Венганза. Высшая мера - Ульяна Соболева

Последующие сутки проходили как в чертовом сне. Тяжелая организация похорон, которую взвалил на себя Хавьер и остальная банда. Я же не в силах был даже дышать. Чтобы хоть как-то оторвать меня от тела брата, Брукс вколол мне конскую дозу какого-то гребаного успокоительного, вырубившего меня на добрую часть суток, а после этого Хавьер постоянно подпаивал меня каким-то пойлом, приправленным пилюлями. Голова отказывалась работать, и все происходило как при замедленной съемке. Эмоции притупились так сильно, что единственной мыслью, крутившейся в голове, была: "Он всё-таки нарушил свое слово и оставил меня совершенно одного". Я словно зомби только спал и пил. Меня совершенно не волновало ничего, кроме резко обрушившегося как снежная лавина одиночества. Ко мне беспрерывным потоком приезжали какие-то люди, чьих лиц я не мог даже разобрать. Хавьер отправлял всех прочь, раздавая указания о необходимой помощи. Я же больше годился на роль растения, которым был брат последние восемь лет.

Похоронить Луиса решили рядом с мамой и его отцом, на следующий день после его смерти. В день похорон мне не давали лекарств, по-братски позволив испить всю боль до дна. Проститься с братом собрались Сангре Мехикано практически со всего побережья.

Луис лежал в гробу… такой же худой, каким был в больнице. Но с его лица исчезло выражение муки, и вернулась прежняя красота и покой. Он выглядел так же, каким его знали до несчастного случая. Увидев его в деревянном ящике, предназначенным остаться его домом навечно, я вздохнул с облегчением. Меньше всего хотелось, чтобы его видели жалким и слабым. Луис был самым достойный среди нас, и ему надлежало остаться в памяти собратьев таким, каким его знал каждый в наших кругах. Хавьер позаботился о внешнем виде брата лучше, чем смог бы сделать я, за что я был ему безгранично благодарен. Никто не должен запомнить моего сильного и властного брата как беспомощную тень того, кого звали когда-то Луисом Альварадо.

Я смотрел на брата и никак не мог смириться с тем, что в последний раз вижу его тело. Когда закрыли крышку гроба, моё сердце будто оборвалось в груди, с каждым новым ударом стуча все тише и тише. Гроб до кладбища, как и положено в банде, сопровождал байкерский эскорт, растянувшийся за катафалком на километры. После байкеров следовали люди на машинах, во главе которых ехал Большой Денни. Прощальная речь священника, опускающийся в могилу гроб, шумно падающие на его крышку белые розы, разъезжающиеся люди и звук земли, засыпающей гроб, в котором вместе с братом засыпали мою душу.

Большой Денни позаботился о поминках в самом шикарном ресторане города. Кто — то постоянно выходил с микрофоном и рассказывал истории, которые связывали его с братом. Мне было приятно, что его помнили даже после стольких лет безучастия в жизни банды. Наверное, этим и отличались Сангре Мехикано, что не важно, где ты находишься и в каком состоянии, ты навсегда останешься братом для каждого из нас. Я слушал эти истории и напивался до беспамятства ромом. Боль, пронзившая меня у кровати Луиса в больнице, острым кинжалом резала изнутри, требуя уйти вслед за ним. Последние слова брата блокировались вынужденной пыткой находиться среди людей, прекрасно осознавая, что ни один из них не испытывает и сотой доли обрушившегося на меня горя. Я молча принимал соболезнования каждого подошедшего, кивал в тех местах, когда до меня доходили обрывки их фраз и, не говоря ни слова, оставался сидеть на своем месте, напротив фотографии брата.

—Мне очень жаль, сынок, — присел на соседний стул Большей Денни. — Луис был отличным парнем, и я знаю, все, что он делал в своей жизни, было для тебя.

Да, черт возьми, каждый свой шаг он делал для меня. К горлу подкатил ком, а глаза защипало от непролитых слёз.

— Все мы надеялись на то, что он выкарабкается, но такова его судьба, — положил мне руку на плечо. — Дай время своему горю и не делай никаких глупостей. Время затягивает даже самые глубокие раны. У тебя есть все мы, — обвел подбородком присутствующих в зале. — Ты никогда не останешься один.

От слов утешения хотелось рвать на голове волосы и позволить на улицах выбить из себя все до последнего вздоха. Но сил оказалось ничтожно мало, даже для маленького шага прочь из этого места. Люди разъезжались по домам, а я так и седел в стуле, не моргая смотрел на портрет брата. Визг покрышек на улице выбивался из размеренного ритма дня. Шум и топот вбегающих в ресторан ног вывел меня из оцепенения.

— Ангел! — вбежал запыхавшийся Хавьер. — Нас накрыли копы! Все точки одновременно!

Весь алкоголь моментально выветрился из моей головы. Что означали облавы, не нужно было объяснять тем, кто с самого детства крутился в криминале. Нужно как можно скорее отправить в безопасное место ту, о ком я не вспоминал уже двое суток.

— Марина! — резко вскочил на ноги, выбегая на улицу.

— Уже поздно, Ангел. Уже поздно, — тихо сказал Хавьер.

Мир вокруг вращался как в кресле карусели. Я не пустил Хавьера за руль автомобиля, понимая, что не выдержу ни секунды промедления. Он кричал что-то, пытаясь остановить меня, но я занял место водителя. В ушах звенело от страха не успеть. Машина мчалась словно по узкому туманному тоннелю, в конце которого маячил крохотный огонёк, не желающий приближаться к нам, а всё быстрее убегающий дальше, дразня своим светом. Кровь в висках отбивала барабанную дробь, заглушив все звуки, кроме шипения, как у испорченного телевизора. Сжал челюсть до хруста и стиснул пальцы вокруг руля, впиваясь ногтями в ладони. В голове крутилось: "Обязан успеть". Всё остальное потеряло смысл и фокус, только тот крошечный огонек, к которому рвалась душа и при мысли о котором сердце вновь забилось в бешеном ритме, единственное, что имело значение. Возможность неизбежного погружала в гипноз, вырывающий из этой жуткой реальности. Сигналящие машины, красный свет светофора вытянули из транса, напоминая, куда и зачем я спешу. Чем ближе мы приближались к дому, тем больше я начал прозревать.

— С ней всё в порядке, — посмотрел на Хавьера, тяжело сглатывая, дожидаясь его подтверждения. — Марина дома. Вряд ли копы обыскивали дом?

— Роберто доложил, что дом полностью перевернули, Ангел, — тихо ответил Амиго.

Я крепче вцепился руками в руль, игнорируя все знаки дорожного движения, гнал машину, не разбирая дороги, сосредотачиваясь только на своей конечной цели. В голове мелькали образы Марины, обессиленной и напуганной налётом. Представлял, как копы застегивают наручники на её тонких запястьях, а она, ничего не понимая, пытается узнать у них, что происходит, но в ответ получает лишь грубые толчки в спину, оставляющие синяки на молочной коже. Я сатанел от ярости, думая, что, скорее всего, в этот момент всё происходит именно так, как рисует моё чертово воображение, пока я как черепаха ползу ей навстречу. Я слышал тикающий звук стрелки у себя в голове, отсчитывающий каждую секунду промедления, ненавидя себя и всех окружающих за нерасторопность. Движение начало замедляться, пока полностью не остановилось.