Ищу комиссара - Владимир Двоеглазов

И когда раздался, наконец, долгожданный звонок — строгий, требующий к себе, как показалось всем, кто сидел здесь, за праздничным столом, немедленного внимания, — гости невольно прислушались, а инструктор райкома партии вскочил и убавил громкость телевизора до нуля, продолжал лишь нудно гудеть трансформатор; снимая трубку, прокурор сделал знак, и инструктор вообще выдернул вилку из штепселя.

— Слушаю, — произнес прокурор в полнейшей тишине. — Да, я… — добавил он несколько растерянно. — Вас также с Новым годом, Антонина Григорьевна… — Сидевшие за столом едва ли не перестали дышать; звонила «хозяйка» — председатель райисполкома, и, конечно, не для того, чтобы поздравить прокурора с Новым годом. — Простите, не понял, Антонина Григорьевна… То есть милиция необоснованно задержала человека?.. Так… Ясно… А от кого исходит информация?.. Ветцель?.. Да, конечно, знаю… Когда он вам сообщил? Только что?.. Понятно… Женщина… Фамилию он сказал? Одну минуту, Антонина Григорьевна, я сейчас запишу…

Не успел он произнести последние слова, как перед ним лежал уже раскрытый блокнот замредактора, извлеченный последним из внутреннего кармана с высоким профессиональным мастерством, а девушка — сотрудница редакции— уже протягивала шариковую ручку со снятым колпачком.

— Слушаю, Антонина Григорьевна… Так… Так… Записал… Ясно… Понятно… Да, конечно, я сейчас же разберусь… До свидания, Антонина Григорьевна…

Он прижал на секунду рычажок и тут же набрал номер:

— Скажите-ка мне… — Он заглянул в блокнот. — Кого вы задержали по краже из мастерской?.. Так… Кто задерживал?.. Андреев? Где он?.. А вы были на месте происшествия, товарищ Огнев?.. Так, ясно… Значит, проникновение все-таки было… Так… Ясно… Не побежала от машины?.. Чем объясняет?.. Ничем… А вы чем объясняете?.. Хорошо, я сейчас приеду и разберусь на месте… А лес?.. Все то же?.. Хорошо, все у меня.

Прокурор положил трубку и посмотрел на своего помощника.

— Вообще-то с Андреевым таких вещей не бывало, — сказал тот. — Сколько его знаю: ни одного нарушения соцзаконности. Следователь грамотный и добросовестный…

Замредактора закурил.

— Но сейчас все-таки необоснованно задержал? — спросил он. — Коли уж сама «хозяйка» вмешалась…

— Да нет, — сказал прокурор. — Видимо, все-таки обоснованно, Я вырву у вас этот листок?.. — спросил он. Замредактора кивнул. — По-видимому, обоснованно. Эта женщина забралась в пошивочную мастерскую… разбила стекло… Успела выбросить на улицу несколько вещей… Задержана на месте преступления нарядом вневедомственной охраны… Тут что-то другое…

— А Ветцель? — спросила девушка из газеты.

— Ветцель?.. Я не думаю, чтобы он сознательно вводил в заблуждение… Просто, наверное, сам добросовестно, как мы говорим, заблуждается.

— Но вы все-таки идете?

Прокурор пожал плечами.

— Ну, а как же? Поступило сообщение — нужно его проверить… У нас бывает — все сходится, улики налицо, преступник сознался, а на поверку — ничего. Кроме того, есть несколько невыясненных нюансов… — Он вышел в прихожую, где помощник прокурора надевал уже пальто. — А вы сидите, друзья, отдыхайте, Новый год все-таки. Миша, ты включи телевизор…

Ни инструктор и никто другой, однако, телевизора включать не стали.

— Господи, — сказала жена инженера, очаровательная шатенка в длинном вечернем платье с глубоким вырезом на спине. — В наше-то время — воровать?.. Ну, я понимаю, голод, холод, работы нет, еще что-нибудь… а теперь-то?.. В чем дело?.. Работы сколько угодно, везде требуются, прекрасная жизнь — и воруют!.. А причина, я думаю, одна: законы слишком мягкие!.. Преступниками, конечно, не рождаются, я не ломброзианка, но законы мягкие!.. Уж больно мы с ними тютюшкаемся!.. Я не знаю, я бы им такое наказание придумала… такое наказание, чтобы они…

— А зачем вам придумывать? — сказал, появляясь на пороге гостиной, прокурор; он был уже одет и натягивал перчатки. — Все уже давно придумано: испанский сапог, дыба, костер, четвертование, колесование, гильотина, электрический стул… Выбирайте, что вам больше нравится… Ну, всего хорошего, товарищи, мы пошли…

Когда наружная дверь за прокурором и его помощником закрылась, жена инженера, растерянно улыбаясь, проговорила, обращаясь к жене прокурора:

— Какой-то ваш муж сегодня… очень серьезный… Я совсем не то имела в виду…

30

— Ешь, Вася, ешь! — приговаривала она, все подкладывая ему в тарелку то картошку, то мясо, придвигая банку с консервированными огурцами, какие-то салаты, маринады. — Ради бога, ешь!

— Нет, все, — сказал Лидер, косясь на окно, задернутое лишь прозрачным синтетическим тюлем. — Алес махен… А помнишь, ты мне сухари свои отдала, когда я из детдома уходил?

— Что?.. Сухари?.. Какие сухари?.. Нет, не помню. Ничего я не помню, Васенька… ни как ехали… ничего. Да и вспоминать не хочется.

— А я помню, — сказал Лидер.

— Ты мужчина, — сказала она. — Сильный человек.

Лидер промолчал.

— Кира… а ты была в Ленинграде… ну… после того?..

Она поежилась, затем встала, взяла шаль со спинки стула, закутала плечи и, наконец, ответила:

— Была. В прошлом году. Первый раз… после того. Все как-то не могла поехать… боялась… А в прошлом году поехала.

Лидер осторожно спросил:

— Ну и как он?..

— Хороший. Как до войны. Даже лучше, наверное… не знаю… Я ведь там несколько часов всего пробыла. Я пешком пошла от вокзала… и дом сразу нашла… мы на 2-й Красногвардейской жили… Он разрушен был, но теперь восстановили. И там еще сквер был напротив… И деревья такие большие… А тогда были маленькие… Я зашла… по лестнице поднялась… уже звонить хотела… та же самая тринадцатая квартира… наша. А потом подумала: что я скажу, когда войду? Вдруг подумают, что с целью какой-то, квартиру хочу отсудить… И вообще. И не стала звонить. Прибежала обратно на вокзал и через час уехала. — Она прикрыла глаза уголком шали.

— А я, — сказал Лидер, — совсем не был. Так ни разу и не добрался.

Она вытерла слезы и сказала:

— Да что же ты? Съешь еще что-нибудь. Ой, хлеба-то нет, а я сижу… — Она, торопясь, вышла из комнаты и принесла половину буханки хлеба, нарезала и сложила в хлебницу. — Ешь, Васенька.

Лидер усмехнулся:

— Сколько хлеба!.. Глаза бы ели, да рот не берет. Вот, знаешь, когда по сто двадцать пять грамм давали… Да и потом, когда уже прибавили… Накрошишь его в тарелку, кипятком зальешь и хлебаешь… И вот я тогда думал: неужели время такое будет, что я полную тарелку хлеба накрошу и буду есть… И вот интересно: не думал, чтобы там белый хлеб или булку… хотелось просто черного, обыкновенного черного хлеба, хотя бы и того, блокадного, с чем там его мешали…

— Вася! — сказала она вдруг. — Как ты живешь, Вася?

Лидер оглядел комнату: диван-кровать, платяной шкаф, полка с книжками, коврик на стене, трюмо, школьные тетрадки на тумбочке… потом ответил:

— Я-то? Да нормально, Кирка. Все нормально.

Она покачала головой:

— Вася!

— Что? — равнодушно произнес Лидер. — Что, Кира?

— Вася, а ты… — Неожиданный звонок телефона, стоявшего на столике трюмо, прервал ее. — Господи, кто это среди ночи? Ошиблись, наверное… — Она сняла трубку. — Да… Что?.. Да, это я. Да… Что?.. Как вы сказали?.. Лидер?..

Лидер вскочил со стула.

— Что?.. — продолжала она в трубку. — Простите, а кто это спрашивает?.. Как?.. Собко?..

В следующее мгновение Лидер подскочил к ней и вырвал трубку.

Еще мгновение он лихорадочно соображал: что сделать— бросить на рычаг или… или вообще оборвать к чертовой матери шнур телефона… но неожиданно для себя поднес трубку к уху и услышал прерывистое дыхание. На том конце связи, несомненно, был Собко.

— Ну… здорово, Лаврентьич, — сказал Лидер.

Трубка усиленно засопела.

— Здорово, говорю, Лаврентьич, — повторил Лидер. — Не узнал, что ли?

Трубка засопела еще сильнее и ответила:

— Здорово, Хромов.

Лидер вздрогнул.

— Здорово, Хромов, — повторил, тяжело сопя, Собко.

Лидер стоял у столика трюмо, едва удерживая в трясущейся руке телефонную трубку, а из зеркала смотрел на него невысокий коренастый человек с заросшим двухдневной щетиной, обветренным лицом, с глубоко ввалившимися глазами, и точно так же у того, зеркального человека тряслась в руке телефонная трубка.

— Ты чего? — сказал Лидер. — Ты чего такое говоришь-то, Лаврентьич? Это я, Лидер! Ты чего?!

— Хватит бегать, Хромов, — продолжал Собко. — Хватит испытывать судьбу. Перекраивать пора. Слышишь? Перекраивать…

— Поздно, Лаврентьич, — сказал Лидер. — Поздно… Да чего тебе надо-то, а?! — закричал он. — Тебе какая печаль? Ты ж на пенсии, старый хрыч! Ну, и лежи себе на печке!..

Собко помолчал, сопя все громче.