Испанские нищие - Ненси Кресс

Они были неопределенными, но она их узнала. Они проплывали над головой Дру, позади него, перед ним, даже сквозь него, а он принялся читать снова. То же самое стихотворение. Лейша никогда не увлекалась поэзией, но если бы даже и любила, ей было бы трудно сосредоточиться. Очертания полностью поглотили внимание; она силилась проникнуть взглядом сквозь Дру, тщетно пытаясь уследить за ним. Колеблющиеся силуэты снова появились из-за спины Дру, но уже другие. Она подалась вперед, чтобы понять, что это такое... она узнала их...

Дру начал в третий раз. "О чем горюешь, Маргарита, о золотом дожде из листьев..."

Контуры скользили, входя в ее сознание, и вдруг Дру исчез... Надо же запрограммировать такое... горе разбухло и заполнило ее. Роджер, ее отец, стоял в старой оранжерее, в доме на озере Мичиган. Он держал кремово-белый экзотический цветок с толстыми лепестками и яркой розовой серединкой. Лейша вскрикнула, а отец ясно произнес:

- Ты не потерпела фиаско, Лейша. Ни с Убежищем, ни с попыткой сделать Алису особенной, ни с Ричардом, ни с юриспруденцией. Настоящая неудача не суметь реализоваться, а ты сумела. Ты старалась всю жизнь.

Лейша поднялась со стула и подошла к отцу. Он не исчез, даже когда она оказалась прямо под голографической проекцией. Ричард взял ее ладони и сказал мягко: "Ты стала тем, к чему я стремился", и Лейша резко встряхнула головой. Ее волосы были повязаны голубой ленточкой: она снова стала ребенком. Вошла Мамзель с Алисой, и сестра сказала: "Ты никогда не обижала меня, Лейша. Мне нечего прощать". Потом все исчезли, а Лейша бежала по лесу, залитому солнечным светом, который зелеными и золотыми потоками струился сквозь деревья. Она смеялась, ощущая тепло живых растений, запах весны и вкус прощения. Никогда еще Лейша не была такой свободной и радостной. Она побежала быстрее, потому что на тропинке стояла смеющаяся мать, и ее лицо светилось любовью.

Лейша очнулась на стуле в саманной комнате. По щекам текли слезы. Горел свет.

- Что ты видела? - нетерпеливо спросил Дру.

Лейша согнулась пополам, борясь с приступом тошноты.

- Что... ты сделал?

- Расскажи, что ты видела, - безжалостно потребовал молодой художник.

- Нет!

- Значит, впечатление было сильное. - Он улыбаясь откинулся на спинку кресла.

Лейша медленно выпрямилась и уже спокойнее повторила:

- Что ты сделал?

- Я заставил тебя видеть сны.

Но это совсем не походило на сон. Совсем. С интерльюкином все было по-другому.

Это напоминало ту ночь, когда Алиса пришла к ней в гостиницу во время суда над Дженнифер Шарафи. Ту ночь, когда Лейша стояла на краю пропасти...

Темнота...

Пустота...

Сегодняшний сон был светом. И все же нечто огромное, неуправляемое могло поглотить крошечный, робкий огонек ее разума... Тогда вопреки всякой логике появилась Алиса.

А теперь Дру каким-то образом манипулировал неведомой частью ее рассудка...

Дру энергично говорил:

- Гипноз частично тормозит кору головного мозга, вызывая универсальные... очертания, как я их называю. У меня не хватает слов, Лейша, ты же знаешь, мне их всегда не хватало. Я просто знаю, что они существуют во мне и во всех остальных. Я вызываю их наружу, и они принимают свои собственные контуры во сне человека. Это нечто вроде частично управляемого сна наяву. - Он глубоко вдохнул. - Это мое открытие.

У Лейши возникли вопросы, и она немного успокоилась.

- Ты хочешь сказать, что ты определял, что именно мне будет... сниться? - Она не смогла сохранить бесстрастный тон. Ее одолевало слишком много разноречивых чувств. - Дру, это и называется спать? Именно это происходит со Спящими?

Он покачал головой:

- Нет. Очень редко. Мне кажется... я еще сам не знаю, что получил. Ты же первая, Лейша!

- Мне... снился отец. И мать.

Глаза юноши блестели.

- Я работал с очертаниями своих родителей.

Его лицо внезапно потемнело, и Лейше вдруг не захотелось поделиться с ним воспоминаниями. Сновидения... это слишком интимно. Слишком иррационально. Слишком много табу снято. Но если это капитуляция солнечному свету, нежности... Нет. Она всегда знала, что сны - это бегство, она, которая никогда не видела снов. Забвение - такой же уход от реальности, как псевдонаука Алисы о близнецах. Но Дру ее заставил испытать такое...

- Я слишком стара, чтобы выворачивать свой мир наизнанку, словно носок!

Дру неожиданно просиял такой торжествующей улыбкой, что она ослепила Лейшу. Но она крепко держалась за свой разум.

- Дру, четыре пациента после такой же операции не приобрели подобного дара... - Она не могла подобрать нужного слова.

- Они ведь не были художниками, - возразил он с уверенностью заново родившегося человека. - А я - творец.

- Но... - Лейша не смогла продолжить, потому что Дру, все еще улыбаясь, подался далеко вперед из своего кресла и крепко поцеловал ее в губы.

Лейша застыла. Ее тело отозвалось на поцелуй впервые за... сколько лет? Много. Соски стали твердыми, мышцы живота напряглись... от него пахло мужским естеством. Лейша резко отодвинулась.

- Нет, Дру.

- Да!

Ей очень не хотелось портить его триумф. Но в другом она была тверда.

- Нет.

- Почему? - Он побледнел, зрачки стали огромными.

- Потому что мне семьдесят восемь лет, а тебе двадцать. И для моего разума, Дру, ты ребенок. И всегда им останешься для меня.

- Потому что я - Спящий!

- Нет. Потому что нас разделяют те пятьдесят восемь лет, которые ты не прожил.

- Ты думаешь, я этого не знаю? - яростно спросил Дру.

- Да. Ты не представляешь себе, что это значит. - Она накрыла его ладонь своей. - Я думаю о тебе как о сыне, Дру. Не о любовнике.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

- Чем так испугал тебя сон об отцах и детях?

- Мне очень жаль, Дру, - она вложила в эти слова все сострадание, на которое была способна.

- Я усовершенствую свое искусство, Лейша, и покажу тебе такое, о чем ты никогда... Лейша!

Лейша тихо закрыла дверь.

Вечером, когда она придумала, как вернуть этот головокружительный эпизод в разумные рамки, Стелла сообщила, что Дру уложил вещи и уехал.

Мири заняла свое место за столом в куполе Совета. В день ее шестнадцатилетия в зале заседаний появился пятнадцатый стул, привинченный к полу у полированного металлического стола. С этого дня 51 процент акций Убежища, принадлежащих семейству Шарафи, будут представлять семь равноправных голосов. В следующем году, когда Тони исполнится шестнадцать, их станет восемь.

- Совет Убежища имеет честь приветствовать нового члена, Миранду Сирену Шарафи с правом голоса, - официально провозгласила Дженнифер. Советники зааплодировали. Мири улыбнулась. Бабушка на мгновение разрядила царящее напряжение, такое сильное, что его можно было бы графически изобразить на матрице Хеллера. Мири исподлобья огляделась. У нее вошло в привычку наклонять голову: если верить зеркалу, тремор в таком положении менее заметен. Мать аплодировала, не глядя дочери в глаза. Отец улыбался с покорной грустью, которая теперь никогда не покидала его лица. Красивая тетя Наджла, готовящаяся родить еще одного Супера, смотрела решительно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});