Любимцы фортуны - Тилли Бэгшоу

— Сиена…

— Ты спрашиваешь, что мне, черт возьми, нужно! Изабелла дала мне факс отца. Я не понимаю, что происходит! Ты знаешь, что творится? Это ты надоумила его проучить меня, да?

— Нет, Сиена, конечно, нет! Как ты могла так подумать? — взмолилась Клэр. — Но ведь я предупреждала тебя, дорогая. Я пыталась образумить тебя, уговаривала забыть о Париже, сделать так, как просит отец… — Голос Клэр прервался.

— И что с того? Я слетала на неделю в Париж, и что?! Это такой страшный проступок? Это достаточный повод, чтобы вышвырнуть меня из дома и вычеркнуть из завещания? А может, и из жизни, а? — Сиена орала, как ненормальная, брызжа слюной и топая ногами. — Значит, можно вот так просто забыть о том, что у тебя есть дочь? Признайся, мама, тебе ведь так проще, да?

Клэр беззвучно плакала. Она не знала, что сказать дочери, хотя и понимала обоснованность ее претензий.

Увы, она уже приняла решение и вынуждена жить с ним до конца своих дней.

— Сиена, я…

— Да ты хотя бы видишь, как нелепо все то, что происходит? Это бред больного воображения! Какой отец вычеркнет любимую дочь из своей жизни за подобный проступок? Какая любящая мать его поддержит? Ты хотя бы читала завещание? — Сиена развернула комок бумаги, в который недавно превратила ненавистный факс. — Он требует, чтобы я освободила квартиру Макмаонов! Значит, я больше не часть вашей семьи, да? Он решил стереть меня из своей жизни, понимаешь? Или ты полностью поддерживаешь его? Ты читала? Читала?!

— Да, Сиена, я читала. — Клэр шмыгнула носом. — Пит позвал меня вчера вечером и показал завещание. Мне очень жаль, Сиена…

— Ух ты! Ей жаль! — Сиена горько рассмеялась. — Значит, показал вчера вечером, ага. И что ты сказала? «Как здорово придумано, дорогой»? Ты похвалила мужа за то, что он ловко избавился от паршивой овцы? — Сиена принялась хохотать. — А что ответил отец? «Она не пойдет учиться и не станет образованной английской леди, а значит, недостойна нас», да? Ну, что ты молчишь, мамуля? Так все было? Вы просто обрубили концы одним махом, да?

Сердце Сиены стучало в груди так сильно, словно готовилось выскочить наружу и шлепнуться на ненавистное завещание Пита Макмаона. Гостиная, еще пять минут назад казавшаяся девушке уютной и очень домашней, теперь выглядела совершенно незнакомой и пугающей.

— Прости, дорогая, — проблеяла Клэр жалобно. — Но ведь мы… давали тебе шанс за шансом… — Она помолчала, а затем продолжила с силой: — Ты раз за разом выводила отца из себя! Зачем ты испытывала его терпение? Ведь он хотел, чтобы ты стала…

— Кем?! Другим человеком? — горько спросила Сиена. — Ему никогда не нравилась собственная дочь, мама, и ты это знаешь.

— Прости, дорогая, прости, — повторяла Клэр, словно заводная кукла. — Чем ты думала, когда решила лететь в Париж? Ты же знала, чем все кончится. Отец всегда держал свое слово и сдержал на этот раз. Тебе нужно научиться ответственности, Сиена.

— Конечно, — буркнула девушка устало. — У меня ведь больше нет иного выхода. Ха-ха-ха, папочка решил вычеркнуть меня из своей жизни! А ты, мама? Ты поддерживаешь его решение? Ты согласна с ним? Считаешь, что он прав?

Никогда Клэр не ненавидела себя с такой силой, как в этот момент. Она любила дочь всем сердцем, как всякий человек, в жизни которого нет ничего, кроме семьи. Но Пит всегда стоял для нее на первом месте. Клэр любила мужа и привыкла быть его опорой. Она знала, какие раны оставило в сердце Пита равнодушие Дьюка, а потому всеми силами пыталась их исцелить.

— Твой отец принял решение, — безжизненным тоном произнесла Клэр. — Я обязана уважать его мнение.

— Нет, мама, — горько бросила Сиена. — Ты не обязана! Это твой сознательный выбор. Выбор между мной и им.

— Сиена…

— И не надо перекладывать всю ответственность на отца, ладно? Ты поддержала его, а значит, виновата не меньше.

Клэр ничего не ответила. Собственно, все уже было сказано.

Сиена, чувствуя наряду с обидой странное облегчение, нажала отбой. Прощаться она не стала, потому что это было глупо.

Девушка сидела на диване с трубкой на коленях, глядя на мятый факс отца. Ей казалось, что вот-вот на нее навалится усталость и одиночество пополам с болью, но ничего подобного не происходило.

Вместо этого Сиена чувствовала… странную радость. Свободу. Удовлетворенность.

Между ней и Макмаонами все было кончено.

Слава Богу.

Глава 23

Баткомб, Англия, три года спустя…

— Так, все закрыли рты и уставились на меня! Сейчас прочту вам классный анекдот!

Генри Аркелл сидел за огромным столом и пытался привлечь к себе внимание. Голос его тонул в гаме, который создавали его детишки, а также обе собаки, с которыми те возились.

— Слушаете? Так вот, две лошади торчат посреди луга, — начал он читать с вкладыша, который нашел в коробке с крекерами.

— Лошади не могут «торчать», папочка! — укоризненно сказала малышка, сидевшая справа от Генри. Все ее лицо было измазано шоколадом, руки она пыталась вытереть о скатерть.

— Помолчи, Мадлен, — покачал головой Генри, протягивая дочери салфетку. — Я читаю так, как тут написано. Итак, две лошади торчат посреди луга и едят траву. Вдруг одна из них поворачивается к другой и говорит…

— Но лошади не разговаривают, папочка! — раздался мальчишеский голос слева. На сей раз отца прервал Чарли, старший сынишка.

— Почему не разговаривают? — возмутилась Берти, шестилетка. — Ведь мистер Эд умеет говорить!

— А можно мне еще колы?

— Мистер Эд на самом деле не существует, тупица! Это придуманная лошадь! — фыркнул Чарли со знанием дела.

— Ага! — страшно закричала Берти. — Вот и те две лошади, что торчат посреди папиного луга, тоже придуманные! — Девочка швырнула в брата пластиковый стаканчик. — Я правильно говорю, пап? Твои лошади придуманные?

Генри как раз собирался ответить, когда завопила Мадлен:

— Все лошади настоящие! Вот Блэки, он же не придуманный! И это самый лучший пони в мире! Самый-пресамый! Мамуль, ведь Блэки не придуманный? Нет?

— Детка, Чарли говорил не о Блэки, — мягко отозвалась Маффи, надеясь, что это успокоит разволновавшуюся дочь.

— Нельзя говорить «самый-пресамый»! — назидательно сказала Берти. — Это неграмотно.

— Так Блэки — настоящий? — настаивала Мадлен.

— Боже правый! Рехнуться можно! — простонал Генри, закатив глаза. Бумажная корона на его голове съехала на сторону. — Я всего лишь пытался рассказать вонючий анекдот, но меня никто не слушает! Дайте мне закончить этот хренов анекдот и можете спорить хоть до посинения!