Эра Отмены - Лев Пучков

– То есть, я так понял, что подниматься придётся нам с тобой? Других «зрячих» я здесь не наблюдаю.

– Почему бы и нет? Разведаем уровень, отведём старикашку с дитём к лифту. – В голосе Богдана явственно звякнула научно-исследовательская алчность. – Заодно поищем записи Хранителя. Там наверняка масса ценной информации – одни только «мышки» с ультразвуковой атакой стоят всех сокровищ мира!

– Что-то мне всё это не нравится, – засомневался Семён. – Война кончилась, остался только старик и ребёнок? А где все остальные? Если победили наши, в смысле, Верхние, кто-то должен был остаться в живых. Если победил враг, то почему на верхнем уровне никого нет? Почему враг отступил, оставив старика и ребёнка? Очень странная ситуация.

– Может, там просто все поубивали друг друга?

– Ага, последний смертельно раненный верхний из последних сил убил последнего солдата противника и благополучно отдал концы? Ну и кто из нас много кино смотрел?

– Ну, не знаю. Может, старик что-то перепутал с перепугу. В любом случае, надо подниматься наверх. Мы буквально в шаге от Абсолюта и Мастера Письма… Не уходить же с пустыми руками?

– А я бы ушёл, – совершенно серьёзно заявил Семён.

– А я нет. Мы должны забрать то, за чем пришли. Иначе, получается, группа Мастера зря отдала свои жизни.

– Хорошо, убедил. Пошли, познакомимся с этим вашим Богочеловеком. Может, на радостях желание какое-нибудь исполнит…

* * *

Решение Семёна было воспринято как приказ. Коллективный поклон, «да, Эцэ, как скажешь», и никаких сомнений.

Забрав у девчонок и Ивана боеприпасы к автоматам, Семён с Богданом в сопровождении сержантского состава отправились к лифтовой площадке.

– Тебе не кажется, что мои «детки» какие-то туповатые? – посетовал Семён. – Никого не смутило, что Эцэ отправляется с одним «слугой» туда, где только что шёл ожесточённый бой. Никто не подумал, что нас с тобой там могут положить одной очередью.

– Ты слишком много требуешь от своих «детей». Во-первых, они все безоговорочно верят в могущество Эцэ. Во-вторых, это первая в их жизни ситуация с реальным вторжением. Они действуют в рамках инструкций, как на учениях, и считают, что всё нормально. Ну, и в-третьих, напомню: они беспрекословно выполнят любой твой приказ, и любое твое слово воспринимается ими как безусловная истина. «Дети мои! Я сейчас превращусь в Железного Дровосека и улечу на Марс!» – «Да, Эцэ, как скажешь!»

В холле лифтовой площадки произошла вполне ожидаемая заминка.

Слух о возвращении Эцэ быстро распространился от одного элемента боевого расчёта к другому, и ловчие и егеря, побросав свои посты, прибежали, чтобы удостовериться, что это правда, а не досужие слухи, распускаемые сержантским составом для поддержания боевого духа.

Семён стоически перенёс очередной приступ исступлённого опознания. Слава богу, в этот раз всё было недолго: сержанты мигом разогнали вопящую от восторга паству по постам и отключили блокировку лифтов, одновременно запустив механизм открытия гермозатвора.

Пока открывался гермозатвор, переговорили с Мастером Письма по внутренней связи. Попросили сориентировать, как кратчайшим путём добраться до апартаментов Хранителя, и предложили установить пароль для опознания. Мастер объяснил, как лучше добраться, и сказал, что пароль не понадобится. Богочеловек безошибочно определит, кто стучится в дверь: свои или враги.

Через несколько минут Семён с Богданом вошли в лифт.

Были опасения, что в роли подъёмника выступит допотопный шестерёнчатый механизм с ручным воротом, но здесь была дублирующая система со скоростным лифтом. То есть подъёмник на шестернях тоже был, в случае Паузы пришлось бы возноситься в час по чайной ложке, и ещё неизвестно, как бы они открыли гермозатвор.

Но сейчас всё функционировало исправно, поэтому с глубины в две сотни метров подскочили к верхнему уровню буквально за минуту.

* * *

Наверху было страшно и нестабильно.

Пожалуй, даже страшнее, чем в лабиринте ловушек.

Здесь была обычная бункерная планировка, без какой-либо экзотики, присущей нижнему уровню.

В бетонном тоннеле, крашенном в сурик, тускло мерцали плафоны дежурного освещения. Под сводами тоннеля метались сполохи оранжевых мигалок, включённых, очевидно, при поступлении сигнала тревоги. А поскольку самого «ревуна» слышно не было – на уровне вообще не было слышно ни звука, – возникало устойчивое и крайне неприятное ощущение, какое бывает после взрыва, когда наглухо закладывает уши и в голове стоит противный монотонный звон.

Эти оранжевые сполохи не давали сосредоточиться и толком осмотреться и вызывали безотчётную тревогу. Причём не тревогу в формате «что-то мне неспокойно», а острые ощущения на грани паники: «Бежим отсюда, тут всё очень плохо!!!»

Семён был уверен, что из-за этих проклятых мигалок они обязательно проглядят прячущегося врага, и их в любой момент могут убить.

В том, что здесь убивают, не было никаких сомнений. Впереди, в тоннеле, были видны несколько тел, недвижно застывших в лужах крови. Остро пахло жжёным порохом и тротилом.

Покинуть лифтовую площадку решились не сразу. Некоторое время стояли у входа в тоннель, пытаясь адаптировать зрение к ярким назойливым бликам, всматривались в красный тоннельный полумрак, создаваемый дежурным освещением, и никак не могли понять, есть там впереди кто-то живой или нет.

Да, это было похоже на слуховые галлюцинации.

В тоннеле стояла мёртвая тишина, было слышно даже, как тихонько дрожит клеть лифта, гася остаточные вибрации скоростного подъёма, и, тем не менее, казалось, что где-то впереди надсадно воет сирена.

– Тебе не кажется, что где-то сирена воет?

– Да, есть такое ощущение, – признался Богдан.

– Это глюки или опять какой-то хитрый ультразвук?

– Нет, думаю, тут всё проще. Это реакция на мигалки. Звуковой фантом.

– Может, расстреляем эту дрянь? – Семён указал стволом автомата на мигалки, расположенные под потолком с интервалом примерно в десять метров.

– Это будет громко, – отверг идею Богдан. – Нас пока не обнаружили. Так что не стоит шуметь без серьёзного повода. Просто постарайся привыкнуть.

Наконец, собравшись с духом, двинулись по тоннелю в глубь комплекса. Миновали несколько отсеков, повсюду были видны следы боя. Расстрелянная аппаратура, сломанная мебель, взорванные двери, гильзы щедрой россыпью, с глуховатым звоном катающиеся под ногами на рифлёном полу. И трупы, плавающие в крови.

Кто-то тут вволю порезвился.

Пока добрались до апартаментов Хранителя, насчитали шестнадцать трупов. Кто есть кто, определить было сложно. Люди были одеты разнообразно, какой-то чёткой принадлежности по типу униформы не прослеживалось.

Судя по всему, Эцэ не чувствовал себя в безопасности даже в таком хорошо защищённом убежище. В его хоромы вела бункерная дверь на винтовой задвижке, такая мощная, что и танковая пушка не возьмёт.

– Кстати… А мы, между прочим, не «свои», – спохватился Семён, когда Богдан принялся стучать в дверь рукоятью ножа. – Это Нижние для них – свои. А мы как раз чужие. Вот как сейчас Абсолют не определит нас как «своих», и придётся возвращаться с пустыми руками…

– Если это в самом деле Абсолют, он легко распознает, кто свой, а кто враг, – уверенно заявил Богдан.

Слава богу, у Абсолюта с «определителем» был полный порядок.

Дважды стучать не пришлось: завертелся штурвал задвижки, дверь беззвучно растворилась, и наши исследователи вошли в апартаменты Хранителя.

Судя по всему, «родственник» Семёна при жизни был большим аскетом. Язык не поворачивался назвать эту конуру апартаментами, она более всего походила на тюремную камеру или подсобку.

Откидные койки с дерматиновым покрытием, круглые металлические стулья с дерматиновой обивкой, всё прочее тоже металлическое: стеллаж во всю стену с металлическими боксами, два стола, рабочий и обеденный, множество длинных шкафов-пеналов – вот и вся обстановка. Тут даже в санузле было всё металлическое: унитаз, раковина и душевая кабинка.

И ни одного коврика, занавески, ни цветочного горшка, вообще ни единого яркого пятна, на котором мог бы остановиться взгляд.

С трудом верилось, что человек прожил девяносто три года в этой унылой металлической камере, имея статус живого бога, охраняя бесценную информацию и обладая практически неограниченной властью.

Так же, как и на всём уровне, здесь горели тусклые плафоны дежурного освещения, но отсутствие оранжевых мигалок создавало ощущение некоторого уюта и спокойствия.

Старик с солидной седой бородой был облачён в серый балахон, что уже воспринималось как норма, а на ребёнке был серый комбинезон с лямкой через плечо, белая футболка и сандалии.

И, как объединяющая деталь, на обоих красовались ошейники, украшенные мелкими изумрудами или похожими на изумруды камнями. Соответственно, у старика ошейник был побольше, у мальчика поменьше.