Скиппи умирает - Пол Мюррей

— Ты чего? — спрашивает Скиппи спросонок.

— Я на пороге исторического открытия, — отвечает силуэт.

— А до утра оно не может подождать?

Очевидно, не может, потому что Рупрехт продолжает стоять у Скиппи над душой и шумно дышать в темноте, пока Скиппи наконец не вылезает из-под одеяла.

Час спустя он вместе с другими ребятами дрожит, сидя на кусках пенопласта, и все еще ждет чего-то, что должно вот-вот случиться, пока Рупрехт — в защитных очках и плаще — присоединяет провода к монтажным платам и что-то припаивает паяльником к какой-то штуковине из оловянной фольги, которая, наверно, стоила несколько сотен евро. В подвале настоящая стужа, и терпение мальчишек начинает лопаться.

— Черт возьми, Минет, сколько нам еще ждать?

— Все почти готово, — отвечает Рупрехт каким-то чуть приглушенным голосом.

— Он все время так говорит, — сердито ворчит Марио.

— Рупрехт, сейчас глубокая ночь, — умоляюще говорит Джефф, растирая себе руки.

— И тут полно пауков, — добавляет Скиппи.

— Еще одну минутку, — заверяет их приглушенный голос.

— Может, ты хоть скажешь нам, что это такое? — спрашивает Найелл.

— Похоже, это и есть его телепортатор, — замечает Джефф.

— Тут сходный принцип, — соглашается Рупрехт, ненадолго выныривая из чащи проводов. — Мост Эйнштейна — Розена, только перенастроенный для одиннадцатимерной матрицы. Хотя цель телепортатора заключалась всего лишь в создании канала между двумя разными зонами пространства-времени, а здесь — здесь… — Он загадочно умолкает, а потом снова исчезает внутри своего детища со шпателем в руке.

— Совсем это не похоже ни на какой мост, — возражает Марио, разглядывая вигвам из фольги.

— А интересно, это мост куда? — хрипловато спрашивает Джефф.

— Да никуда, шут гороховый! — фыркает Деннис. — Единственное место, куда отсюда можно попасть, — это садовая дорожка! Черт побери, сейчас же ночь пятницы! Вы хоть понимаете, что где-то там в эту самую минуту миллионы людей занимаются сексом? Они занимаются сексом, они пьют пиво, а мы — мы сидим тут в этой дыре и любуемся, как фон Минет возится со своими цацками.

— М-м-м, знаешь что, — отвечает Рупрехт, направляясь к одному из компьютеров, — я очень сомневаюсь, что человечеству будет так уж много пользы от занятий сексом и от пива, когда само его будущее повиснет на волоске. Я очень сомневаюсь, что люди будут пить пиво, когда всю сушу зальет вода и живые существа окажутся на грани вымирания.

— Когда я тебя слушаю, мне кажется, что я уже вымер, — ворчит Деннис.

Но вот, кажется, момент истины уже близок: Рупрехт снова выходит из своей серебряной куколки и оправляет плащ:

— Марио?

— Есть! — Марио машет своим телефоном-видеокамерой. — Готов, жду сигнала.

— Отлично. — Рупрехт разглаживает на себе плащ и прокашливается. — Итак, вы, вероятно, теряетесь в догадках: зачем я позвал вас сюда. Представления о мультиверсуме…

— Стоп! — прерывает его Марио.

— В чем дело? — придирчиво смотрит на него Рупрехт. Марио объясняет, что его телефон может вести видеозапись только кусками, по двадцать секунд каждый.

— Ну и хорошо, — говорит Рупрехт. Сощурив глаза, он продолжает произносить свою историческую речь отрывками по двадцать секунд. — Представления о мультиверсуме отнюдь не новы. Сама идея существования параллельных миров восходит еще к древним грекам. Однако с возникновением М-теории у нас появились самые четкие представления о том, как может выглядеть устройство мультиверсума: как одиннадцатимерный океан Ничто, который населяем мы, наряду с сущностями самых разных размеров — от точки до девятимерных гиперуниверсумов. Согласно теории некоторые из этих сущностей находятся от нас на расстоянии меньше толщины волоска; иными словами, джентльмены, они находятся прямо сейчас вместе с нами в этой комнате.

Вслед за этими словами сгущается тишина — только у слушателей беззвучно встают дыбом волосы. Сложив домиком рыхлые пальцы, Рупрехт обводит взглядом всех по очереди; на его взмокшем поту поблескивает тускловатый свет от компьютеров.

— Проблема, разумеется, в том, как получить к ним доступ. Высшие измерения так плотно упакованы, что нынешние земные технологии не позволяют задействовать такое количество энергии, которое позволит пробиться к ним или хотя бы увидеть их. Но прошлой ночью мне, если так можно выразиться, явилось откровение.

Он подходит к пюпитру, который прикрыт листом с трафаретной надписью “МАСТЕРСКАЯ! НЕ УБИРАТЬ!”, и откидывает его, открывая карту звездного неба.

— Разрешите представить: Лебедь X-3. — Он тычет указкой в одно из бесчисленных скоплений точек и пятен. — Точно не известно, что это такое. Может быть, большая вращающаяся нейтронная звезда. А может быть, черная дыра, пожирающая Солнце. Но мы точно знаем, что этот объект является мощнейшим источником излучения, которое ежедневно бомбардирует атмосферу Земли, в диапазоне энергии от ста миллионов электронвольт до ста миллиардов электронвольт. Приблизительно через… — он сверяется с часами, — …через двенадцать минут произойдет самый мощный всплеск излучения, считая с прошлого лета. На школьных часах установлен специально настроенный приемник, который должен принять эту энергию для дальнейшего использования.

— Совсем как в “Назад в будущее”! — выкрикивает Джефф.

— С приемника, — невозмутимо продолжает Рупрехт, — излучение поступит на эту Эшерову петлю. — Он показывает на толстенный кабель, змеящийся под ногами у ребят и исчезающий под дверью. — Радиус этой петли примерно четверть мили, то есть ею можно опоясать поле для регби. Космические лучи закручиваются вокруг этой петли, осуществляя процесс свободного ускорения, накапливая все больше и больше энергии — до тех пор, пока ее не окажется столько, сколько требуется для нашей цели. Затем она поступит сюда — в Уплотнитель Космической Энергии. Когда эта емкость максимально наполнится, я приведу в действие гравитационную камеру коллектора, и это позволит нам — если, конечно, все пройдет удачно — сделать маленькую трещину в пространстве. Собственно, что мы собираемся сделать? Позаимствовать энергию из огромной и далекой черной дыры, чтобы создать собственную маленькую, локальную и управляемую черную дыру прямо здесь, в этом помещении. — Рупрехт ждет, когда утихнет восхищенный и ошеломленный шепот, а потом продолжает: — Из Эйнштейновых уравнений нам известно, что для того, чтобы черная дыра имела какой-то математический смысл, на противоположном конце должна существовать зеркальная Вселенная. А еще нам известно, что бесконечная гравитация внутри черной дыры должна мгновенно поглощать и уничтожать все, что в нее попадает. Однако если мы совместим ее с точной траекторией оси, то, быть может, прежде чем трещина снова закроется, мы сможем поместить какой-нибудь предмет в центр дыры и даже по другую сторону — так, что предмет останется невредимым. Сегодня ночью этот игрушечный робот станет нашим Колумбом. — И Рупрехт достает из школьного портфеля пластмассового красно-серого человекоподобного робота высотой сантиметров 20.

— “Оптимус-Прайм”, — одобрительно шепчет Джефф. — Лидер среди автоботов.

От завернутой в фольгу установки исходит тихое гудение, а рядом компьютеры прогоняют на своих экранах непонятные ряды цифр — это будто цифровые заклинания или экстатическое бормотание из какого-то далекого-предалекого мира, вдруг ставшего совсем близким…

— Слушай, Рупрехт, а эти другие вселенные… Мы в них сможем попасть? Ну, если твой портал вдруг заработает?

— Если портал заработает, — говорит Рупрехт, с важным видом раздавая всем защитные очки, — то это станет совершенной новой главой в истории всего человечества.

— Ну и ну…

— Прощай, Земля! До свиданья, кусок дерьма — конечно, кроме Италии!

— Ты только представь, Скип, — ведь где-то там могут быть миллионы параллельных Лори! Целые вселенные, полные Лори!

— Ну конечно, — встревает Деннис. — И целые планеты, сплошь населенные моделями, демонстрирующими женское белье, к тому же одержимыми сексом! Галактики из девушек, у которых цивилизация возникла в тот момент, когда заявились Девы из Открытого Космоса в спортивных костюмах!

Рупрехт бросает взгляд на часы.

— Пора, — сообщает он. — Свидетели, наденьте, пожалуйста, очки. В целях вашей же безопасности прошу вас соблюдать дистанцию. От водоворота энергии может исходить излучение.

Скиппи и другие опускают маски на лица, и даже Деннис не остается невосприимчив к той многозначительной и покалывающей нервы атмосфере, воцарившейся в мрачном подвальном помещении, к этому неотвязному чувству, что сейчас что-то неизбежно произойдет. Рупрехт вводит в компьютер последние цифры, а потом бережно опускает робота “Оптимус-Прайм” в нечто вроде металлической колыбели. И там, опустившись на колени возле обмотанной фольгой установки, он медлит — быть может, как медлила мать Моисея, когда принесла его в камышовой корзинке на берег Нила, — и задумчиво глядит в нарисованные глаза робота, размышляя о том, что вершить что-то великое, эпическое или мирское, сулящее славу или обреченное на провал, — это значит, в каком-то смысле, прощаться с миром, о том, что, следовательно, во всех величайших победах заключен призрак поражения, о том, что любой путь, какой бы ты ни выбрал, пусть даже самый возвышенный и блистательный, будет впоследствии причинять боль не только воспоминанием об оставшемся позади, но еще и преследовать тебя призраками всех неизбранных путей — путей, которыми ты так никогда и не пойдешь, которые проходят где-то параллельно…