

Милиция была, но народ сам следил за порядком. Вне очереди пропускались делегации рабочих московских фабрик и заводов. Они шли прямо из цехов, чтобы спустя некоторое время вновь вернуться на свои рабочие места. В домотканых дерюжных зипунах, в лаптях, с котомками за спинами проходили посланцы близких и далёких деревень.

В траурном шествии Алексей Силыч шёл молча, только иногда посылал нас с Анатолием погреться у костра. А когда проходили мимо тела Владимира Ильича и скорбно стоящей около него Надежды Константиновны Крупской, я увидел на глазах Алексея Силыча слёзы».

Как уже было отмечено, Новиков-Прибой не только до революции, но и в первые её годы принадлежал к партии эсеров. Затем, уйдя в литературу, остался беспартийным. Однако отсутствие партийного билета не мешало его сыновней — искренней и горячей — любви к отечеству, и всё, что происходило в нём и с ним, он переживал не как сторонний наблюдатель, а как истинный гражданин. Очень верил Ленину. Потом — не менее истово — Сталину.

В течение 1924–1925 годов Новиков-Прибой помимо повести «Ералашный рейс» пишет рассказ «В бухте „Отрада“».

Рассказ «В бухте „Отрада“», посвящённый событиям Гражданской войны, имел такой большой успех, что на его основе была сделана одна из первых советских кинокартин.

После вполне заслуженного успеха «Морских рассказов», повестей «Море зовёт», «Подводники», «Женщина в море» Новиков-Прибой мечтает о романе. Ему хочется поведать о своих многочисленных мытарствах в бытность службы матросом на английских коммерческих судах. Хочется рассказать о разных людях — хороших и не очень. Хочется снова и снова возвращаться памятью к морю — суровому, непредсказуемому и прекрасному одновременно.

13 июля 1924 года Алексей Силыч пишет в письме Рубакину: «Хочется мне написать роман из морской жизни. Тема в голове давно уже разработана. В этом романе исчерпаю всю жизнь моряков международного флота, все интересные положения, какие бывают на море…»

Николай Александрович в своей далёкой Швейцарии поддерживает Новикова-Прибоя во всех его начинаниях. И активно пропагандирует его творчество за границей. Так, в письме от 6 июня 1925 года читаем:

«Дорогой Алексей Силыч. Посылаю Вам при сём вырезку из нью-йоркской газеты Нов. Рус. Слово. В ней идёт речь о журнале „Зарница“, который стали теперь издавать русские внепартийные рабочие, по-хорошему относящиеся к современной России. В № 1 помещена моя статья (начало) о писателях, выдвинутых из недр пролетариата и крестьян, в том числе о Вас и о Демидове. Сказал и о „Кузнице“ вообще. Демидова я считаю таким же талантливым, как и Вас, но Вы — представитель главным образом пролетариата, а он — крестьянства. Его роман „Жизнь Ивана“ действительно замечателен. В следующих №№ пойдёт моя специальная статья о Демидове, о Вас, о Степном, о Бахметьеве, о Дорохове и о всех, кто прислал мне свои книги и автобиографии, которые я внимательно изучил. О Вас будет же специальная статья, с Вашей биографией. Могу ли я воспользоваться для неё тем, что Вы мне дали в 1908 г., Вашими воспоминаниями о жизни матросов в эпоху 1903–1908 годов?..»

В 1926 году главному редактору журнала «Огонёк» пришла в голову любопытная идея: напечатать в журнале коллективный роман, написанный двадцатью пятью лучшими прозаиками того времени. По словам современного писателя Д. Быкова, М. Кольцов был человеком «лёгким, летучим, и дело он придумал весёлое». Плюсов было несколько: во-первых, воплощение в этой задумке актуальной идеи коллективизма; во-вторых, привлечение к работе в журнале знаменитостей (пиар, говоря сегодняшним языком) и, как следствие, огромные раскупаемые тиражи.

Нужно было придумать лихой, авантюрный сюжет. За этим Кольцов обратился к А. Грину. И начал составлять список авторов. В него попали, наряду с писателями, чьи имена нам сегодня хорошо знакомы (А. Грин, А. Толстой, Л. Леонов, И. Бабель, М. Зощенко, К. Федин, А. Новиков-Прибой), и те, кто был забыт уже к середине XX века (например, Н. Ляшко, А. Яковлев, Ф. Березовский).

Идея писателями, которых выбрал Кольцов, была поддержана. «Огонёк» начал печатать «Большие пожары», которые сочинялись, как нынешние сериалы, — на ходу. Каждый автор получал то, что уже придумали до него. И с этим надо было что-то делать. Делали, причём — срочно.

По мнению Д. Быкова, прочитавшего роман в журналах от начала до конца («Большие пожары» больше нигде и никогда не печатались), забавный опыт коллективного труда оказался неудачным и подтвердил, что «настоящая интеллектуальная работа делается в одиночку».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});