Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

– Именно. Только люди, кажется, никогда не задавались вопросом, о чем там не сказано.

– Бен, мне кажется, не время…

– Только послушайте, – произнес он с нажимом и умолк. Естественно, он не призывал их слушать шипение газового камина в наступившей тишине, и Эллен в ее взвинченном состоянии показалось, она слышит еще один звук, какой-то шепоток в подступавшей со всех сторон темноте. – Если что-то обитало в темноте до того, как появились звезды или миры, не говоря уже о живых существах, – сказал он, – оно даже в общих чертах не могло походить на нас.

– Я не имею в виду, что Бог должен выглядеть как человек, – сказала Маргарет.

– А вот десятки религий представляют себе Бога именно так. Как думаешь, зачем им это?

– А что думаешь ты?

Эллен показалось, Маргарет не столько задала вопрос, сколько упрекнула отца, однако Бен тотчас же ответил.

– Помочь нам забыть, чего именно мы боимся, ради чего человечество изобрело целые религии, лишь бы отвергнуть существование этого. Все религии, они как сказки, которые люди рассказывали у костра в те времена, когда не было ничего, кроме костра и сказок, чтобы прогнать холод и темноту, потому что людям было невыносимо страшно узнать, что же там снаружи, за пределами света.

Дети испуганно прильнули к Эллен.

– Бен, хватит, – попросила она.

– Нет, не хватит. Нельзя сейчас останавливаться. – Он передвинулся на самый край кресла, отчего показалось, будто он сидит на корточках, и протянул к ним руки, словно предлагая своим слушателям темноту. – С тех пор мы успели поверить, что шагнули далеко вперед по сравнению с нашими предками, ведь они-то считали, темнота скрывает нечто до крайности чуждое, и поэтому населяли ее богами, чудовищами и демонами, но ведь они были правы, так думая, вам не кажется? То, что обитало в темноте само по себе, было слишком не похоже на нас и все, известное нам, и потому оно никак не смогло бы создать нас и остальную вселенную, во всяком случае, сознательно. Я считаю, мы все – его сон, мы и все вокруг нас, а вы ведь знаете, насколько непохожими на реальность бывают сновидения. Но рано или поздно оно должно проснуться, и тогда…

Эллен почувствовала, что Джонни рвется из ее объятий. Он высвободился и пробежал мимо елки, которая покачнулась и крякнула, и, кажется, сделала все, что в ее силах, чтобы поймать его в свои тени.

– Погоди, Джонни, – окликнул его отец голосом, похожим на рев зимней бури, когда мальчик распахнул дверь и помчался вверх по лестнице. – Я еще не закончил.

– Нет, ты закончил, – отрезала Эллен, когда Маргарет выскочила из комнаты вслед за Джонни. Должно быть, горло у Эллен сжалось от гнева, потому что она сама с трудом расслышала свои слова. – Что в тебя вселилось, Бен? Какого черта ты рассказываешь им такие истории в канун Рождества, да и в любой другой день, если на то пошло? Думаю, на будущее, тебе стоит сначала делиться своими идеями со мной, чтобы я была уверена, подходят ли они для детей.

Он так и сидел на краю кресла, скорчившись в свете камина. Выглядел он озадаченным той реакцией, какую вызвал, и эта его озадаченность тревожила ее даже больше того, что он наговорил. Она развернулась, дрожа от ярости, горя и невнятного страха. Она была уже в двери, когда он поднялся, как-то странно дернувшись всем телом, отчего ей представился мим, который изображает внезапный рост дерева.

– Оставь нас одних, Бен, – устало попросила она. – Дай мне шанс починить то, что ты сломал.

– Но мне надо…

– Неважно, это может подождать, – сказала Эллен, выходя из комнаты. Вид темной прихожей привел ее в смятение и бешенство. Что за игру он затеял, все время выключая свет и расстраивая всех? Когда она включила лампу над лестницей, свет как будто подчеркнул глубину тьмы за его пределами. Ее подмывало включить все лампы в доме, в особенности наверху, где, как она чувствовала, холод и тишина тяжким грузом давят на крышу, словно сама ночь опустила на их дом свои крылья. Нет, сейчас не время для подобных мыслей – воображение причинило достаточно ущерба семье для одного вечера. Она закрыла за собой дверь гостиной и побежала в спальню к Джонни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Джонни сидел на кровати рядом с Маргарет, упираясь в матрас стиснутыми кулаками. Как только Эллен вошла, он вскочил и уставился на шеренги пластмассовых солдатиков, выстроенных на туалетном столике: развернувшись к матери спиной, он яростно тер глаза.

– Папа просто валял дурака, – снова повторила ему Маргарет.

– Совершенно верно, Джонни. Это была очередная из его сказок, которую ему не следовало рассказывать вам, – подхватила Эллен. – Вы верите в то, во что хотите верить, и это значит, что у вас будет чудесное Рождество.

Он громко фыркнул и развернулся, кривовато ухмыляясь.

– Я знал, что на самом деле это вы с папой покупаете нам подарки, – сообщил он.

На мгновение Эллен сумела поверить, что в остальном все в порядке, а последние полчаса стали просто нетипично трудным эпизодом в жизни семьи, столкновением того рода, после которого все начинают лишь лучше понимать друг друга. Но затем лицо Джонни окаменело, и он с такой неохотой перевел взгляд на дверь, что у нее дрогнуло сердце. И она услышала то, что слышал он: звук шагов, медленно поднимающихся по ступеням.

Глава сорок вторая

– Это всего лишь ваш отец, – сказала она.

Возможно, шаги Бена были такими неспешными, потому что ему требовалось время, чтобы подобрать слова извинения, или, возможно, он заставлял себя пойти к ним, теперь, когда понял, насколько безрассудно себя повел. Он, должно быть, старался приглушить свои шаги, чтобы не расстраивать детей еще сильнее, однако из-за этого они звучали особенно зловеще: мягкие, тяжеловесные, какие-то нарочитые. Эллен видела, что дети дрожат, и внезапно сама ощутила, как холодно в комнате. Иди-иди дальше, мысленно понукала она, наверх в кабинет. Однако его шаги замерли по ту сторону двери, и наступила тишина, если не считать звука, слышать который было совершенно невыносимо – Джонни негромко клацал зубами.

– Чего тебе нужно, Бен? – спросила она.

– Поговорить.

Дети бросали на нее умоляющие взгляды.

– О чем это? – спросила она.

Раздался негромкий удар в дверную панель, и дети вздрогнули. Должно быть, Бен прижался к двери, потому что его слова, приглушенные филенкой, которая как раз находилась на уровне его лица, прозвучали словно жужжание пчелы, вылетающей из улья.

– Ты меня слышишь, Джонни? – прожужжал он.

– Да, – признался Джонни и, услышав в ответ молчание, явно счел себя обязанным повторить громче: – Да, – крикнул он.

– Я не хотел сказать, что мы исчезнем, когда оно проснется, если ты испугался этого. Я лишь хотел сказать, что мы изменимся.

Сначала Эллен не могла поверить собственным ушам. Она двинулась к двери, скрывая свою ярость, чтобы не пугать детей еще больше. Рывком приоткрыв дверь, проскользнула в щель и тут же закрыла ее за собой с ловкостью, порожденной гневом.

– Ты что, Бен, совсем спятил? – проговорила она тихо, чтобы не слышали дети. – Тебе плевать, что с ними будет? Какого Рождества для них ты желаешь?

Он вскинул руки, словно собираясь выхватить ее из лап отчаяния. Лицо его было лишено выражения.

– Того, которого я жду с нетерпением, – проговорил он.

Она ощутила, как воздух становится холоднее, и Бен как будто подрастает, нависая над ней, хотя их лица находились на одном уровне – нет, она не позволит себя запугать.

– Если это как-то связано с тем, что ты рассказывал внизу, предлагаю тебе пойти и записать все, чтобы избавиться таким образом от своих идей. Только держись с ними подальше от детей, я тебя предупреждаю.

Тень недоумения промелькнула по его лицу, и он протянул к ней руки.

– Я рядом, если понадоблюсь.

Судя по его виду, он попытался бы успокоить ее, только не мог вспомнить, как это делается. Эллен хотелось взять его за руки и не отпускать, пока не поймет, что с ним случилось, но она не могла позволить ему взять верх так запросто, когда кроме нее некому защитить детей.