На внутреннем фронте. Всевеликое войско Донское (сборник) - Петр Николаевич Краснов

уполномочены заявить донскому атаману, что они являются официально посланными от союзников, чтобы узнать о том, что происходит в России. Союзники помогут всеми силами и всеми средствами, не исключая и войск, донским казакам и Добровольческой армии.

Эти слова были покрыты громовым «ура». И особенно ликовали члены Круга, фронтовые казаки, те люди, которых война касалась непосредственно.

Затем шли тосты за Войско Донское, за союзников, и наконец капитан Бонд сказал:

– Я провозглашаю тост за великую Россию, и я хотел бы услышать здесь ваш прекрасный старый гимн. Мы не будем придавать значения его словам, но я бы хотел услышать только его музыку!..

Едва только переводчик кончил переводить слова английского офицера, как атаман при гробовом молчании всего зала отчетливо сказал:

– За Великую, Единую и Неделимую Россию! Ура! Величаво мощные, волнующие сердце, могучие звуки старого русского гимна были исторгнуты из скрипок и труб. Все мгновенно встали и застыли в молитвенных позах. Архиепископ Гермоген плакал горькими слезами, и слезы лились по его серебристой седой бороде. Все были глубоко растроганы охватившими вдруг воспоминаниями прошлого и тяжелыми думами о настоящем.

Едва гимн кончился, громовое «ура» потрясло весь зал и не смолкало до тех пор, пока музыканты не начали играть снова гимн. Они принуждены были повторять его четыре раза.

Англичане и французы вынесли впечатление, что на Дону настроение монархическое. Но это было верно только отчасти. Русский гимн напомнил всем собравшимся времена великой славы русской, времена побед, а не поражений, времена благородного самопожертвования, а не подлой измены. Но если бы спросили казаков, хотят ли они вполне вернуться к старому, более половины решительно ответили бы: нет!

Простые казаки и крестьяне не желали реставрации, потому что с понятием о монархии первые связывали поголовную принудительную воинскую повинность, обязанность снаряжаться на свой счет и содержать верховых лошадей, не нужных в хозяйстве, казачьи офицеры связывали с этим представление о разорительной «льготе», плохие стоянки и бесправное положение. Крестьяне думали о возвращении помещиков и о наказании за те разорения, которые они сделали в помещичьих усадьбах, в остальном им было все равно, республика или монархия, потому что, по существу, немногие понимали разницу. Казакам, кроме того, нравился их новый самостоятельный строй, их тешило, что они сами теперь обсуждают такие серьезные вопросы, как вопросы о земле и земельных недрах. Что предполагала и чего желала донская интеллигенция, сказать трудно. Она давно уже раскололась на два противоположных лагеря – монархистов и социалистов-революционеров. Все, кто считал себя передовыми, просвещенными людьми – учителя, юристы, – все это было настроено крайне лево, и тем не менее и они восторженно приветствовали русский гимн. Русский гимн был для них русским, но не царским гимном. Играли же и признавали они донским гимном «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон», но когда пели его, то пели с новыми словами, где исключалась и преданность монарху и готовность отдать свои жизни за царя, за славу и победу.

Позднее, когда французский лейтенант Эрлих встретивший Новый год в офицерском собрании лейб-гвардии казачьего полка и слышавший, как там играли русский гимн, настойчиво говорил донскому атаману, что «такая проповедь монархизма неуместна и не входит в планы союзников», атаман сказал ему:

– Что прикажете мне играть, когда величают Великую, Единую и Неделимую Россию?

Эрлих молчал.

– Большевики играют вашу «Марсельезу», но это гимн Франции, но не России, – продолжал атаман.

– Да, «Марсельезу» играть неудобно, – согласился Эрлих.

– У меня две возможности – играть в таких случаях «Боже, царя храни», не придавая значения словам, или играть похоронный марш. Я глубоко верю в Великую, Единую и Неделимую Россию и потому играть похоронный марш не могу… Я играю русский гимн, и он всегда останется русским, что бы ни случилась.

Атамана за это за границей считали монархистом.

Русский гимн как бы еще теснее спаял все общество, собравшееся в атаманском дворце. Капитан Бонд, взволнованный всем виденным, несколько раз повторил: «Как это хорошо! Как хорошо все то, что я вижу!»

На другой день офицеры союзных держав были на обеде, устроенном в честь их съехавшимися в Новочеркасск депутатами Войскового Круга. Это был вполне «демократический» обед. На главном месте сидел председатель Войскового Круга В.А. Харламов, по правую руку – атаман. Далее вперемешку иностранные гости, управляющие отделами и члены Круга. Мундиры с серебряными донскими погонами офицеров и генералов перемешались с рубахами с темно-синими и защитными погонами простых казаков и урядников, избранников народа, рядом с изящно сшитыми в Новочеркасске сюртуками были домашнего изготовления «тройки». Оживление было общее. Было много речей. Но главное было то, что и англичане, и французы торжественно подтвердили, что они помнят заслуги России, что они желают ее освобождения от большевиков и что они помогут Добровольческой армии и Донскому войску. Каждое слово союзников, раздававшееся здесь, в зале бывшего областного правления, где был обед, звучало далеко и разносилось по самым глухим станицам и хуторам, доходило до казачьего фронта. Депутаты с обеда шли на прямой провод и посылали во все места телеграммы о том, что они видали и что слышали.

И смысл их телеграмм был один: «Союзники с нами и за нас!..»

Это было 26 ноября, День святого Георгия Победоносца. В Новочеркасске был традиционный парад и обед георгиевских кавалеров. На этот парад съехались изо всех полков, со всех фронтов и позиций казаки, георгиевские кавалеры. И они знали от своих депутатов, от людей, которым они верили безусловно, они знали это от своего атамана, который их никогда не обманывал, что союзники прибыли и помощь близка – это говорил им атаман на их обеде в станичном правлении и в гарнизонном собрании, и они сами видели иностранные формы и слышали иностранную речь на спектакле в театре Бабенко, где в ложе у атамана сидели его гости – английские и французские офицеры. На другой день они поехали по своим полкам на студеную обледенелую позицию в свои примитивные окопы, и они понесли ликующую весть – помощь близка!..

27 ноября союзники посетили Донскую офицерскую школу, где особенно заинтересовались практическими работами офицеров в столярной и слесарной мастерской, где офицеры сами изготовляли все принадлежности телеграфа и телефона, потом были в военном училище, смотрели езду юнкеров, выездку ими лошадей, стрельбу, гимнастику и фехтование. После юнкерского завтрака они были на кладбище. Они видели бесконечно длинные шеренги крестов – жертв междоусобной войны и насилий большевиков. Они читали простые, но так много говорящие надписи: «Партизан Чернецовского отряда, гимназист Платовской гимназии 5-го класса», «партизан, реалист», «сестра милосердия, замученная большевиками»,