Восток - Запад. Звезды политического сыска - Эдуард Макаревич

Фильм смотрела вся Германия, партийные организации устраивали коллективные просмотры. После такой картины немцы чувствовали себя единой, мощной, сплоченной нацией, готовой идти за фюрером. Ее фильмы растили людей с солдатским характером. И понятен ее восторг по поводу побед немецкого оружия. В мае 1940 года она шлет Гитлеру телеграмму: «С неописуемой радостью, преисполненные горячей благодарности, переживаем мы вместе с вами, мой фюрер, величайшую победу — вступление немецких войск в Париж. Никакая человеческая фантазия не способна представить себе ничего подобного тому, что мы сегодня связываем с вами. Выразить искреннее поздравление слишком мало для того, чтобы передать вам те чувства, которые сегодня движут мною. Ваша Лени Рифеншталь»26.

После войны против нее было возбуждено 50 судебных дел по причинам ее нацистского прошлого. Все они были ею выиграны. Издатель журнала «Шпигель» Р. Аугштейн в связи с мемуарами Рифеншталь, которые, кстати, были очень искренними, заметил, что вина женщины в данном случае несопоставима с виной мужчин «третьего рейха». Наверное, женщины — да. А художника? Ее творчество было сильнее «тигров» и «мессершмиттов» и даже ракет «Фау-2».

Кино и песни для народа

Чтобы кино стало инструментом пропаганды, оно должно управляться государством, считал Геббельс. Как-то в начале войны он признался, что уже к 1938 году основная часть немецкой кинопромышленности оказалась национализированной благодаря тайной скупке акций. Это была хорошо проработанная операция, и она принесла свои плоды. Ведущая киностудия Германии УФА стала государственным предприятием, для которого помощники Геббельса нашли соответствующую форму — киногород, своего рода немецкий Голливуд. За двенадцать лет существования «третьего рейха» было создано или запущено в производство более 1300 кинофильмов27. Современные эксперты подсчитали, что только 15 процентов из них могут показаться примитивными, пропагандистскими поделками, однако и это является заблуждением. Даже самые «аполитичные» ленты служили целям режима, иначе они просто не пришли бы к зрителю. Развлекательные кинокартины позволяли людям расслабиться, снять напряжение от тягот повседневной жизни. Фильмы, казавшиеся чисто развлекательными, способствовали укреплению идеологии режима, потому что славили общечеловеческие ценности в нацистской упаковке. Геббельс тогда объявил: «Мы убеждены, что кино представляет собой самое современное и научно обоснованное средство воздействия на массы. Следовательно, правительство не должно им пренебрегать»28.

Где как не в кинематографе немецкие художники достигли максимального соединения социальной иллюзии с социальной фантастикой и особенностями национальной души, что в конечном счете породило большой и привлекательный для немцев социальный миф, державший их в объятиях в годы германского рейха? Немецкие мастера кино считали вслед за Геббельсом, что выдающийся фильм должен быть одновременно и «идейным» и развлекательным. И это единение в максимальной степени было достигнуто в фильме «Концерт по заявкам» (режиссер Э. фон Борсади, 1940 г.). В основе фильма сладкая история любви немецкого офицера и немецкой девушки. Встретившись и полюбив друг друга, они расстаются, ибо офицер, выполняя свой долг, уезжает на фронт. Ситуация складывается так, что они теряют друг друга. Но в конце концов находят благодаря радиоконцерту по заявкам. «Обычный немец,замечает историк, — посмотревший этот фильм один, два или даже три раза, не обращал внимание на ходульный сюжет и наслаждался любовной историей, хорошей игрой актеров и миром грез, искусно воссозданным режиссером... Самыми разными способами представлена в «Концерте по заявкам» нацистская природа героического самопожертвования». Герой фильма и его подчиненные «готовы на любые лишения для того, чтобы сражаться за рейх, а это, в свою очередь, означает борьбу за немецкую культуру... Мы видим на экране солдата, который, находясь дома в отпуске, играет на пианино Бетховена. Затем он возвращается обратно на Западный фронт и погибает, играя на органе в соборе, разрушаемом французской артиллерией»29. Фильм «Концерт по заявкам» посмотрело более 23 миллионов зрителей. Он шел при переполненных кинозалах.

А художественный фильм «Еврей Зюсс» (режиссер Ф. Харлан, 1940 г.), страшный и мощный в своей ненависти к евреям благодаря все тому же художественному методу, изобретенному Геббельсом, — методу соединения идеи и увлекательных средств ее выражения, встретил у публики весьма теплый прием. В докладах службы безопасности говорилось, что прием был зачастую просто горячий: «некоторые учителя и пожилые люди были всерьез озабочены, как бы эта лента не оказала отрицательное воздействие на молодое поколение, настолько... бьющим наповал был заложенный в нее заряд антисемитизма... Некоторые особенно экзальтированные зрители покидали берлинские кинотеатры, изрыгая проклятия и ругательства в адрес евреев: «Прогнать евреев с Курфюрстендамм! Выкинуть последние остатки этого презренного племени вон из Германии!»30. Нацистские мастера кино вдохновенно творили социальные мифы, которые взращивали определенные чувства у рядовых немцев. Здесь хорошо поработали и сценаристы, и режиссеры, и актеры.

Марика Рёкк — немецкая кинозвезда — стала известной в мире особенно после фильма «Девушка моей мечты», снятого берлинской киностудей УФА в 1944-1945 годах. Этот фильм смотрели вся Европа и Америка. Смотрели с удовольствием, с сентиментальной слезой. Впрочем, как и другие фильмы с Марикой Рёкк: «Легкая кавалерия» (1935), «Нищий студент» (1936), «Гаспароне» (19З7), «Ночь в мае» (1938), «Алло, Жанин!» (1939), «Кора Терри» (1940), «Полюби меня» (1941), «Женщины все же лучшие дипломаты» (1941), «Танец с кaйзepoм» (1941). Эти легкие, игривые ленты в «третьем рейхе» выходили почти ежегодно.

Марика мила, красива, обаятельна, «наивный ребенок и женщина до мозга костей, причем с бешеным темпераментом». Звезда будапештской оперетты и манежа, она заключает контракт с берлинской киностудией УФА. Там судьба сводит ее с актером и режиссером Георгом Якоби. Вместе они и создали новый жанр в кино: фильм-ревю. В нем не было никакой политики, и Марика, как она считала, осталась верна себе быть от нее подальше. Но в германском рейхе аполитичность в искусстве становилось тем маслом, что помогало скользить нацистским идеям к немецкой душе.

Геббельс, все понимая, иногда ворчал. А Гитлер был откровенен: «А, наша маленькая венгерка... наша новая звездочка из Венгрии. Я видел фильмы с вашим участием. Вы очаровательны...»31 Так же думали и миллионы немцев, выходя из кинотеатров. Ее голос, то мягкий, то искрящийся, ее женственно-шаловливые танцы, ее смелые костюмы, о которых Геббельс говорил: «Это фривольность!» — порождали определенные мечты и настроения — тот фон, что облагораживал мифы ежедневной пропаганды. Фильмы с Марикой Рёкк были той оберткой человечности, в которую заворачивались пропагандистские идеи, помогая овладеть, по выражению Гитлера, «чувственным миром массы». Марика Рёкк стала в глазах немцев вожделенным символом, персонифицированным мифом любви и победы.

Впрочем, так же как и другая звезда — Лале Андерсен. Лихая певичка из кафе с невыразительным голосом, она пробовала себя на сцене. Посетители ее всерьез не воспринимали. Но скучавший за одним из столиков добросовестный чиновник из геббельсовского ведомства культуры обратил внимание на одну ее песенку — «Лили Марлен». Незатейливое сочинение, но медленная щемящая мелодия и простые слова вдруг непостижимо передали печаль солдата о доме и женщине, которая ждет. Чиновник дело знал, и в самый канун войны огромным тиражом вышла пластинка с записью «Лили Марлен». Потом она звучала во всех немецких траншеях и блиндажах: под Сталинградом и в горах Югославии, в африканских песках и в Нормандии. Это была самая популярная лирическая песня в «третьем рейхе», а безвестная Лале Андерсен в одночасье стала звездой, символом, мифом. Была принята и обласкана Гитлером.

Что же сделали эти две женщины для немецкого солдата? Марика Рёкк не скрывала: «Во время войны солдаты писали мне с фронта, ежедневно приходило столько писем, что две секретарши едва успевали их разбирать и сортировать. Иногда это обожание принимало такие формы, что даже обескураживало. К примеру, военный, которому ампутировали ногу, написал, что после «Коры Терри» вновь обрел волю к жизни. Или совсем молодой человек, почти мальчик, вдруг позвонил в дверь квартиры и сказал, что хочет только взглянуть на меня перед отправкой на фронт. Все это накладывало на меня такие обязательства. которые и не выполнить нельзя, и выполнить трудно. Я делала, что могла. И мои частые турне по войсковым частям я тоже рассматривала под этим углом. В эти турне не сами ездили, нас отправляли по плану. Они были и прекрасны и ужасны в одно и то же время. Солдаты были так истощены и так восторженно нас принимали, так рвались к этим двум часам счастья! Они стучали в такт музыке, раскачивались, сажали меня на плечи и распевая в ритме марша шлягер «Ночью в мае», носили по всему залу. Этим я «укрепляла боевой дух»,