Деревенские святцы - Иван Полуянов

Пинежане объявили юного земляка святым. Годы спустя последовала официальная канонизация отрока — под именем праведного Артемия, Веркольского чудотворца. В 1645 году основался монастырь, со временем сосредоточивший за каменными стенами несколько церквей и два собора. Главный — Артемиевский, грандиозное, впечатляющее своим обликом строение, где мощи праведника покоились в серебряной раке-гробнице. Действовала при обители школа, обучавшая детей грамоте, ремеслам.

Праведный Артемий — из ряда так называемых «мирских святых», к которым относится, например, святой Василий Мангазейский, святая Ульяна Лазаревская.

Святая Ульяна — помещица из-под Мурома. В бедственные неурожаем 1601–1602 годы, когда дворяне, изгоняя из усадеб даже слуг, обрекали крепостных на голодную смерть и наживались на спекуляции неслыханно вздорожавшим хлебом, Ульяна делилась с челядью последней крохой и скончалась, спасая других…

Святы правда и честность, свято бескорыстное милосердие, — что к этому добавишь? Разве одно: сегодня принимаются меры к возрождению Веркольского монастыря, чтобы вернулось почитание трудолюбивого и бесстрашного хлебороба, праведного Артемия.

Предзимье. Что там, на Пинеге, — слетал бы, кабы крылья!

Поди, свиваются струи перекатов, только вряд ли ударит хвостом семга в бурунах среди камней: нерест, думаю, окончен.

Лед заберегов отражает алебастр круч, темные устья пещер. А может в вербах шуршит снежная крупка, омута стеклит звонкий прозрачный ледок?

Не слетит в воду желтый лист подразнить хариусов: раньше, что ни упало сверху, рыбки проверят — вдруг съедобное?

В немоту замкнулись леса за деревнями, за луговым прибрежным раздольем.

Погода мягкая, тогда набухают почки черемух, смородины, на межах, серой стерне жнивья в цвету анютины глазки.

Под вечер разведрится, ночь вызнобит недра тайги, промерзнут до дна колеи дорог, и встанет солнце, и вокруг засверкает все в изморози, в инее — от хвоинки до былинки…

Здравствуй, осень серебряная!

4 ноября — Казанская.

Принятая Русью веха движения по годовому кругу, памятная в деревенском

«Что Казанская покажет, то и зима скажет», — утверждалась природоведами ее важность (вернее, первых дней нынешнего ноября). Сырь, дожди? Все путем: «Дождь лунки нальет — зиму приведет». «С утра дождь дождит, ввечеру снег сугробами лежит». Грянули дни-студенцы, захолодало? Ничего, раз полузимник у власти, и «скачет морозко по ельничкам, по сухим берегам, по веретейкам»!

Время бездорожья: «Выезжаешь о Казанской на колесах, а полозья на телегу клади».

Время сытости: «На Казанскую и у вороны копна», «и у воробья пиво».

Казани вообще в деревенских святцах везло. Найдешь в них Казань-именинницу (15 октября — день взятия города войсками Ивана Грозного), и спустя двадцать дней она в строке.

Собственно, Казанская, одинаково летняя и осенняя — поклонение иконе Божией Матери, чудотворной Покровительнице Руси, российского воинства в противоборстве с инаковерными поработителями.

Осенней Казанской в деревенских святцах отводилась особая роль. Шли расчеты с наемными работниками: «Потерпи, батрак, и у тебя Казанская будет». «Не обсчитывай, рядчик, подряженного: Казанская молчит, да все видит, все Богу скажет».

Возвращались с отхожих заработков.

— Как доехал, парень, из Питера?

— Дородно, дядя, — на липовой машине. В лаптях ушел, в лаптях назад пришел!

Праздник осенью Казанской Божией Матери установился в ознаменование отпора польско-литовской интервенции: в ноябре 1612 года сдались засевшие в Кремле чужеземцы на милость ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского. К ногам победителей бросали покрытые бесчестьем и позором знамена, оружие те, кто сжег Москву, кто грабил и убивал, глумился над обычаями народа, считая, что он порабощен навеки.

Событие судьбоносное, так почему Казанская за века не подкрепилась поэтичной обрядностью? Ответ сложен, нельзя поручиться за исчерпывающую полноту.

В начале XVII века бушевала кровопролитная крестьянская война. Но самым сокровенным — мечтой о земле, о воле для себя и потомков поступилась мужицкая Русь, спасти бы державу! Тысячи и тысячи казаков, посадских, деревенской голытьбы, с оружием выступавших против бояр и московского царя, громивших поместья дворян-вотчинников, участвовали в сражениях с войсками Речи Посполитой и шведского короля.

Правительство не оценило народного подвига. Окончательно восторжествовали крепостнические порядки, прогосподствовавшие затем два с половиной столетия.

У женской половины Казанская почиталась «бабьей заступницей». О ладе в семье, благополучии к ней припадали с молитвой.

Храмов-то Казанских раньше высилось! В этом ряду церковь на Красной площади, воздвигнутая попечением Дмитрия Пожарского, грандиозный Казанский собор Петербурга с монументами Кутузова и Барклая-де-Толли и белокаменный храм вологодского города Устюжны.

Готовясь отражать набеги польско-литовских отрядов, устюженцы в 1608 году сумели всего за месяц поднять вокруг города крепостные стены, башни, отлить железные пушки, призвать на подмогу ополчения Белозерска, Чаронды.

Враги были отогнаны с потерями.

Дорогой ценой досталась победа: кто пал в боях, кто не превозмог ран, и многие-многие горожане скончались от нечеловеческого перенапряжения.

В храме горят свечи под Образом Божией Матери Одигитрии, участницы битв: в устрашение супостатам икона водружалась над крепостными воротами города. Реликвия истории, овеществленная народная память, да не постигнет ее тлен забвения…

«Казанская морозцам дорогу кажет» — заявляли месяцесловы.

Без запасов топлива худо встречать зиму.

Над собой мужики подтрунивали: «Ни дров, ни лучины — живи без кручины, пляши да смейся, на кулачках грейся!» «Лесом шел — дров не видел» — взять топливо негде, ежели леса за казной, за помещиками. «Не тужи, голова, будут и дрова — нужда придет, из нас щепки щепать начнет!»

5 ноября — Яков день.

Выдавали устные численники нетерпение деревни покончить с распутицей:

— Яков, брат Божий, крупицу пошлет, то с Матрены зима станет на ноги. Ау, Матрена, отзовись — в окна избы крупкой, на дороги снежком!.. С утра, пока холодок, запрягал хозяин лошадку в дровни: распочать поленницу, где осенесь лыка драл, вывезти ко двору «волочугу» сенца.

В лесу снег сберегся, резво припустила лошадка — и, всхрапнув, внезапно осела на зад, хомут надвинулся к ушам.

Тю-ю… Мужик аж присвистнул: дорогу пересек свежий след медведя!

— Но-но, Каряя, — соскочил он с дровней, схватил лошадь под узды. — Чего спужалася? Я с тобой, топор со мной!

Дни, когда «мужик в сани забирается», медведь — в берлогу.

На елке царапины когтей, кора повисла клочьями. Пометку топтун таежных троп оставил: не берись-де со мной мериться силами, сперва ростом померяйся? Ого высота, где космач лапами приложился!

— Шагай… Шагай, милая, — повел мужик лошадь в поводу. — Не с руки нам бояться, пущай медведь трусит.

Загрузившись сеном, возвращались домой — с деревьев капало, в ольшанике у ручья рябчик посвистывал, как дул в серебряную дудочку, ясно выговаривая:

— Пе-еть… петь! Петь-не-перепеть!

С кустов калины на опушке, красневших ягодами, хохлатые свиристели перекликались трельками, будто названивали в звоночки.

Махая батожком, спешил из деревни сивобородый старик.

«Никак Гришуня в церковь? — мужик приставил ладонь козырьком к глазам. — Никак крестины спроворить собирается…»

6 ноября — Арефа, Сисой, Феофил, Афанасий.

7 ноября — Маркиан, Мартирий, Анастасия.

Нарекали новорожденных, выбирая имена из святцев, так сказать, по согласованию заинтересованных сторон.

8 ноября — Дмитриев день.

В Вологде совершается память святого Антония, епископа Вологодского и Великопермского.

Забрался мужик в сани. «Дмитриев день перевозу не ждет» — слышится далее в устных численниках. Мороз реки Севера под лед берет, «без топора, без клиньев мосты мостит».

Тепло на дворе, приговаривали: «Покойнички по нас радуются».

Все в том, что Дмитриев день ознаменовывал одноименную — родительскую, поминальную — неделю.

Наши предки исповедовали: «Человек рождается на смерть, умирает на жизнь». Пред горькой неотвратимостью смирись: «Все там будем». «Семи смертям не бывать, одной не миновать».

Бесконечность жизни древние славяне прозревали на примере природы, зимой отходящей на покой, подобный смерти, весной вновь воскресающей; бессмертие духа — в делах земных. Душа человека, по их поверьям, трое суток витает подле покинутого ею тела: голубем объявится, огоньком на кровле, порхнет к окну белой бабочкой. Погребен усопший — а обряд прощаниям с причетами, плачами достигал высочайшей трагедийности, — в доме девять дней чудится его незримое присутствие. Затем душа покидает вещественные пределы до «сорочин», мятется, страждет, прежде чем сойдет в мир загробный, обреченная для вечных мук или вечного блаженства. Пожни, что посеял: «Доброму — память, злому — забвенье»!